Баллада о дружбе

[пеновский 1,965]

Эдуард Асадов — Баллада о друге

 

Когда я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма,-

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого щуплого Лешку —
Парнишку-наладчика с «Красной Розы»…

Дом два по Зубовскому проезду
Стоял без лепок и пышных фасадов,
И ради того, что студент Асадов
В нем жил, управдом не белил подъездов.

Ну что же — студент небольшая сошка,
Тут бог жилищный не ошибался.
Но вот для тщедушного рыжего Лешки
Я бы, наверное, постарался!

Под самой крышей, над всеми нами
Жил летчик с нелегкой судьбой своей,
С парализованными ногами,
Влюбленный в небо и голубей.

Они ему были дороже хлеба,
Всего вероятнее, потому,
Что были связными меж ним и небом
И синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко,
Меж теткой и кучей рыбацких снастей
Жил его друг — конопатый Лешка,
Красневший при девушках до ушей.

А те, на «Розе», народ языкатый.
Окружат в столовке его порой:
— Алешка, ты что же еще неженатый? —
Тот вспыхнет сразу алей заката
И брякнет: — Боюсь еще… молодой…

Шутки как шутки, и парень как парень,
Пройди — и не вспомнится никогда.
И все-таки как я ему благодарен
За что-то светлое навсегда!

Каждое утро перед работой
Он к другу бежал на его этаж,
Входил и шутя козырял пилоту:
— Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..

А лифта-то в доме как раз и не было.
Вот в этом и пряталась вся беда.
Лишь «бодрая юность» по лестницам бегала,
Легко, «как по нотам», туда-сюда…

А летчику просто была б хана:
Попробуй в скверик попасть к воротам!
Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!
Плечи Алешкины и спина!

И бросьте дурацкие благодарности
И вздохи с неловкостью пополам!
Дружба не терпит сентиментальности,
А вы вот, спеша на работу, по крайности,
Лучше б не топали по цветам!

Итак, «лифт» подан! И вот, шагая
Медленно в утренней тишине,
Держась за перила, ступеньки считает:
Одна — вторая, одна — вторая,
Лешка с товарищем на спине…

Сто двадцать ступеней. Пять этажей.
Это любому из нас понятно.
Подобным маршрутом не раз, вероятно,
Вы шли и с гостями и без гостей.

Когда же с кладью любого сорта
Не больше пуда и то лишь раз
Случится подняться нам в дом подчас —
Мы чуть ли не мир посылаем к черту.

А тут — человек, а тут — ежедневно,
И в зной, и в холод: «Пошли, держись!»
Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!
Сто двадцать — вверх и сто двадцать — вниз!

Вынесет друга, усадит в сквере,
Шутливо укутает потеплей,
Из клетки вытащит голубей:
— Ну все! Если что, присылай «курьера»!

«Курьер» — это кто-нибудь из ребят.
Чуть что, на фабрике объявляется:
— Алеша, Мохнач прилетел назад!
— Алеша, скорей! Гроза начинается!

А тот все знает и сам. Чутьем.
— Спасибо, курносый, ты просто гений!-
И туча не брызнет еще дождем,
А он во дворе: — Не замерз? Идем!-
И снова: ступени, ступени, ступени…

Пот градом… Перила скользят, как ужи…
На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.
— Алешка, брось ты!
— Сиди, не тужи!.. —
И снова ступени, как рубежи:
Одна — вторая, одна — вторая…

И так не день и не месяц только,
Так годы и годы: не три, не пять,
Трудно даже и сосчитать —
При мне только десять. А после сколько?!

Дружба, как видно, границ не знает,
Все так же упрямо стучат каблуки.
Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги…
Одна — вторая, одна — вторая…

Ах, если вдруг сказочная рука
Сложила бы все их разом,
То лестница эта наверняка
Вершиной ушла бы за облака,
Почти не видная глазом.

И там, в космической вышине
(Представьте хоть на немножко),
С трассами спутников наравне
Стоял бы с товарищем на спине
Хороший парень Алешка!

Пускай не дарили ему цветов
И пусть не писали о нем в газете,
Да он и не ждет благодарных слов,
Он просто на помощь прийти готов,
Если плохо тебе на свете.

И если я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма,-

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого, щуплого Лешку,
Простого наладчика с «Красной Розы»…

 

В первый же день войны пылкий молодой человек, не дожидаясь призыва, пришёл в военкомат с просьбой отправить его на фронт. Эдуарда назначили наводчиком орудия артиллерийского миномётного полка. После короткой учёбы дивизион, в котором служил Асадов, был отправлен под Ленинград, где сражался на самых трудных участках Волховского фронта. В минуты затишья молодой человек продолжал писать стихи – некоторые из них: «Письмо с фронта», «На исходный рубеж», «В землянке» вошли в первую книгу его стихов.

Затем Асадов служил помощником командира батареи «катюш» на Северо-Кавказском и 4-ом Украинском фронтах. Весной 1944 года подразделение Асадова участвовало в боях за Севастополь. В конце апреля его гвардейская батарея была размещена в лощине у деревни Бельбек, в непосредственной близости от врага. На батарею несколько дней обрушивался шквальный огонь, и к утру 3 мая она была практически разбита. Но многие снаряды уцелели, в то время как у соседней батареи на взгорье была острая нехватка боеприпасов. Было принято решение передать уцелевшие снаряды товарищам, чтобы дать решающий залп перед штурмом вражеских укреплений.

Молодой человек «с душой поэта и судьбой солдата» на рассвете 4 мая принялся за выполнение последней в своей жизни боевой задачи. Спустя годы командующий артиллерией 2-ой гвардейской армии генерал-лейтенант И. С. Стрельбицкий так напишет об этом: «...Эдуард Асадов совершил удивительный подвиг. Рейс сквозь смерть на старенькой грузовой машине, по залитой солнцем дороге, на виду у врага, под непрерывным артиллерийским и минометным огнем, под бомбежкой – это подвиг. Ехать почти на верную гибель ради спасения товарищей – это подвиг...».

За этот подвиг Эдуард Асадов был награждён орденом Красной Звезды. Из наградного листа:

«В ночь на 4 мая 1944 г. батарея готовила залп по фашистам в районе с. Бельбек, что под Севастополем. Боеприпасы и матчасть подвозили со старой огневой позиции, которая просматривалась и методически обстреливалась сильным артминометным и даже пулеметным огнем противника. Обстреливался и единственный путь подъезда к ней – дорога, идущая с Мамашая к с. Бильбек. Время было ограничено, наступал рассвет. Неожиданно впередиидущая автомашина со снарядами заглохла и остановилась под горой, образовав пробку. Возникла угроза потери всех автомашин и срыва боевой задачи. В этот момент еще больше усилился обстрел, т.к. противнику был слышен шум автомоторов.

Руководивший погрузкой снарядов гв. л-т Асадов Эдуард Аркадьевич понял всю опасность, которая угрожала, рискуя личной жизнью, по собственной инициативе с бойцами, находившимися в его распоряжении, вытолкал автомашину на гору, освободив дорогу. После этого т. Асадов под огнем противника лично устранил неисправность автомашины и направился с ней на огневую позицию. Обстрел дороги усилился. Осколки от разрыва вражеского снаряда тяжело ранили гв. л-та Асадова Э.А. в лицо. Машина остановилась, л-т Асадов выпал с кабины и на мгновенье потерял сознание, но сразу же очнулся. Отказавшись от перевязки, зажав раны лица руками, л-т Асадов сел в кабину и приказал шоферу везти боеприпасы и его на огневую позицию.

Только на огневой позиции л-т Асадов разрешил сделать перевязку, и там было обнаружено, что он выполнял боевую задачу с выбитыми глазами, с отбитой зубной частью верхней челюсти, с разбитыми скулами и разбитым основанием носа. Три крупных осколка фашистского снаряда навсегда ослепили мужественного л-та Асадова Э.А. и обезобразили до неузнаваемости его лицо. Но, несмотря на это, любовь к жизни и к своей социалистической родине у л-та Асадова осталась невредимой».

1 из 3

 

 

Эдуарду Аркадьевичу было сделано несколько сложных операций. Врачи смогли спасти ему жизнь, но зрение сохранить не удалось. Однако это не помешало Асадову поступить в Литературный институт имени Горького и с отличием его закончить, найти большую любовь и создать семью, написать множество проникновенных стихов, изданных в 47 книгах. Скончался Эдуард Аркадьевич на 81-м году жизни, похоронен на Кунцевском кладбище.