Повесть о вольных копателях

[dickblower 184]

 

Глава 1. ОДИН В ЛЕСУ

 

Глубокий овраг, заросший развесистой крапивой, петляет среди редколесья осин и сгнивших стволов берез. На дне оврага чуть слышно журчит ручей, пытаясь пробиться куда-то к далекой реке.
Сырая глина чавкает под ногами и виснет на ботинках огромными липкими комьями, оторвать которые нет никакой возможности. Выползаю наверх почти на четвереньках, и валюсь возле упавшего ствола дерева. Все! Я на месте. Десять километров по болотам и лесу пройдено. Навигатор пискнул последний раз, указав точку назначения.
Место, надо сказать, мрачное. То тут, то там виднеются заросшие папоротником брустверы оплывших траншей и одиночных ячеек. На дне ям и обвалившихся блиндажей поблескивает черная болотная жижа. Осенью 1942 года здесь был немецкий опорный пункт. Болото здесь повсюду. Где-то оно переходит в топь, подернутую обманчивыми кочками, покрытыми ярко-зеленой травкой, а где-то теряется среди длинных березовых корней, разбросавших свои щупальца во все стороны, из-под которых местами проглядывают остовы проржавевших железных бочек.
Туча комаров звенящим хороводом впивается во все открытые участки вспотевшего тела. Выбившись из сил, лежу, закрыв глаза несколько секунд, но тут же срываюсь с места, ощутив, как наливаются обжигающие волдыри от укусов на лице и шее.
Быстро сбрасываю с себя промокшую насквозь от пота камуфляжную куртку, и достав из рюкзака штормовку, надеваю ее через голову, застегнув капюшон с москитной сеткой на молнии. Эскадрилья комаров отступает, но продолжает висеть в воздухе перед моим лицом, обиженно попискивая и пытаясь безуспешно добраться до плоти.
Теперь можно и осмотреться. Отвязываю от рюкзака «Сайгу» и медленно обхожу место стоянки. На глаза попадаются старые следы кабана, ведущие в овраг к ручью. Свежих следов нет, и это радует. По крайней мере, есть шанс, что ночью свиньи не будут шариться вокруг палатки. Ну а для агрессивного «хрюши» найдется 30 патронов в магазине. Успокоение хотя и слабое, но другого средства нет, когда ты один. Поэтому с карабином больше не расстаюсь и, закинув его за спину, принимаюсь ставить палатку.
Выбираю место возле корневища огромной поваленной сосны с таким расчетом, чтобы палатка задней стенкой упиралась в него. Закончив с тентом, укладываю вокруг него друг на друга несколько сухих еловых валежин с торчащими сучьями наподобие живой изгороди и накрываю все это сооружение, куском маскировочной сети предварительно натыкав в туда листья папоротника. Оглядев свое пристанище, убеждаюсь, что не зря я тащил эту сеть.
Световой день еще не кончился, есть время копать, только сил больше нет. Десятикилометровый марш по болотам окончательно меня измотал. Двадцать килограммов поклажи в рюкзаке, карабин и металлоискатель с лопатой это вам не шутки. Поэтому манящие неизвестностью блиндажи и траншеи оставим на завтра, а сегодня спать.
Сбрасываю с себя ботинки и блаженно растягиваюсь в палатке на спальном мешке. В голове проносится мысль: "надо бы набить ботинки сухой травой и газетами для просушки",но измученное тело возражает против любого движения. Костер разжигать тоже нельзя, потому что нет желания знакомиться с местным егерем, который увидит дым за десять километров и без всякого навигатора найдет это место. Всегда поражался выносливости и знанию местности старых егерей. Хотя ничего удивительного здесь нет, это их работа. Мысли прерывает скрип, и шелест падающего дерева, а затем слышится такой удар, будто великан огромной дубиной хлопнул по земле. Это ветер валит сухие деревья.
Лениво высовываю голову из палатки, чтобы рассмотреть, куда упало дерево. Переломленный пополам ствол осины лежит метрах в двадцати от меня. И хотя палатка стоит вдали от него, под ложечкой скользит привычный страх: «Вот грохнется на тебя дерево и привет. Одному не выйти отсюда».
Этот страх леса мне хорошо знаком. Он всегда приползает вечером в одиночных походах и имеет много имен. Например, его могут звать «большое сухое дерево, падающее тебе на голову» или «злобный зверь, нападающий на тебя». Существует еще много разновидностей и видов мелких страхов. Например «змея» или «ногу подвернул». Но самый страшный страх это «плохой человек, который хочет тебя убить».
Особняком стоит такой подсознательный страх, как «менты, егеря и прочие представители карающей власти». Впрочем, этот страх присутствует у всех и даже в городе. А уж в лесу одинокий путник вдвойне подвержен этому страху.
Здесь можно ожидать любых неприятностей начиная от «предъявите охотничий билет и путевку» и до «здесь костры жечь запрещено» или «что это у вас в рюкзаке?».
Мой метод борьбы с этими страхами это постоянное внимание. И чем дольше ты находишься в лесу один, тем острее становится твой глаз и слух.
Пройдет несколько дней, и вот ты уже различаешь звуки леса, не пугаешься каждого куста, а спокойно спишь ночью, слыша все вокруг. При этом моментально реагируешь на нехарактерные для леса шумы и запахи. Походка становится быстрой, но осторожной, двигаешься ты уже почти без шума, не наступая на ветки, ловко обходя бурелом и поваленные деревья.
Впрочем, ты уже понимаешь, что увидев свежие кабаньи следы, лучше как следует пошуметь и похрустеть ветками, чем потом отстреливаться, столкнувшись, нос к носу с этими милыми животными. У тебя появляется почти одна и та же цель что и у всякой живности вокруг. Эта цель - быть как можно незаметнее и никому не мешать. Поэтому, едва не наступив на змею, уже не рубишь ее лопатой с отвращением, а даешь ей уползти под пень. Ведь она тоже не хочет тебе мешать. А то, что скалится ядовитым зубом, так ведь и ты по лесу с карабином ходишь. Размышляя, таким образом, я решил поужинать, потому что вовремя покушать это тоже хорошее средство от страхов.
По крыше палатки сыпанул дождь и лес зашумел от ветра. И хотя быстро стемнело, костер я решил не разводить, а ограничился газовой горелкой. Брикет лапши весело забулькал в котелке с водой, поставленном на огонь. Туда же в котелок были отправлены мелко нарезанные кусочки сала, копченой колбасы и лука. Лапша разбухла и приняла свой «благородный» вид. По крайней мере, теперь ее можно есть. Капля подсолнечного масла и щепоть соли довершили дело. Нехитрый суп был готов и по палатке стали проноситься ароматы копченостей.
Дождь прекратился, ветер разогнал облака, и лес озарился мертвенным лунным светом, который придавал причудливые очертания кустам и деревьям.
Я откинул полог платки, оставив только москитную сетку. Уселся у входа, сложив ноги по-турецки и прихлебывая обжигающий бульон, предался размышлениям.
Планов как всегда у меня было громадье. Пробираясь к этому заброшенному урочищу, я рассчитывал на то, что место это еще неизвестно нашему брату – копателю и богато на находки. Однако, свежие комья вывороченной земли вокруг траншей и блиндажей убили всякую надежду первооткрывателя. Кто-то здесь уже основательно прошелся. То тут, то там виднеются разбросанные куски ржавого железа, обломки касок, пулеметных дисков, жестяных банок и бог еще знает чего. От такой картины сразу хочется махнуть на все рукой и уйти. Но по своему опыту я знал, что большое количество хлама часто скрывает интересные артефакты. Надо только не лениться этот хлам разгребать. В общем, завтра предстоял нелегкий день, и нужно было выспаться.
Сон свалил меня сразу и без предисловий. В голове еще вяло трепыхалась мысль: «надо бы сухого валежника перед входом набросать». Но тело уже повалилось на спальный мешок и приняло позу эмбриона в обнимку с «Сайгой».
Приснился почему-то вчерашний пропитый деревенский дедок, во дворе у которого за бутылку водки я оставил свой джип.
- Ладно, присмотрю за машиной, - хитро щурился он сквозь беломорный дым, бережно придерживая в кармане драного брезентового плаща поллитру, переданную ему мной.
- А ты, рыбак, чего без удочек то?
- Так они у меня складные, в чехле, - кивнул я на футляр с «Сайгой».
- А, ну да, - засуетился он, почесывая заросший седой щетиной, подбородок, - у нас места тут рыбные. Много таких приезжает. Без удочек, но с лопатами, етить-колотить.
- Заложит участковому, как пить дать, старая сволочь! - кольнуло предчувствие, - хотя какой он старый, лет шестьдесят с хвостиком. Просто алкоголик, выращенный на местном пойле. Надо будет на обратном пути подстраховаться и сразу с хабаром сюда не возвращаться.
Лицо дедка стало расплываться и, завертевшись, пропало, оставив после себя неприятные воспоминания.
Разбудил меня птичий гомон. Солнце пробивается сквозь полог. На часах 6.00. Ну что же пора вставать. Тело противится любым движениям и злорадно болит всеми мышцами, напоминая о вчерашних издевательствах над ним. Ничего, сейчас мы это поправим.
Выползаю из палатки нагишом и скачками спускаюсь в овраг к ручью. Быстро набрав полный котелок ледяной воды, окатываю себя.
- Б-р-р-р!
Сердце подпрыгивает к горлу. Хорошо!!! Обливаюсь еще и еще пока комары не опомнились от такой наглости. Пулей влетаю в палатку, растираюсь полотенцем, и вот уже кружка кофе дымится на газовой горелке.
Люблю я такие моменты. Кофе, солнечное утро, хорошее самочувствие. Металлоискатель и лопата зовут, а лес манит таинственными находками. Как правило, все заканчивается куда прозаичнее. Полный раскоп воды, пот, грязь, а из находок только неразорвавшиеся снаряды да консервные банки. Но надежда всегда присутствует, на том и стоим.
Пластиковая катушка металлоискателя черным блином скользит среди травы, постоянно цепляясь за корни и дудки лопухов. Гул в наушниках срывается на резкий высокий писк, который тут же обрывается. Это мелкие снарядные и минные осколки дают о себе знать.
Вот старое кострище в яме, вокруг которой в непринужденных позах раскиданы немецкие хвостатые минометные 50 мм. мины. На некоторых еще сохранились остатки охристого окраса, проступающего сквозь ржавчину. На головных взрывателях свежие следы плоскогубцев. Явно мои предшественники пытались их вывинтить, а когда не удалось, просто сложили в костер. Некоторые мины взорвались, а некоторые разбросало по лесу. Эти самые опасные. От тряски при взрыве они могли встать на боевой взвод. Осторожно обхожу их стороной, стараясь не задеть.
Зимой 1942 года на этот холм наступали две роты нашей пехоты. Упоминание этого боя уложилось всего в одно предложение донесения из журнала боевых действий батальона N - ской дивизии, выуженного мной в интернете.
У стенки обвалившегося окопа, под корневищем березы, прибор подает непонятный сигнал то басовитый то писклявый. Аккуратно вырубаю корни вокруг, и на ладонь выпадают комья земли вместе с продолговатым предметом. Немецкая яйцеобразная граната «М 39», не бог весть, какая находка, но в качестве макета сойдет. Она и правда напоминает ржавое яйцо с поперечным пояском посередине и предохранительным колпачком сверху.
Обтираю ее от земли и аккуратно поддев кончиком ножа, отделяю запал от корпуса, из которого высыпаются остатки взрывчатки. Подрезав ножом верхнюю часть детонатора, отламываю его, вытаскиваю сам детонатор и забрасываю в его кусты. Все, макет готов. Пустой гранатный корпус с колпачком отправляется в рюкзак.
Оплывшая немецкая траншея, вьющаяся среди деревьев по гребню холма, завалена грудами стреляных гильз и изрыта моими предшественниками. Однако меня это нисколько не огорчило, потому что все их покапушки не глубже штыка лопаты, а значит серьезно здесь никто не копал.
Мое внимание привлекло небольшое возвышение, поросшее молодым березняком. По сгнившему торцу бревна, торчащему из земли, можно предположить, что здесь был блиндаж, в котором немцы укрывались от воздушных налетов и артиллерийских обстрелов. Потыкав щупом землю, я убедился, что внизу бревенчатые накаты, под которыми пустота. Надо было приниматься за самую тяжелую и неблагодарную работу.
Теоретически это довольно просто. Нужно освободить от земли верхние накаты, затем раздвинуть их и проникнуть в блиндаж через крышу. На деле в одиночку справиться с этой работой очень трудно. Поэтому я, не спеша и стараясь беречь силы, очистил от грунта бревенчатый настил и выдернул из него самое тонкое и трухлявое бревно. Затем принялся раздвигать следующий накат, засовывая между бревнами лопату и раскачивая ее. Через три часа я был весь мокрый от пота, но в крыше блиндажа образовалась щель, в которую мог пролезть человек.
Из темноты дохнуло могильным холодом, и я с опаской стал протискиваться внутрь, вооружившись короткой саперной лопаткой и налобным фонариком. Здесь можно было едва стоять на четвереньках, упираясь спиной в потолок. Однако земля была мягкой, и я быстро расширил вокруг себя пространство, орудуя лопаткой.
В свете фонарика мелькнули обшитые досками стены и деревянная полочка под самым потолком, на которой лежало что-то длинное. Это был немецкий штык в ножнах на кожаном подвесе, покрытом плесенью. С гулко бьющимся сердцем, я схватил его и принялся разглядывать.
Ножны слегка заржавлены, но бакелитовые щечки рукоятки выглядели как новые. С трудом выдернув клинок, я с удовольствием отметил, что он почти не требует чистки. Найти штык в такой сохранности - редкая удача.
От радостных мыслей отвлек скрип сверху. Я поднял голову и увидел, что из-под бревенчатого наката потолка сыплется земля, а сами бревна слегка потрескивают, проседая вниз и раскачивая свисающие между ними тонкие корни. Видимо расширяя себе место в блиндаже, я перестарался и лишил трухлявый накат земляной опоры. Теперь он мог рухнуть в любой момент под собственной тяжестью, погребая меня заживо. На секунду к горлу подступила волна ужаса, от которого бросило в холодный пот.
Я резко вскочил и, высунув голову в щель между бревнами, схватился руками за край наката. Сзади раздался треск и я, подпрыгнув, бешено заработал руками и ногами, выкатываясь из блиндажа наружу. В ту же секунду бревна, устало вздохнув, с гулким хрустом просели вниз.
Сердце бешено колотилось и я, сидя на земле, тяжело дышал, сжимая в одной руке штык-нож, а в другой саперную лопатку. Фонарик, слетевший с головы, лежал рядом, беспомощно мигая бледным светом.
Поднявшись на дрожащих ногах, я подошел к блиндажу и увидел на этом месте довольно глубокий провал, из которого торчали в разные стороны, обломанные трухлявые бревна. Теперь чтобы пробраться внутрь, надо было выкорчевывать их из ямы. Одному это было точно не под силу, и я решил больше не испытывать судьбу.
Спустившись с холма, я двинулся среди больших деревьев, которые постепенно сменились редколесьем, выходящим на заброшенную вырубку.
Иногда то, что видишь своими глазами на местах боев, разительно отличается от всей мемуарной беллетристки, независимо от национальности автора. Например, написано в мемуарах «Полк вел ожесточенный бой с наступавшим численно превосходящим противником на заранее подготовленных позициях, после чего отошел». На деле выясняется, что позиции действительно присутствуют и траншеи в полный рост. Только ни одной стреляной гильзы в них нет. Значит, из этих траншей не стреляли, а сразу драпанули. Или наоборот, место изрыто траншеями, перепахано снарядами, а в мемуарах и донесениях об этом ни строчки.
Видимо на такое место я и наткнулся на старой вырубке. Под ногами путались обрывки колючей проволоки. Прибор звенел, не переставая, подавал сигналы на железо и на цветной металл. Но копать здесь было невозможно. Невозможно было даже продраться через эти заросли без риска поломать ноги среди замшелых поваленных сосен, пней и стоящего стеной ивняка.
Поерзав некоторое время в безнадежных попытках я, чертыхаясь, буквально вывалился на ровное место, в духоту леса. Солнце стояло в зените, тучи комаров снова висели надо мной, а одежда насквозь пропиталась потом.
Я отстегнул от пояса флягу, откинул с лица капюшон с сеткой и щедро окатил голову водой. Стало немного легче. Холодные струйки побежали за шиворот и между лопатками. Хорошо, когда рядом ручей и можно не экономить воду!
Присев на поваленный сосновый ствол, и жуя бутерброд, я начал прикидывать, как подобраться к этому проклятому ивняку. Сразу стало понятно, что одному здесь не справиться. Для полноценных раскопок нужно хотя бы место расчистить, вырезать бензопилой кусты и поваленные трухлявые деревья. Но стоит ли овчинка выделки?
Захваченный этой идеей, я решил обойти заросли по краю, проверяя местность металлоискателем, где это возможно. И сразу прибор выдал мощный сигнал. На дисплее глубина около метра. Нет, глубоко, сейчас его копать нет времени. Надо постараться определить по верховым предметам, что здесь происходило. То тут, то там из-под лопаты выскакивают ржавые советские винтовочные гильзы. Дата выпуска на донцах у всех до 1942г. Значит уже теплее. Рядом попадается хвост от немецкой минометной мины, затем еще один.
Неожиданно мощный и четкий сигнал в небольшом углублении, заставляет вздрогнуть. Вбиваю лопату в землю вокруг центра сигнала, стараясь поддеть и вырубить корни. Лезвие чиркает по металлу и соскальзывает. Из-под сорванного дерна проступают очертания купола каски.
Сердце разом подпрыгивает куда-то к гландам.
- Неужели халхинголка в сохране ?! - мелькает призрачная надежда найти редкую каску образца 1936 года.
Встав на колени, аккуратно обкапываю вокруг, но надежда также быстро тает, как и появилась. Обычный ржавый советский шлем, "шестиклепка". Разочарованно поддеваю его за козырек лопатой, и …
- О, черт!!!
Из-под шлема на меня с укором глядят забитые землей, глазницы почерневшего человеческого черепа. Обрывки истлевшего брезентового ремешка с пряжкой, торчат из земли рядом с нижней челюстью.
Дрожащими руками, достаю из кармана плоскую фляжку и делаю глубокий глоток. От теплого коньяка завтрак пытается выскочить наружу, но зато возвращается способность соображать. Вот оно значит как. Первый раз мне попался боец за всю пятилетнюю копательскую деятельность.
В голове лихорадочно роятся мысли: «Придется его теперь выкапывать. Не бросать - же здесь. Кости передам знакомым «красным» пусть к 9 мая себе отчетность делают. Главное сейчас – не пропустить медальон, если он есть, конечно».
Осторожно начинаю срезать дерн вокруг черепа, до тех пор, пока не открываются шейные позвонки. Теперь ясно положение тела, и можно раскапывать в этом направлении.
К вечеру скелет аккуратно обкопан со всех сторон. Сгнившие остатки шинельного сукна, ремня и валенок свалены на краю неглубокого раскопа и перетряхнуты самым тщательным образом. Несколько обойм с винтовочными патронами, латунные пуговицы и котелок сложены в каску. Медальона нет. Ну что - же, значит, одним безымянным бойцом стало больше.
Я устало разогнулся и оглядел результаты своей работы.
- Завтра докопаю, - послышался чей-то хриплый голос. Матерь божья! Это я собственный голос не узнал! За два дня в лесу от своего голоса успел отвыкнуть.
В лагере меня ждали свежие следы кабана вокруг палатки. Хрюша изрыл землю перед входом, однако внутрь не полез.
- Наверное, запаха свиного сала испугался, - тихо гоготнул я про себя, но «Сайгу» с предохранителя снял и решил, что завтра рюкзак с едой подвешу на дерево.
Наскоро умывшись из ручья, я принялся наращивать живую изгородь вокруг своего пристанища. Еще не хватало, чтобы ночью ко мне всякая живность ломилась.
Накидав, сухих валежин друг на друга, я натянул между деревьями рыболовную леску и подвесил на нее несколько консервных банок, найденных тут - же в старом кострище. Внутрь банок положил мелкие камешки, чтобы от ветра они не звенели. Примитивная сигнализация только другой все равно нет.
После ужина и стакана водки, более тщательно осмотрел найденные с бойцом предметы. Пули из патронов я выломал, а комочки пороха раскидал по живой изгороди. Запах пороха отпугнет кабана. Внутри закрытого котелка, что – то бултыхается.
Воображение сразу нарисовало картину – ордена, медали и черная, граненая капсула медальона – «смертника». Ничего этого там естественно не было. Алюминиевая ложка и синяя пластмассовая мыльница со штампованной на крышке звездочкой. Вот и все, что нашлось.
Но ложке я обрадовался. Не потому конечно, что у меня своей нет. Просто на ней были выцарапаны инициалы бойца. Это уже шанс установить личность солдата. Маленький, но шанс. В таком приподнятом настроении я и завалился спать.
Пробуждение было ранним и недобрым. В привычные звуки леса, вкрался какой – то непонятный приближающийся звук. Он был почти неразличим среди шума ветра и качающихся деревьев. Он, то затихал, то появлялся и настойчиво доносился с севера. Еще минута и я с удивлением узнал в этом звуке тарахтенье двигателя. Я резко сел, рывком расстегнул спальный мешок и, схватив навигатор, стал вертеть его, стараясь определить, откуда сюда может приехать транспорт.
Так и есть! Старая заболоченная дорога в полукилометре к северу от меня. Ее и дорогой – то назвать нельзя. Местами она переходит в топь, а местами заросла кустарником. По такой дороге даже на тракторе не проедешь. Только на квадроцикле да и то если очень хорошо знаешь местность. А местность здесь хорошо знают, либо местные охотники - браконьеры, либо егерь. Браконьерам шум ни к чему. Значит только егерь.
Звук тем временем замолк и больше не появлялся. Я выкатился из палатки и с биноклем наизготовку присел за своей живой изгородью, стараясь расслышать или разглядеть движение среди деревьев. Вот заколыхались кусты на дальнем конце вырубки, и между ними замелькала человеческая фигура. Она, то пропадала, то появлялась и наконец, в окулярах крупно выплыло потное одутловатое мужское лицо лет пятидесяти в выцветшей, камуфляжной кепке, на которой виднелась, криво посаженная кокарда егеря - лосиная башка над перекрещенными ружьями. Лицо мелькнуло на минуту и пропало.
Я покрутил окуляр бинокля и опять увидел его. Среднего роста коренастый в затертом армейском камуфляже и резиновых сапогах. За спиной одностволка. Он остановился возле моего вчерашнего раскопа с бойцом и с любопытством заглянул туда. Потом резко отшатнулся и, передвинув ружье на живот, пошел по моим следам прямо к лагерю.
- Этого еще черт принес! - выругался я, засовывая карабин и металлоискатель, под спальный мешок и прикрывая все это курткой.
Леску с консервными банками я отвязал и, раздвинув ветви живой изгороди, уселся на поролоновый коврик перед палаткой с фотоаппаратом на коленях.
В таком виде меня и застал егерь. Увидел он меня издалека и попытался зайти с тыла палатки, чтобы заглянуть туда, но ветви живой изгороди пресекли этот маневр, и ему пришлось швартоваться с парадного причала.
- Здравствуйте! - чинно окинул я его блаженным взглядом профессора Паганеля.
- Здравствуйте! - несколько засмущался он. Видимо не привык общаться на «вы».
- Вы не могли – бы немного отойти в сторону, - вскинул я фотоаппарат, - сейчас должно показаться чудное семейство ласок из своей норки! Осторожно! Не раздавите их!
Егерь начал пятиться, поднимая по очереди то один сапог то другой, и оглядывать их как будто вляпался в дерьмо. Но тут его взгляд упал на мою лопату у дерева и он все понял.
- Ну, ты! Хватит дурачком прикидываться! По войне копаешь?! Черный копатель значит?!
Он попытался отодвинуть меня и заглянуть в палатку.
-А ну показывай что в рюкзаке. Сейчас изымать будем!
Запах его перегара ударил в лицо.
По всему было видно, что с копателями он общался часто и должного отпора еще не получал.
- Послушайте уважаемый! – лениво поднялся я с коврика, - вы вообще кто такой и где ваши документы?!
Я демонстративно перекинул лопату с руки на руку и закрыл собой вход в палатку. Острое лезвие «фискаря» блеснуло на солнце.
Мы оба прекрасно знали, что никаких прав досматривать меня егерь не имеет. Но он еще пытался играть в эту игру, надеясь хоть что-то урвать.
- Почему костры в лесу разводите? Сейчас запрещено! - хрипло выдохнул он.Мутные похмельные глаза силились отыскать на моем лице признаки страха. Мне стало откровенно скучно. Пора было с этим заканчивать.
Я с хрустом вонзил лопату в землю у его ног и зевнул.
- Да пошел ты. Пока документы свои не покажешь, вообще с тобой разговаривать не буду.
Кажется, он понял, что все его ужимки бесполезны.
- Не хочешь по-хорошему ладно!
Резким движением он передвинул ружье за спину и, развернувшись, зашагал к просеке.
- Давай беги, стучи ментам! – насмешливо бросил я ему вслед и тут - же пожалел об этом.
Егерь зло оглянулся и зашагал еще быстрее.
Теперь времени у меня оставалось часа два. Пока он на своей тарахтелке доедет до деревни пока найдет участкового да пока они вдвоем вернутся, я успею уйти.
Лихорадочно сматывая палатку и рассовывая в рюкзак свое имущество, я уже прикидывал, как быстрее оторваться от преследователей. Но тут вспомнил про раскоп с бойцом. Что - же, придется делать времянку.
Засыпав раскоп и соорудив над ним крест из березовых веток, я взвалил на себя рюкзак и двинулся в сторону деревни. Идти я решил по той же заброшенной дороге, что приехал егерь. Раз уж он проехал то и я пройду. Да и услышу, если он назад будет возвращаться. Однако навстречу мне никто не попался и уже к вечеру я был в деревне.
Как и следовало ожидать, возле покосившейся избы сторожа моего джипа стоял заляпанный грязью милицейский УАЗик а на скамейке у забора восседал местный участковый - невысокий пожилой майор с морщинистым лицом и грустными глазами собаки – водолаза. Пока я окруженный гавкающей сворой дворняг приближался к дому он, демонстративно закурив сигарету, пускал дым кольцами. За заборами вдоль улицы то и дело мелькали любопытные лица местных.
- Как говорится на деревне не скрыться, не спрятаться! - ухмыльнулся я, протягивая руку участковому.
- Не уйти от придирчивых глаз! - неожиданно весело подмигнул он мне, вставая с лавочки и пожимая протянутую руку.
- По какому делу к нам прибыли?
- Хотел порыбачить, да клева нет.
- Оружие, запрещенные предметы при себе имеете?
- Оружие имею, а запрещенных предметов нет, - тяжело опустился я на скамью, сваливая рядом свою поклажу.
Участковый заметно оживился и хотел задать следующий вопрос, но я, молча, достал разрешение на оружие и, выдернув карабин из чехла, сунул ему под нос.
- Не волнуйтесь товарищ майор, не заряжен. Магазин ношу отдельно.
Глаза его опять приняли сонное выражение и остановились на моем рюкзаке.
- А вот это дудки! - раздраженно сказал я, – только под протокол и с понятыми!
Видимо протоколы составлять он не любил. Вся его фигура выражала желание, не напрягаясь доработать до пенсии. Однако это желание боролось с желанием получить звездочку на погоны. Он уже совсем было решился составить протокол досмотра, но я быстро разрешил его сомнения.
- Может по стакану? У меня с собой есть, – пнул я рюкзак, в котором звякнула бутылка водки. - А дед нам свою хату предоставит.
- Предоставишь дед? - спросил я у закрытых ворот.
Калитка в воротах, утвердительно скрипнув, открылась и в проеме обозначилась качающаяся личность в брезентовом плаще.
- Нальете, и нет проблем!
Через час, захмелевший Василич, так звали участкового, уже по - свойски хлопал меня по плечу и закусывал моей тушенкой:
- Да не переживай ты, москвич. Ничего тебе этот придурок – егерь не сделает. Вот он у меня где, со своими платными охотами!
И Василич, грохнув кулаком по столу, показал, где у него этот егерь. Потом он принялся рассказывать о том, как егерь водит приезжих охотников без путевок на кабана и медведя, получая за это огромные деньги.
- Хоть бы раз, падла, мясом угостил!
- Ну да ладно, попадется он мне!
Глаза его сверкнули недобрым огнем.
- Ты только смотри, из леса стволы да взрывчатку не тащи! У меня здесь своих малолетних идиотов хватает.
Далее он поведал мне о местной молодежи, которая возит из окрестных лесов весь железный военный хлам и сдает его в райцентре в чермет.
- Бывает и подрываются, когда снаряды раскручивают. А мне такие ЧП ни к чему. Мне до пенсии два года осталось.
Он грустно посмотрел на пустую бутылку, и тяжело поднялся из-за стола.
- Все, поехал. Ночевать у деда оставайся. Он не откажет. Поздно уже, да и выпил ты.
Когда за окном затих шум двигателя УАЗика, я спросил у деда:
- А что, у вас тут молодежи заняться нечем, кроме как железки из леса таскать?
- Чем – же тут займешься родимый? - пробурчал дед, - колхоз развалился, ферму и МТС закрыли, коров порезали. До райцентра почти сто километров. Вот и тянут, кто что может, пьют да морды бьют друг другу. Я то, что у меня пенсия, а молодым кто не уехал, откуда деньги брать?
Он вздохнул и бросил на лавку старый залатанный матрас.
- На-ка вот, постели себе.
Я лежал на узкой лавке с открытыми глазами, заложив руки за голову. Луна, пробиваясь своим светом сквозь немытое оконце, таращилась из-за туч. В голову лезли всякие мысли возвращавшие к городской жизни.
Завтра домой. А что дома? Работа, да пустая квартира одинокого сорокалетнего мужика.
Потом пришел тяжелый сон, больше похожий на бред. Я стою в глубоком раскопе, с черными человеческими костями и черепом. Пытаюсь засыпать их, кидаю землю лопатой, но раскоп обваливается на меня и тяжелый пласт земли давит на грудь. Ужас охватывает все существо до дрожи. Но тут приходит осознание того что это сон и от радости я просыпаюсь весь в поту.
На моей груди сидит черный кот с наглой круглой мордой, перебирая лапами, мурлычет и внимательно смотрит мне в глаза.
- Тьфу, черт, будь ты неладен!
Сбрасываю его с себя дрожащими руками. Кот обиженно фыркает и вьется под ногами деда, который возится с дровами у печки.
- Правильно, Черныш, буди его, - ухмыляется он.
Наскоро умывшись и попив чаю, прощаюсь с дедом, завожу свою колымагу «Гранд Чероки» 90 года и трогаюсь по разбитой проселочной дороге.
Ну, вот и все. Теперь домой. 

[dickblower 184]

Глава 2. Один в городе

 

Пулемет бронетранспортера беззвучно выплевывает огонь и дым. Одноэтажный кирпичный дом объят пламенем. Фигуры в бронежилетах и шлемах, прячась за разрушенным каменным забором, стреляют и кидают гранаты в оконные проемы. На земле растерзанное взрывом тело, а рядом обугленный автомат.
- Па, ну что ты смотришь?! Надоели эти новости, да еще без звука!
Дочь выдергивает из-под моей руки телевизионный пульт и переключает канал.
Теперь на экране скачут какие-то мультяшные персонажи непохожие на людей.
- Ты когда приехал? - доносится из кухни ее голос сквозь шум воды и бряканье посуды.
- Вчера, - говорю я себе под нос и снова переключаю на канал новостей.
- Что? - заглядывает она в комнату, вытирая мокрые руки о передник.
- Вчера, - опять бубню я и прибавляю громкость телевизора.
В комнату врывается напористый голос корреспондента, стоящего на фоне пылающего дома и вооруженных спецназовцев.
- Группа боевиков была блокирована в жилом доме на окраине дагестанского села. Сдаться они отказались, и в ходе боя были уничтожены!
Я выключаю звук и корреспондент, продолжая открывать рот, становится похожим на беззвучно квакающую лягушку.
- Ну, все, я в институт, - дочь уже на пороге с сумкой на плече, - посуду помыла, продукты из твоего рюкзака в холодильнике. Да, мама просила тебя ей перезвонить. Что-то насчет раздела квартиры.
Она чмокает меня в ухо и убегает, оставив после себя легкий аромат духов.
Медленно плетусь в ванную и, пересиливая боль во всех мышцах, плюхаюсь в горячую воду с шампунем. Запотевшая только что из холодильника бутылка пива наполняет меня ледяной живительной влагой. Боль постепенно отпускает. Так всегда бывает после выездов в лес и физических нагрузок. В сотый раз обещаю себе начать бегать по утрам и снова погружаюсь в пену.
Резкое дребезжание мобильника лежащего на краю раковины выводит меня из нирваны. Телефон дергается в припадках вибровызова, пока я не накрываю его рукой.
В трубке знакомый до тошноты голос бывшей жены:
- Алексей наконец-то дозвонилась до тебя! Нам надо что-то решать с квартирой! Володя сказал, что ему надоело ждать! Либо ты платишь нам половину ее стоимости либо будем судиться и делить!
- Алексей ну что - ты молчишь?! Давай сегодня встретимся в обед у моей работы и все обсудим!
- Хорошо, - вяло ворчу в ответ, - только приходи без своего бойфрэнда а то я ему другое лицо сделаю.
Мобильник, продолжая что-то верещать, отправляется в раковину, а я устало выползаю из ванной. В темной прихожей натыкаюсь на мешок с железом из леса, бьюсь об него ногой и вспоминаю, что все это надо чистить и отмачивать.
Мысли о жене неприятными тараканьими лапками больно щекочут под сердцем. Нарисовалась, здравствуйте! Год прошел, как ушла от меня к молодому сослуживцу.
- Любовь! - говорит, - ничего не поделаешь.
Да и черт - бы с ней. Хотя месяца два я мучился. Даже спать не мог. Не от любви, конечно. После пятнадцати лет брака об этом и речи нет. От обиды понятное дело. Потом вроде переболело. И тут на тебе, квартиру ей подавай!
Я вывалился с толпой народа из метро прямиком на Чистопрудный бульвар. До встречи с моей бывшей благоверной оставалось еще минут двадцать, и можно было перекусить в кафешке возле прудов. Сидя за столиком, наблюдаю, как вокруг снуют всякие накрахмаленные офисные работники и работницы, выбежавшие на обед из своих клетушек сотовых салонов связи, карманных банков и прочих бутиков. Их потные тела стараются укрыться в тени навесов кафе от палящего солнца, которое усиленно плавит асфальт под ногами.
Возле метро у ларьков на самом солнцепеке, чинно расположилась живописная группа бомжей, поедающих остатки шаурмы, извлеченной ими тут - же из мусорных баков. Таджик в грязном, когда-то белом фартуке, и неопределенного цвета куртке, вяло пытается отогнать бомжей от своей шаурмятни, чтобы те не отпугивали его клиентов.
- Вай! Слющий, иди отсюда пожялюста, а! Завтра приходите!
Но бомжей так просто не отгонишь. Из кучи тряпья, отделившись от группы этих особей, восстает отекшее существо в рваной майке, цвета а-ля пчелка Майя, видимо женского пола. Существо потрясает в сторону таджика куском шаурмы, из которой разлетаются в разные стороны зеленые мухи, куски капусты и соуса.
- Пошел в жопу, чурка нерусская! Понаехали тут на Русь – Матушку, инородцы поганые!
Национальные чувства таджика видимо, сильно задеты этой патриотичной отповедью. Поэтому он моментально преображается в грозного сарбаза и с воплем: «Я твою маму топталь!!!», выскакивает из ларька, размахивая длинным ножом. В другой руке он победоносно сжимает деревянную лопатку.
Однако атака таджика оказалась остановлена в самом зародыше. Пустая пивная бутылка, с хлопком разбилась о его голову, окатив все вокруг россыпью осколков. Таджик уронил свои инструменты и, обливаясь кровью, уполз в ларек, причитая, и обещая привести двести земляков.
Бомжи удивленно озираются в сторону метро, в толпу, откуда прилетела бутылка. Затем сообразив, что земляки таджика сейчас будут тут, моментально испаряются, оставив после себя, только лужу на асфальте.
- Давно ждешь? - оторвал меня голос жены от созерцания межнационального конфликта.
Она стояла, у столика слегка улыбаясь. Короткая серая юбка обтягивала упругую задницу тридцатипятилетней женщины. Две верхние пуговки на блузке расстегнуты так, чтобы было видно ложбинку между вызывающе торчащими грудями. Пиджак небрежно переброшен через руку.
- Да нет, не очень, - кивнул я на стул, - кофе хочешь?
Она присела за столик, картинно положив ногу на ногу, и откинула со лба непослушную вьющуюся челку.
Я смотрел в эти наглые зеленые глазищи на эти круглые коленки обтянутые черными чулками и … ничего не испытывал. На меня уже не действовали все эти ужимки и прыжки в виде оголения коленок и груди. Мне было просто наплевать на нее. Теперь это было досадное препятствие, возникшее на пути.
Наверное, она это почувствовала и замурлыкала, заглядывая мне в глаза:
- Так давно тебя не видела, что даже соскучилась.
И тут я не выдержал и заорал на все кафе:
- Послушай чего тебе от меня надо?! Хочешь жить со своим бойфрэндом?! Живи! Хочешь квартиру делить?! Будем делить! Только не лезь ко мне теперь со своей любовью, ушла, так ушла!
Она вспыхнула, обиженно отодвинулась от меня и, опустив глаза, стала нервно мешать кофе в чашке, громко звякая ложечкой.
- Я думала, по-хорошему договоримся все - таки не один год вместе прожили.
- А чего тут договариваться?! Денег у меня нет! Хотите квартиру через суд делить, так флаг вам в руки!
Я нервно, откинулся на стуле и поглядел на часы.
- У тебя все, или будет продолжение?
Она шмыгнула носом. Потом опять. Потом еще. И вот первая слеза потекла по ее щеке.
Я расслабился и вышел в астрал потому что знал что сейчас происходит рядом. Концерт был в самом разгаре. Моя бывшая половина ревела белугой не забывая промокать платочком потеки туши и смотреться в зеркальце.
Параллельно она сквозь рыдания, но громким голосом поведала миру о том, как она меня любит и никогда любить не переставала.
Посетители кафе также узнали, что я был к ней невнимателен, мало зарабатывал и вообще цветов не дарил. А она бедняжка готовила, стирала, убирала, и все ждала от меня любви. А я – гад этакий любви не проявлял, и все время напивался с друзьями. Но она меня любит и готова простить все эти мои страшные недостатки, если я соглашусь принять ее обратно.
Я разглядывал засиженный мухами потолок кафе и думал о том, какие женщины все-таки глупо-хитрые создания. Попав в дерьмо, всегда оттуда вылезут да еще других, стоящих рядом вымажут. На самом деле все ее уловки шиты белыми нитками и рассчитаны на воспитанников детского сада. Но женщине это не важно. В конце концов, она сама начинает верить в собственное вранье и за счет этого поднимает свою самооценку на приемлемый для нее уровень.
У каждой женщины есть своя версия щекотливых событий произошедших в ее жизни. Даже самая последняя вокзальная проститутка никогда не признается, что пошла по кривой дорожке исключительно из-за своей распущенности, лени и жадности до легких денег. Всегда найдется оправдание в виде тяжелого детства, изнасилования, урагана, цунами и т.п.
Поэтому я дождался окончания песни о великой любви и притворно участливо спросил:
- Тебя что, Володя бросил?
Ответом мне были утвердительные сотрясания плеч и новые рыдания.
- И значит, теперь ты хочешь вернуться на свою жилплощадь?!- простонал я, давясь от смеха.
Плач моментально прекратился. Она шмыгнула носом и, вытерев последнюю крокодилью слезу, сказала совершенно спокойным будничным голосом:
- И попробуй только меня не пустить, я там прописана!
Я, молча, поднялся из-за столика и посмотрел на нее. Ее холодное лицо не выражало ничего кроме решимости и какой-то злобной радости.
К горлу подступило острое желание взять со стола стеклянную пепельницу и бить ее по голове до тех пор, пока эта голова не разлетится на куски. Но желание было подавлено волевым усилием от греха подальше. Я, развернувшись, вышел из кафе и зашагал в сторону метро.
Возле палаток с шаурмой наблюдалась оживленная толпа таджиков человек в двадцать. Они громко гомонили, размахивали руками и агрессивно зыркали по сторонам. Тут же стоял оператор с видеокамерой на плече, перед которым вихлялась длинная как жердь, блондинистая девица с микрофоном в руке. На микрофоне я успел заметить логотип какого-то местного телеканала.
Эпицентром этого шоу был давешний таджик – торговец шаурмой. Он гордо стоял с перевязанной головой посреди толпы своих земляков и орал громче всех то, воздевая руки в сторону девицы то, хватаясь за голову.
Народ, выходящий из метро, устало обтекал эту группу, с любопытством косясь на девицу, которая совала свой микрофон под нос, проходящим мимо людям.
- Как вы относитесь к избиению скинхедами наших гостей столицы?!
Кто-то испуганно шарахался от такого напора, кто-то пытался что-то отвечать, но девица, не дослушав до конца, уже мчалась к другой жертве.
Не успел я замедлить шаг, как перед лицом оказалась ее рука с микрофоном, и она озадачила меня тем же вопросом:
- Как вы относитесь к избиению скинхедами наших гостей столицы?!
Я раздраженно бросил:
- К избиению не отношусь! Гости эти не мои, а ваши, поэтому сопли сами им вытирайте!
Девица обиженно отдернула руку и, отвернувшись в сторону камеры, принялась что-то громко вещать. Тут же толпа унесла меня дальше в прохладное чрево метро к турникетам и эскалаторам.
Мысли о жене не давали покоя. Судя по ее решительному настрою, вернуться ко мне в квартиру она собирается всерьез. Все это меня абсолютно не устраивало, но как с ней бороться я не знал и прибывал в растерянности.
Из задумчивости меня вывело вибротрепыханье мобильника в кармане. Сквозь грохот вагона метро я с трудом расслышал знакомый радостный голос в трубке.
- Ну, наконец-то ты доступен! Как съездил, хабар есть?
Я даже не пытался отвечать, потому что знал Витька по кличке «Папа-псих». Он все равно меня не дослушает и перебьет.
- Давай, подгребай сегодня вечером часам к семи в «Мутный глаз»! Все наши будут! – радостно приказал Витек и отключился.
- Вот ведь манера у человека, - подумал я, - прет как танк и в себе не сомневается.
Витька я знал уже лет пять, с тех пор как начал заниматься раскопками. Отличался он веселым немного буйным нравом, имел жену и не имел кисти правой руки, которую потерял, пытаясь раскрутить ручную гранату. Это впрочем, не мешало ему управлять раздолбаным внедорожником и орудовать лопатой с помощью протеза. Всегда он куда-то торопился и имел в запасе пару историй о танках и самолетах лежащих в болоте со времен войны, которые можно поднять и продать за бешеные деньги. Истории эти он рассказывал всем и каждому, но желающих заработать не находилось.
«Мутный глаз» являл собой обычную задрипанную кафешку на окраине Москвы. Как она на самом деле называлась уже никто и не помнил. Небольшой павильон, обшитый жестью, притулился на краю продуктового рынка. Несколько облезлых деревянных столов и лавок, да стойка бара с телевизором вот и все его убранство.
Ближе к вечеру помещение заполнялось рыночными торговцами и торговками, пропивавшими свой дневной барыш и гомонящих на разных языках. А с недавних пор здесь обосновался Витек.
Поначалу азербайджанцы с местного рынка были сильно недовольны и даже пытались изгнать нашу гоп-компанию из этого высококультурного заведения, посредством размахивания ножиками. Однако после демонстрации Витьком ручной гранаты без чеки и вида нескольких обрезов трехлинеек , вынутых его соратниками из-за пазух, переговоры перешли в более или менее мирное русло. Теперь обе стороны придерживались нейтралитета, а Витек приобрел соответствующую кличку - «Папа-псих».
Все мои знакомые периодически собирались тут обсудить свои копательские дела, составить планы будущих выездов, а то и просто нажраться до поросячьего визга.
Здесь никого не интересовало, какое положение в обществе ты занимаешь и много ли у тебя денег. Люди, собиравшиеся здесь, были объединены одной страстью – археологией, раскопками и путешествиями. Дух авантюризма постоянно витал здесь.
Вот один из гуру демонстрирует, троим новичкам только что купившим в складчину металлоискатель, свои находки – медные и серебряные монеты девятнадцатого века. Те смотрят, раскрыв рты, и в их глазах разгорается огонек азарта. Им уже не терпится сейчас же, схватив прибор и лопаты, мчаться стремглав в поля и леса откапывать клад. Эти заболели раскопками «по старине».
Рядом, то и дело, стуча протезом руки по столу, Витек что-то с жаром доказывает сидящему напротив флегматичного вида лысому толстяку в очках. Жена Витька – располневшая сорокалетняя хохотушка в американской оливковой военной куртке, поддакивает и пытается вмешаться в разговор.
Витек то и тело цыкает на нее, успевая при этом прихлебывать пиво из кружки, хрустеть сухариками и хлопать толстяка по плечу.
- Да поймите вы Айно, для поездки в Карелию нашей группе нужна определенная денежная сумма на текущие расходы! Район поиска, о котором идет речь в поперечнике почти 10 километров! Представляете, сколько времени уйдет на поиск места, где был хутор и дом вашего дедушки?! А бензин, а продукты! Все это надо оплачивать сейчас, а не тогда, когда мы реализуем золотые червонцы вашего деда, если они вообще там есть!
Толстяк нервно ерзает на лавке, озираясь по сторонам.
- Пошалуста тише, я фам тоферять тайна семьи Кекконен! Теньги путут за-а-автра, не фолнуйтесь!
Увидев, что я приближаюсь к столику, толстяк поспешно вскакивает, и прощается с Витьком, тряся его за протез. Я посторонился, пропуская его тушу к выходу. Когда за ним закрылась дверь, Витек подмигнул мне:
- Видал, финскую жадину – говядину! Дедушка его в Карелии имел свой хутор до войны. Кулак короче был. А как наши их оттуда в 44-м выперли, так он со всем семейством сбежал в Финляндию, но чугунок с золотом припрятал на хуторе. Наверное, рассчитывал, что вернется, а может места на телеге не хватило. Хутор во время боев сгорел к чертовой матери, но место приблизительно известно. Короче эта «редиска» предлагает нам двадцать процентов от всего, что в чугунке. Причем текущие расходы оплачивать не хотел. Еле уломал его!
Я придвинул лавку к столу и, усевшись, молча, принялся изучать захватанный лист картона с надписью «Меню».
- Ну чего ты молчишь?! - воскликнул Витек и опять стукнул протезом по столу.
- Я ему дело предлагаю, а он молчит. Ты с нами или как?!
- Сначала надо книгу прочитать.
Я поднял руку и повернулся в сторону стойки бара.
- Двести водки и шашлык.
Тетка за стойкой кивнула и скрылась в подсобке.
-Да погоди ты с водкой, - Витек отхлебнул пиво и нервно захрустел сухариками, - какую книгу надо прочитать?
- «Двенадцать стульев», вот какую, - усмехнулся я, - не находишь, что сюжет очень похож?
- А этот твой очкастый Айно, прямо вылитый Киса Воробьянинов!
Жена Витька прыснула от смеха, прикрыв рот рукой. Витек цыкнул на нее и завращал глазами.
- А я значит Остап Бендер?!
- Угу, - кивнул я, сосредоточенно наливая себе полную стопку водки, из запотевшего графина, только что поставленного на стол официанткой.
- Слушай, Алексей, ты прямо как маленький. Думаешь, что я бы повелся на байки этого финна, без проверки и документов? Он вообще сам на меня вышел. Приехал в Москву по делам своей фирмы. Полазил в интернете на копательских сайтах, нашел информацию обо мне. Увидел, фото наших находок. Понял, что мы люди серьезные. Потом созвонился со мной, карту старую показал. А теперь еще денег на текущие расходы обещает. Стал бы он просто так тратиться?
Шашлык оказался сочным с поджаристыми прослойками стекавшего сала. Я макнул кусок мяса в кетчуп, подцепил пару золотистых колечек лука и с наслаждением отправил все это в рот следом за стопкой водки.
- А что же он своих финнов или местных карелов не приглашает? Им же ближе чем нам ехать, и расходов меньше.
- Так в том то все и дело, - оживился Витек, - боится, что заложат его местные за долю малую. Золото ведь через границу не попрешь. А мы там никого не знаем, поэтому с нами риска меньше. В Москве он все это добро барыгам может толкнуть. Деньги на счет фирмы положит и привет. По крайней мере, он так объясняет.
- Ну, не знаю, - протянул я, - мутно все это.
- В голове у тебя от водки мутно, - огрызнулся Витек и махнул рукой в сторону бара.
- Еще двести водки!
Кафе постепенно наполнялось народом. За соседними столиками гомонили пузатые братья Алиевы – торговцы с рынка в количестве четырех кучерявых, заросших щетиной, лиц. Что-то там у них не так было с выручкой, и старший брат недовольно бурчал на младших, перемежая русские и азербайджанские ругательства.
По телу прокатилась приятная истома, в районе желудка потеплело. И уже не так все плохо показалось мне в этом мире. Подумаешь, бывшая жена решила вернуться в мою квартиру. Подумаешь, на работе денег платят мало. Подумаешь, у дочери своя жизнь и я ей уже не нужен.
Как говорил наш старшина в армии: «Все это фигня по сравнению с мировой революцией!».
- Да все это фигня! - вдруг неожиданно для себя сказал я вслух.
- Что фигня? – озадаченно спросил Витек.
- Да ничего, – мотнул я головой и опрокинул в себя очередную порцию водки.
- В общем, подписываюсь я на этот твой кипеш с Карелией! Только сначала бойца из времянки в Тверской области поднимем. Да и место там расчистить надо. Чую что не один он там.
- Вот это другое дело! - хлопнул меня по плечу Витек, - а за бойца не волнуйся, Игоря подпряжем. Пусть его пионеры разомнутся.
Игорь был нашим старым знакомым и командовал молодежным поисковым отрядом, куда входили одни школьники. Работал он в районной школе учителем труда и перебивался с хлеба на воду, но это видимо его нисколько его не заботило, потому что на его мелком остроносеньком личике постоянно присутствовало озабоченное и в тоже время целеустремленное выражение которое выдавало в нем человека полностью поглощенного какой-то идеей. При этом в глазах его отражалась неуверенность «А правильно ли я все делаю? »
Я часто видел его, низкорослого в затрепанной куртке, вечно куда-то спешащего подпрыгивающей походкой. Под мышкой он таскал ободранную дерматиновую папку со сломанной молнией, из которой торчал ворох бумаг.
При встрече он обрушивал на меня кучу вопросов о том, как лучше составить заявления от родителей школьников о вступлении их чад в поисковый отряд или начинал увлеченно рассказывать про экспозицию школьного музея боевой славы, в котором не хватает экспонатов и надо бы туда еще пару касок.
В ответ на мои предложения о поездках на раскопки, только огорченно вздыхал и сетовал на отсутствие денег и разрешения руководства.
- Ты понимаешь, эти козлы из районной управы только раз в год на захоронение бойцов приедут перед камерой покрасоваться, и все!
Выезжали они на раскопки два раза в год весной и осенью на так называемые «вахты памяти». Все остальное время Игорь составлял отчеты о проделанной работе и готовил финансовую документацию отряда. Местная власть периодически выделяла ему какие-то копейки, строго проверяя расходы.
Ежегодно к 9 Мая отряд посещали по очереди все районные чиновники и на фоне Игоря давали интервью местным и центральным телеканалам о том, как они чтят память погибших советских солдат, и какую работу ведут по их захоронению. Игорь маячил где-то сзади в ожидании, когда журналисты снизойдут до него. Обычно он успевал сказать, два три слова о достижениях, но как только переходил к проблемам и недостатку средств, камера плавно отъезжала, и очередной чиновник крупным планом бил себя в грудь и клялся что «никто не забыт».
Вспомнив все это, я саркастически хмыкнул, но Витек меня успокоил.
- Это конечно неповоротливая машина, но и 9 Мая ведь на носу. А им как раз отчитываться надо.
Кто-то прибавил громкость телевизора, и на экране вдруг появилась девица со странно знакомым лицом и микрофоном в руке.
- Сегодня скинхедами был избит гражданин Таджикистана! Представитель скинхедов пояснил нам, что они не потерпят в Москве гостей города.
В кадре появилось мое изображение и сказало: «Гости эти не мои, а ваши! Поэтому сопли сами им вытирайте!».
Братья Алиевы моментально притихли и начали опасливо озираться в мою сторону. Сквозь гул голосов я услышал смех Витька.
- А что, вылитый скинхед в камуфляже, в берцах и бритый почти наголо! Алексей, ты часом не пресс-секретарем у бритоголовых подрабатываешь?
- Вот сука! - выругался я, - попадется она мне, ноги из жопы выдерну!
Я попытался подняться из-за стола, а Витек весело заржал:
- Представитель скинхедов выразил угрозы в адрес СМИ!
Потом он потянул меня за плечо.
- Ладно, тебе, переночуешь у нас дома, а то не дай бог менты докопаются. Пьяный да еще скинхед.
Внедорожник не спеша катил по ночным московским улицам, а я лежал на заднем сиденье, закрыв глаза. Витек о чем-то монотонно говорил с женой. Постепенно слова их смешались в сплошной гул. Отчетливо слышалась только старая афганская песня, тихо льющаяся и динамиков кассетника:
- Под свист и вой гранат,
- Здесь трассеры летят,
- Здесь не окончен бой,
-Здесь служим мы с тобой… 

[dickblower 184]

Глава 3. ВАХТА

 

Игорь сосредоточено водит по карте курвиметром, склонившись над столом, наспех сколоченным из осинового горбыля. Витек заглядывает ему через плечо и тень от его фигуры падает на стол, подсвеченный желтым огоньком фонарика висящего под натянутым пологом шатра.
Я сижу рядом в раскладном кресле, и устало вытянув босые ноги, наблюдаю, как ночные бабочки с мотыльками бессильно бьются о москитную сетку, пытаясь прорваться из темноты майской ночи в шатер. Снаружи потрескивают угольки костра, над которыми на палках, воткнутых в землю, дымятся наши резиновые сапоги, носки и стельки. За ними угадываются очертания палаток, в которых сопят во сне в сорок ноздрей школьники из поискового отряда.
- Полтора километра, - поднимает голову Игорь, - если напрямик, через болото.
Я, молча, киваю. Говорить, уже нет сил, потому как сегодня выдался трудный денек, а завтра предстоит полтора километра шлепать по болоту до места расположения немецкой минометной батареи.
Школьники из отряда Игоря за день срезали почти весь кустарник и распилили гнилые пни на вырубке у холма, где полмесяца назад я нашел останки советского бойца. Мои подозрения подтвердились. Это было место боя и гибели пятнадцати солдат. Их мы обнаружили в этот день под корнями и просто в неглубоком слое мха.
Разбив расчищенное место на квадраты, и разметив их вешками, мы с Витьком обследовали землю металлоискателями, втыкая сломанные ветки ивняка там, где приборы подавали сигналы.
Игорь шел сзади со своими помощниками, которые копали по нашим указателям. Если попадались человеческие останки, несколько человек с садовыми совочками делали так называемый «археологический стол». Обкапывали со всех сторон кости, найденные с ними вещи, а затем фотографировали место раскопа и составляли схему расположения останков.
Витек периодически оглядывался на них и с уважением в голосе бросал мне:
- Гляди, как у него процесс поставлен. Что ни говори, а двадцать человек это сила!
Но тут - же переходил на свой вечный саркастический тон.
- Эй, пионеры! Сюда не лезьте здесь для вас гансовский подарок!
Вырубив саперной лопаткой землю вокруг места сигнала, он запускал руку под пласт дерна и делал притворно круглые глаза.
- Мина с утреца, как разминка для бойца!
Неразорвавшиеся минометные мины попались нам несколько раз за день, и Игорь каждый раз напрягался, отгоняя своих подопечных от мест этих находок, которые помечались. Он так нервничал что мы с Витьком не выдержав, перетаскали все мины к ближайшему болоту и утопили их там, благо идти было недалеко. В общем-то, перетаскивать стреляные, поставленные на боевой взвод минометные мины вредно для здоровья. В таких случаях полагается вызывать саперов и прекращать все работы до разминирования. Но на моей памяти никто никогда так не делал, потому что бесполезно было это. Все равно не приедут.
Увидев, как хвостатые чушки плюхаются в болото, Игорь обозвал нас идиотами и прочел лекцию по технике безопасности для своего малолетнего воинства.
К вечеру кости и черепа найденных бойцов были разложены в целлофановые пронумерованные мешки. Мелкие вещи, найденные при каждом погибшем, тоже разложили по этим пакетам. Если удастся найти родственников, то они получат вещи своего деда или прадеда.
И вот теперь мы втроем сидим в шатре, строим планы на завтра и пытаемся прочитать записку, извлеченную из солдатского медальона. Всего этих медальонов было найдено три штуки. Один оказался пустым, во втором лежали иголки с нитками, а в третьем записка, на которой должны быть указаны данные бойца.
С трудом удалось раскрутить эту свернутую в трубочку, пожелтевшую и вымокшую полоску бумаги. Полуразмытый текст, написанный химическим карандашом, едва читался, но отдельные буквы в фамилии и цифры даты рождения мы разобрали. Дальше предстояла работа в архиве, поэтому листок сфотографировали и положили сохнуть между двух стеклышек.
С ужином припозднились. Разогретая на костре тушенка в банках, хлеб да спирт в солдатской фляге вот и вся нехитрая еда. Витек разливал спирт по кружкам, чокнувшись, опорожнял свою, и поддев немецким отполированным до зеркального блеска штык-ножом кусок мяса, жадно вгрызался в него.
- Куда в тебя только лезет?! - удивленно и с некоторой брезгливостью смотрел на него Игорь, - жрешь как свинья.
- Пошел ты! – беззлобно прошамкал Витек с набитым ртом, - сначала в армии отслужи, салага. Так - же жрать станешь, когда тебе на обед две минуты дадут.
Я откинулся в кресле, не обращая внимания на перебранку, потому - что знал их сто лет. И хотя обоим было под сорок, Витек до сих пор при случае тыкал Игоря тем, что он не служил в армии. Тот в долгу не оставался и обзывал Витька одноруким бандитом и сапером – неудачником.
Далее вне зависимости от дозы принятого алкоголя дискуссия шла по одному руслу. Витек имел претензии к официальным поисковым отрядам, которые де только вид создают что работают.
- Через таких как вы дурачков бабки отмывают! – вопил он, - дадут пять копеек, а спишут рубль! Вы и рады стараться на побегушках у чиновников, только показухой к 9 мая занимаетесь, а весь остальной сезон бумагу мараете!
- Ну конечно! – парировал Игорь, - нам же деньги взять неоткуда, мы не такие богатые как вы - «черные археологи»! Мы копаным железом на барахолке не торгуем!
Заканчивалось все обычно вечным риторическим вопросом «зачем нам это все надо»?
Этот вопрос задает себе каждый, кто хоть раз брал в руки металлоискатель и лопату, и копал «по войне», как говорят у нас. Ответ у каждого свой. Причем с годами этот ответ меняется.
Для меня, например это стало просто образом жизни, который мне нравится. Всю зиму я живу в ожидании сезона. Всю зиму мне снятся сны о раскопках и путешествиях. Всю зиму я изучаю архивы и карты боевых действий, предвкушая весенние поездки, встречи с друзьями и новые находки. Это моя настоящая жизнь, которую я проживаю с наслаждением. Эта, а не та, городская блеклая и рыхлая как грязный серый снег у обочины дороги.
В той жизни я никто, даже если я занимаю положение в обществе и имею деньги. В той жизни меня ничто не трогает. Какие-то женщины, бессмысленно проходят через мою постель. Какие-то люди суетятся вокруг меня. Ничто меня не волнует по настоящему в той зимней жизни.
Но вот наступает сезон, я надеваю свой прожженный камуфляж и привычные берцы . Я на тропе войны. Я силен, хитер и многие опасности подстерегают меня в лесу. Я знаю, как справиться с ними, как не подорваться на мине или снаряде. Я знаю, как не заблудиться, уберечься от змей, диких животных и лихих людей. Я иду им навстречу с веселой злостью.
А вечером после удачного окончания дня, сидя у костра в одиночку или с друзьями, я с удовольствием осознаю, что сегодня я победил. Победил даже если не нашел никаких стоящих находок. Даже если не поднял ни одного павшего бойца.
Да, да не удивляйтесь. Это ощущение победы приходит уже от того например, что сегодня ты прошел по полям и лесам десять километров, перевернул горы земли и вот теперь сидишь бодрячком у костра в лесных дебрях, держишь карабин на коленях, пьешь водку и сам черт тебе не брат. Чувствуешь себя этаким партизаном – героем.
Вы те, кто проводит свой отпуск на курортах в теплых странах, можете называть меня ненормальным «выживальщиком», тратящим свое время и деньги неизвестно на что. Но попробуйте сами сделать то, что я сделал за сегодняшний день, и тогда посмотрим, на что вы годитесь.
Это все конечно лирика. Немаловажную роль в нашем вредном деле играют находки. Куда же без них. Материальный интерес присутствует всегда, как ни крути. Только вот интерес этот не всегда измеряется деньгами. Почти каждый копатель, как правило, еще и страстный коллекционер какого – либо военного антиквариата.
Один собирает котелки всех стран – участниц второй мировой войны. Собирает скрупулезно, изучая каждое клеймо и пытаясь разобраться, что оно означает. Другой, например, собирает ложки или каски. В большинстве своем такие коллекционеры досконально знают предмет коллекционирования, и найденная крышка от котелка с неизвестной доселе маркировкой вызывает у них экстаз больший, чем предложение жениться на красавице – миллионерше. Они готовы обсуждать все нюансы новой находки до тех пор, пока не выяснят о ней все. Коллекции их, как правило, обширны и отлично систематизированы. Только вот интересны эти коллекции очень узкому кругу знатоков, отчего менее ценными они не становятся.
Иные готовы собирать все, что связано с войной. Это в основном начинающие копатели. Они тащат в дом любое имеющее отношение к войне железо и вскоре уже сами не помнят, откуда что взялось. При этом они смело раскручивают неразорвавшиеся снаряды и прочие взрывоопасные предметы, возомнив себя настоящими саперами, если конечно остаются в живых. Переболев этой «железной болезнью» и не потеряв при этом ни рук, ни ног, ни головы, они начинают внимать мольбам родных и большую часть находок оказавшихся откровенным хламом, выбрасывают. После этого, у них возникает желание остановиться на какой - либо одной теме. Главное здесь не уйти из реальности.
Есть еще и откровенные барыги, которые копают только то и только там, где можно найти что-то ценное и продать это что-то, желательно подороже. И такие люди попадаются среди нас. Они не гнушаются золотыми коронками из зубов погибших, лишь бы их можно было выгодно сбыть. Они увольняются с работы уезжают в деревню, живут только раскопками, продажей копаного железа и ничем другим. Их можно узнать по лихорадочному блеску в глазах, согбенной спине и грязным, скрюченным пальцам рук, сжимающим лопату. Копают они в тех местах, где не ступала нога человека.
В общем, у каждого свой мотив и своя причина, докопаться до которой, даже для себя, сумеет не каждый.
Утро принесло тучи и мелкий моросящий дождь. Я с трудом продрал глаза и обнаружил себя полулежащим все в том же кресле. Под ногами стояла вода, натекшая с полога шатра. Снаружи барабанил дождь, слышался гомон голосов, бряканье котелков и тянуло дымом. Знакомый едкий запах горящего тротила проникал в легкие. Применяли его для розжига сырых дров, наковыряв предварительно из ручных гранат в обилии найденных вчера на просеке. Горел он в любую погоду.
В шатер просунулась голова Игоря в насквозь промокшей кепке.
- Сегодня работы не будет, поливает с ночи.
Я, кряхтя, поднялся с кресла и, вытирая ногу об ногу, стал натягивать резиновые сапоги.
- Вот вы и посидите тут, а я на разведку сгоняю.
Такие дождливые дни в лесу я ненавижу. Но как назло они случаются тогда, когда меньше всего их ожидаешь. Ты готовишься к выезду, прокладываешь маршрут, учитываешь все детали. Особое внимание обращаешь на погоду, выбирая день выезда. Казалось бы, что учтено все. Ты приезжаешь на место, ставишь лагерь, достаешь металлоискатель, но тут небо затягивается тучами и начинается непрерывный ливень суток эдак на двое.
Работать с металлоискателем под дождем бессмысленно. Во-первых, от сырости сигналы его будут не точными, а во-вторых, недешевая катушка при постоянном использовании в сырую погоду выходит из строя.
Поначалу я не мог согласиться с природой. Напялив армейский резиновый плащ «ОЗК» и, обмотав металлоискатель целлофановыми пакетами, я упорно продирался сквозь кусты и овраги. Но находок не было, а копать ложные сигналы под ливнем удовольствие еще то. Природа издевается над нами, а мы в ответ издеваемся над ней. Поэтому такие дождливые дни я наметил для разведки новых мест поиска.
Наскоро хлебнув остывшего кофе воняющего тротилом, я подхватил под мышку стальной щуп с лопатой и, забросив свою «Сайгу» на плечо углубился в лес. Палатки нашего лагеря быстро скрылись из виду в пелене дождя и вот уже со всех сторон меня окружили только мокрые стволы осин и потоки воды, льющейся сверху.
Резиновый плащ сковывает движения, сапоги вязнут в размокшей жиже, а ремень карабина больно оттягивает плечо. Но это привычные ощущения, на которые скоро перестаешь обращать внимание. Определив направление по навигатору, заботливо убираю его за пазуху. Ощупываю запасные батарейки и компас. Все в порядке можно двигаться.
В кармане плаща голосом Витька пищит рация:
-Тритон, ответь земляной жабе, как слышишь?
Судя по голосу, он уже навеселе и придумал нам всем позывные. Советую земляной жабе заткнуться и не сажать батарейки у рации.
Постепенно жижа под ногами сменяется редкими кочками мха, окаймляющими болото, а осины сменяются соснами. Выбираюсь на заросшую лесную дорогу и облегченно вздыхаю. Под ногами пружинит мох, а дождь падает за шиворот гораздо реже, стекая по сосновым лапам. От земли поднимается пар и в воздухе появляются первые комары.
Вот у дороги старая оплывшая воронка, из которой торчат остовы немецких железных бочек. На крышке одной из них читается выбитая надпись «kraftstoff 1941». Рядом валяются два передних крыла от автомобиля неизвестной марки. Значит я на верном пути к немецкой минометной батарее, прикрывавшей опорный пункт который штурмовали бойцы, найденные на просеке.
Все чаще попадаются свежеспиленные сосновые пни и обрезанные ветви, сваленные в огромные кучи. Следы гусениц ведут на длинную вырубку, в конце которой виден лесовоз. Слышен треск бензопил и рев тракторного дизеля.
Обхожу вырубку стороной, пометив эту точку на карте навигатора. Если лесорубы вывозят лес машинами, значит, невдалеке есть просека, по которой можно будет выйти на проселочную дорогу.
Извиваясь среди бурелома, тропинка выводит меня к небольшой лесной полянке. Это моя точка назначения. Несколько кирпичных фундаментов виднеются среди травы. Кое-где, возвышаясь над грудами битого кирпича, торчат куски стен старой кладки бывшего лесничества, помеченного на карте как «домик лесника». В 1942году здесь стояла немецкая минометная батарея. Больше об этом месте ничего не известно. Что тут происходило мне и предстояло выяснить посредством лопаты.
Остатки траншей и минометных позиций, заросшие борщевиком хорошо просматриваются между строениями. Наудачу пробиваю щупом несколько ям, но характерного стука о дерево пола или накат блиндажа не чувствую. Это значит, что все эти блиндажи уже копали, сняли накаты и вскрыли деревянные полы. Обломки сковородок и чугунков на поверхности подтверждают мои предположения.
Некоторое время я бродил под дождем между развалин, безрезультатно тыкая щупом, пока не увидел хорошо протоптанную тропинку, ведущую вглубь леса. Пройдя по ней, я неожиданно уперся в деревянную изгородь и столкнулся нос к носу с лошадиной мордой, которая грустно смотрела на меня, шлепая черными бархатными губами. Лошадь стояла рядом с телегой под навесом возле бревенчатой, покосившейся избы притулившейся среди сосен.
- Что, сынок, заблудился? – раздался сзади скрипучий голос.
От неожиданности я выронил щуп и резко обернулся с лопатой наизготовку. Передо мной стояла сгорбленная маленькая старушка в длинном плаще и резиновых сапогах. Морщинистое лицо ее почти полностью скрывал капюшон, по которому стекали капли воды. Одной рукой она с трудом тащила мешок, набитый свежескошенным клевером, а другой опиралась на косу, уперев ее рукояткой в землю. Лезвие мокро лоснилось остро отточенной сталью с налипшими на нее травинками.
Не обращая внимания на мой испуг, она смахнула воду с лица цепкой мозолистой лапкой и кивнула на мешок.
- Помоги бабушке.
Я закинул мешок на плечо и подхватив лопату со щупом, зашагал следом.
- Вы, здесь живете?
- Летом живу милок, а зимой в деревне проживаю у сына. Деревня-то рядом. Раньше тут лесничество было. Отец мой лесником был вот мы все здесь и жили.
Все это она выпалила одним духом. Видно нечасто сюда заходили люди, и поговорить ей было не с кем.
- Ты сам-то кто таков будешь? – хитро посмотрела она на меня, - копальщик что ли?
И не дав мне рта открыть, недовольно добавила:
- Вижу что копальщик с лопаткой вон да с ружьем. Все тут перекопали. Ходють и ходють. Ям понароют намусорят только. В прошлом году тоже приходили все выспрашивали, где тут, что было в войну да в старину. Пустила их в избу, а они паскудники икону дедову сперли!
Видя, что разговор принимает неприятный оборот, я рассказал ей о поднятых нами вчера бойцах, о том, что здесь возможно лежат непогребенные солдаты которых надо опознать и похоронить.
Старушка, молча, слушала, поджав губы, потом взяла у меня мешок с клевером и принялась вытряхивать его в сенях. Тут же стояли три деревянных клетки с жирными кроликами, которые учуяв запах клевера, начали метаться и пищать. Я переминался с ноги на ногу, не зная, что ей сказать еще.
Закончив с мешком, и сунув по охапке травы своим ушастым питомцам, она обернулась и все тем же недовольным тоном сказала:
- Ну, заходи что стал? Не под дождем – же мокнуть.
Я не стал себя упрашивать, быстро скинул сапоги, плащ и всю остальную амуницию.
- Посижу у бабки, пока не выгонит, - подумал я, - хоть дождь пережду.
Шлепая мокрыми босыми ногами по крашенному полу, я прошел в переднюю. В избе было сумрачно. Электричеством здесь, похоже, и не пахнет. Керосиновая лампа на столе говорила сама за себя. От русской печки исходило приятное тепло. Я в нерешительности присел на лавку.Старушка чиркнула спичку и запалила фитиль керосинки на столе.
- Сымай штаны с курткой. На печку клади все подсохнут. Сейчас чай пить будем.
За чаем она принялась меня расспрашивать, о том, как мы устанавливаем личности бойцов да где хоронят их останки. Я удивился такому интересу к этой теме со стороны непросвещенной бабки, но виду не подал и все ей подробно рассказал.
Меня так и подмывало спросить у нее о боях в этих местах, но я боялся торопить события. Сидя за деревянным столом в одних трусах и майке, я прихлебывал обжигающий чай из жестяной кружки и хрустел баранками, лежащими горкой в вазочке синего стекла.
- Сама расскажет, если захочет, - размышлял я, - не надо с вопросами лезть. А то не дай бог разозлится, вспомнит про плохих «копальщиков» которые икону сперли да выгонит меня. На вид ей лет 70 значит, то время должна помнить.
- Говоришь, и родственников погибших находите? – продолжала выспрашивать старуха, - а не врешь?
- Да ну бабушка что вы, ей богу! - возмутился я, - говорю же вам, если личность бойца установить, то и родственников найти можно.
- Лишь бы медальон на бойце был заполненный!
- Ты не егози! – перебила она меня, - я может, по делу спрашиваю.А будешь меня перебивать, вообще тебе ничего не скажу. Хотя и не по - божески это, когда родные не знают, где их сын похоронен.
- А вы знаете? - усмехнулся я.
Она вздохнула, поднялась из-за стола и вытерла руки о передник.
- Ну, пойдем, покажу.
Я поперхнулся баранкой и уставился на нее.
- Куда?
- Тут рядом. Штаны можешь не одевать.
Я накинул мокрый плащ, впрыгнул в сапоги и вышел вслед за старухой во двор. Дождь прекратился, кругом стояли лужи, а лошадь под навесом фыркала и отгоняла хвостом первых последождевых слепней, обдавая все вокруг себя водяной пылью.
Мы обогнули сарай и остановились у небольшого холмика.
- Вот здесь пятеро, - кивнула он.
- Что же вы даже креста не поставили? – спросил я с укором.
- А то и не поставили, чтобы всякие…, - она покосилась на меня, - в общем, чтобы могилу не разорили. Когда война началась, мне было десять лет, а сестре двенадцать. Отец наш Евсей Петрович был лесником в этом лесничестве. Видел развалины на поляне? Так вот, это и было лесничество. А до революции здесь барский охотничий дом был. Немцы пришли зимой и нас с отцом в эту избу выгнали. А у каменных домов пушки поставили да вокруг окопов нарыли.
- Минометы, наверное? - робко уточнил я.
- Не знаю милок, может и мимометы, не разбираюсь я в них, - продолжала она, - только бабахали они тут почти неделю, пока наши в одну ночь на них из леса не напали да и убили почти всех.
- Вы - то, что видели? - ловил я каждое ее слово.
- А ничего не видела. Ночью шум да треск начался. Утром смотрим в окошко - возле пушек уже красноармейцы в полушубках ходят, да немецкие мертвяки, закоченевшие, из сугробов торчат. Мы с сестрой на них верхом даже с горки покататься успели. На следующий день немцы все лесничество разбомбили, а кто живой остался с собой увели. Отца нашего тоже увели и в городе расстреляли. Сказали, что партизаном он был. Наших на лесничество вывел и дорогу показал, как к немцам подобраться.
- А вы как - же? - спросил я.
- Как бомбить начали, отец нас в лес отправил. Мы там двое суток прятались, а потом сюда пришли. Смотрим, изба наша уцелела только стекла выбиты, воронки вокруг да наши солдаты убитые лежат. Ну, мы тех, кто возле избы был, в воронку оттащили, и снегом с землей закидали. Страшно нам было рядом с покойниками в избе ночевать. Пятеро их там. Четверо бойцов и командир. Сумка на нем полевая кожаная была, а в ней банка тушенки, краюха хлеба, документы какие-то и пистолет. Хлеб с тушенкой мы съели, а сумку на чердаке в опилки зарыли.
Она всхлипнула и, вытерев глаза краем платка, продолжала:
- Потом тетка к нам из деревни со своими детьми пришла. Немец-то деревню спалил. Жить им негде стало. Так до весны и протянули. Ну а весной немцев выгнали, и мы с теткой тут жить остались.
- И где теперь эта сумка? - дрожащим голосом спросил я.
- В избе, где же ей быть.
- А можно…, - начал я, но она меня перебила:
- Можно. Для того и спрашивала тебя про то, как родственников найти. Может в сумке, документы какие, на это укажут.
Мы, молча, вернулись в дом. Я под впечатлением от услышанного сидел за столом, уставившись на пожелтевшую потрескавшуюся фотокарточку в рамке, висевшую на стене. С нее на меня спокойно чуть прищурившись, смотрел усатый худощавый мужчина лет тридцати в застегнутой наглухо косоворотке. С двух сторон прижавшись к нему, две девочки подростка с одинаковыми бантиками в волосах удивленно таращились в объектив.
Старуха чем-то гремела в чулане. Перед глазами проносились образы из ее рассказа. Сколько раз я читал воспоминания и мемуары, но ни одна книга не передаст того ощущения реальности произошедшего которую передает рассказ очевидца, видевшего и испытавшего все это.
Мне показалось, что я воочию вижу командира батальона склонившегося над картой в желтом свете коптящей снарядной гильзы. Он решает непосильную задачу – как захватить проклятый опорный пункт своими поредевшими ротами. У немцев отлично работает связь достаточно боеприпасов и их прикрывает минометная батарея, откуда – то со стороны лесничества. У нас же нет ни артиллерии, ни авиации. Нет никакой поддержки, кроме трубки полевого телефона из которой доносится крик командира полка: «Взять высоту!».
И еще есть люди. Есть красноармейцы, которых он вынужден посылать раз за разом на пулеметы, выполняя приказ. И поэтому с каждой атакой их становится все меньше а разрывы немецких мин ложатся все точнее среди цепей атакующих.
И тут командиру батальона докладывают, что есть такой лесник Евсей Петрович, который готов провести нашу роту через лес к немецкой минометной батарее.
Мои раздумья прервал голос старухи:
- На вот смотри.
Она положила на стол потемневшую от времени кожаную полевую сумку, местами покрытую налетом плесени, какими-то черными пятнами и изгрызенную по углам.
Потрескавшийся ремешок застежки тяжело поддался и сумка открылась. Сначала из нее посыпался мышиный помет, потом на стол брякнулся маленький карманный пистолетик когда-то бывший никелированным, а теперь слегка заржавленный. Черные пластиковые щечки рукоятки украшал тисненый вензель.
Это был «Браунинг» образца 1906 года – несерьезная игрушка калибра 6,35 мм., с автоматическим предохранителем. Вживую такой я видел впервые.
Я повертел его в руках и, оттянув защелку, с трудом вытащил магазин, в котором желтели латунными боками шесть патронов.
Старуха с любопытством следила за моими манипуляциями.
- Зажигалка что - ли?
- Она самая, - ответил я, вытряхивая из сумки остальное содержимое.
В одном отделении оказалась небольшая книжица карманного формата в картонной обложке с тисненой звездой и надписью «Боевой устав пехоты Красной Армии», пачка писем – треугольничков перетянутая резинкой, толстая общая тетрадь да пожелтевший лист карты - трехверстки сложенный вдвое.
В другом отделении лежала пара химических красно-синих карандашей заточенных с двух сторон и завернутые в тряпицу, окантованные золотой тесьмой, красные петлицы с малиновыми кубиками.
Все письма были адресованы Самохину В.С. Отправители были разные в основном из войсковых частей. Общая тетрадь к моей радости оказалась дневником, на титульном листе которого было аккуратно выведено печатными буквами «Самохин Василий Степанович». В дневнике оказались исписанными всего несколько страниц. Карандашные строки, местами стершиеся и поблекшие, читались плохо, поэтому я решил заняться ими позднее.
Потом был долгий вечер. Вызванный мной по рации Игорь со своими помощниками вытаскивали из ямы за сараем останки красноармейцев и раскладывали их по мешкам.
Старуха уговаривала нас остаться переночевать и когда мы отказались, заставила пообещать сообщить ей, если установим личности бойцов. Она дрожащей рукой сунула мне в карман бумажку с номером мобильника сына.
- Как захороните, обязательно позвоните! А не сделаете, значит, плохие вы люди.
В лагерь мы вернулись уже за полночь.

[dickblower 184]

Глава 4 . ДНЕВНИК ЛЕЙТЕНАНТА

 

Витька я застал сидящим в шатре на раскладном стуле. Под ногами у него громоздилась груда ржавых винтовочных стволов и затворных коробок, среди которых он пытался выбрать более сохранившиеся. Несколько затворов и два четырехгранных штыка, менее изъеденные ржавчиной, чем остальные, лежали на столе.
- Физкульт привет! – кивнул я ему, тяжело опускаясь на стул, - все не угомонишься?
- Еще один чистоплюй выискался, - проворчал Витек и склонился над винтовкой, пытаясь раскачать и снять с нее штык.
К оружию он питал прямо – таки неодолимую страсть. Каждый найденный ржавый ствол был для него желанной находкой. Если невозможно было восстановить его до рабочего состояния, то Витек забирал сохранившиеся запчасти, над которыми потом пыхтел дома с напильником.
Иногда он демонстрировал результаты своих усилий. В основном это были обрезы трехлинеек. Неказистые на вид все в кавернах с грубо вытесанным цевьем, они тем ни менее безотказно работали, оглушительно бабахая и выплевывая огненные снопы искр. Ни о какой точности естественно речи не шло, дай бог при выстреле удержать обрез двумя руками. Но Витек справлялся и одной, с десяти метров попадая в консервную банку. Это был хороший результат, учитывая, что из-за сильной отдачи дуло обреза взмывало в небо, и надо было иметь недюжинную силу, чтобы остановить его полет.
Витек очень гордился таким умением. Иногда на выезде в лесу крепко выпив, он доставал из рюкзака одного из своих уродцев и демонстрировал всем желающим. Апогеем его оружейного гения стал собранный из нескольких экземпляров, отполированный до блеска и вполне исправный наган, к которому он никак не мог найти патроны.
Игорь терпеть не мог эти опыты и во время совместных выездов они все время ругались.
- Кончай этой дрянью заниматься! – шипел он, - ты же видишь, что у меня школьники тут. Сболтнут родителям, а там и до ментов дойдет! Ты в тюрьму сядешь и нас с Лехой за собой потянешь!
На это Витек насмешливо бросал в ответ:
- Не ссы колченогий! Если что, вы тут не причем. А школьники твои спят в палатках уже.
Игорь его не слушал и каждый раз после раскопок вез оставшиеся стволы в местный отдел милиции. Взамен ему выдавали справку о добровольной выдаче предметов похожих на огнестрельное оружие.
И хотя Витек смеялся над этим, я принимал сторону Игоря.
- Хочешь домой тащить оружие да палить в лесу на глазах у детворы, пожалуйста! Только потом не жалуйся когда к тебе с обыском придут!
На это наш беспечный друг только пожимал плечами.
- Не понимаете вы международной обстановки! Чем защититься простому человеку в наше смутное и полное криминала время?! Коснись что, сами ко мне прибежите и попросите, чтобы от супостата отбиться. Я не откажу друзьям, ибо добрый я. А ментам по любому не дамся!
В глазах его проскакивал безумный огонек, подтверждавший серьезность намерений и от этого становилось как-то не по себе.
Все это я вспомнил сейчас, войдя в шатер, где Витек раскурочивал стволы винтовок. Браунинг приятно оттягивал карман куртки. Я машинально ощупал его и тут - же решил, что никому не скажу про находку.
Снаружи за пологом шатра Игорь устроил вечернюю проверку своему отряду. Слышался тонкий голосок Игоря:
- Иванов, пятнадцать лет - ума нет! Опять патронов полные карманы набрал?! А ну вываливай что у тебя там!
- Я на сувениры, - басил Иванов, - пули только хотел вытащить.
- Вот ведь вредный, какой у них начальник, - ехидно и нарочито громко произнес Витек, - даже сувениры с собой взять не разрешает!
Раздался дружный смех и Игорь закричал:
- Всем вывернуть карманы!
В ответ послышались недовольные реплики.
- Целый день горбатились, имеем право на сувениры!
Мы с Витьком переглянулись и разом вышли из шатра в темноту ночи.
Неровная шеренга подростков в камуфляжных куртках испачканных глиной стояла перед палатками в отблесках костра. Игорь топтался перед строем с фонариком в руке.
- Кто тут сувениров захотел?! – рявкнул Витек, но я осадил его.
- Спокойно это дети.
Посреди шеренги стоял крепкий белобрысый парень с наглой рожей и пухом над верхней губой на голову выше остальных.
- Иванов пятнадцати лет? – Подошел я к нему.
- Ну, Иванов, а че? – с вызовом скрывая испуг, ответил он.
- У тебя Иванов наступил пубертатный период, - глядя ему в глаза, притворно унылым тоном продолжал я, - говоря русским языком, у тебя возникла потребность обратить на себя внимание противоположного пола. Поэтому ты решил занять главенствующее место в стае путем непослушания и отрицания лидерства Игоря Олеговича. Но ты зря это сделал, ой зря!
Девочки, стоящие во второй шеренге прыснули от смеха. Иванов смущенно проворчал:
- А че он сувенир даже взять не разрешает? Мы целый день бойцов выкапывали. Вон сколько касок и стволов вам в шатер притащили!
- Успокойся Иванов, будут вам сувениры.
Игорь протестующе посмотрел на меня, но я не обращая внимания на его взгляд, я поднял один из винтовочных патронов брошенных Ивановым.
- Так посмотрим, хороший патрон.
Я расшатал пулю и вытащил ее.
- И пуля хорошая - пристрелочно-зажигательная. Иванов как ты хотел из нее сувенир сделать?
- Ну, просверлить и на цепочку повесить.
- Просверлить, значит, - усмехнулся я и подошел к кострищу, в котором дымилось пара толстых березовых поленьев, оставшихся после приготовления ужина.
Витек все понял и опять рявкнул:
- А ну все отошли от костра на десять метров!
Шеренга испуганно отхлынула к палаткам и подростки с любопытством уставились на меня.
- Сейчас вылетит птичка! - сказал я и сунул пулю в пышущие жаром угли прямо под полено.
Едва я успел отойти к палаткам, как раздался звонкий щелчок, подбросивший поленья и разметавший снопом искр угли из кострища. Мелкие осколки с визгом прочертили борозды в траве.
- Вот также Иванов, твои пальцы и глаза могли разлететься как птицы на юг! – подытожил я, - так что скажи спасибо Игорю Олеговичу, что он сохранил твои гляделки и хваталки!
- Спасибо, - выдавил Иванов.
Тут оживился Игорь.
- Обещаю, завтра всем будут сувениры, а сейчас сдавайте все, что по карманам рассовали и спать.
Школьники зашумели и обступили Игоря.
- Пойдем,- кивнул я Витьку, зевая, - пусть дальше сам разбирается.
- Ну и молодежь пошла! - сказал Игорь, входя в шатер, - сто раз ведь говорил им, что нельзя боеприпасы и ВОПы домой тащить!
Он поставил на стол тяжелый целлофановый пакет, из которого посыпались ржавые патроны. На дне пакета обнаружилась граната РГД 33. Из полусгнившей ее ручки торчала пружина ударника.
Витек присвистнул.
-Это кто же такой умный?
- А ты как думаешь? – усмехнулся Игорь.
- Иванов?! – гоготнул я, - ну и кадр!
Витек повертел гранату в руке и бросил ее обратно в пакет.
- Хорошо хоть без запала.
За ужином я достал из полевой сумки дневник лейтенанта. Почти все записи, сделанные химическим карандашом, оказались размыты от сырости. При свете фонарика удалось прочитать лишь несколько последних.
17 декабря 1942 года.
Сегодня главный врач делал обход и осмотр. Я сказал ему, что здоров и попросился на фронт в свой полк. Он приказал мне зажать пальцами нос и выдохнуть воздух носом, не открывая рта. Я выдохнул через пробитые барабанные перепонки в ушах. Он сказал, что после контузии перепонки не зарастут, посоветовал мне не простужаться и беречь уши.
Какие к черту уши?! Я же практически здоров!
25 декабря 1942 года.
Как приятно снова вернуться в свой батальон! Хотя из моего разведвзвода осталось только два бойца, все равно я рад, что вернулся.
Положение батальона тяжелое. Идут непрерывные лесные бои за высоту. Пехота под пулеметным огнем продвинуться не может. Немцы постоянно ведут минометный обстрел. Готовимся к ночному поиску. Будем искать брешь в немецкой обороне.
28 декабря 1942 года.
Дали немцам прикурить! Через линию фронта на наши позиции прошел местный лесник и вызвался вывести нас на немецкую минометную батарею, что в двух километрах в немецком тылу. Ночью мой взвод без единого выстрела прошел лесными оврагами сквозь немецкую оборону. Попытка стрелковой роты пройти за нами не удалась. Фрицы их заметили и открыли пулеметный и минометный огонь.
Когда мы подобрались к батарее, они нас не услышали из-за своих выстрелов. Батарея находится в старом лесничестве. Между каменными домами траншеи и укрытия для минометов. Всего их было около двадцати человек.
Почти всех мы быстро перебили. Взяли в плен обер-лейтенанта с таблицами для стрельбы. Сначала прикидывался, что не понимает русский, но когда увидел лесника, тот сразу припомнил, что обер-лейтенант выгонял его с семьей из дома в и крепко ругался на русском языке.
После допроса немец дал данные о расположении пулеметных точек на переднем крае. Из трофейных минометов по этим данным мы провели огневой налет, а затем я послал связного в батальон. Тот вернулся только что с приказом командира батальона - в 18.00 открыть огонь по немецким пулеметным точкам. Одновременно с этим батальон начнет атаку.
Сижу как на иголках. До условленного времени остался час. Бойцы принесли маленький браунинг, отобранный у обер-лейтенанта. Из него он пытался застрелиться, но успели отобрать. Наверное, совесть замучила, что своих предал. Самого его заперли в сарае.
На этом дневник обрывался.
Игорь тяжело сопел, сидя за столом и уставившись в одну точку. Витек молча, разлил по кружкам спирт.
- Помянем лейтенанта!
Мы не чокаясь, выпили.
Дальше, в общем-то, все понятно, - сказал я, закрывая дневник, - судя по бабкиным словам, прилетели немецкие самолеты и разнесли к чертовой матери эту минометную батарею. А потом и немецкая пехота подтянулась.
- Да, - протянул Витек, - не успели они по гансам врезать. Что – же у нас все через жопу получается?! Что в сорок втором что сейчас!
Я тяжело поднялся и вышел из шатра. Полная луна висела, как огромный желтый глаз под куполом ночного глубокого неба, усеянного мириадами звезд. Я взглянул на это холодное безмолвие и вдруг почувствовал себя таким маленьким, ничтожным и никому не нужным, что захотелось завыть в голос на эту проклятую луну и на эти проклятые звезды.
Витек с Игорем стояли рядом и тоже смотрели на небо. Видимо, их охватили подобные ощущения. Игорь тихо произнес:
- Я понял одну простую вещь. Лейтенант Самохин был счастливее всех нас вместе взятых, потому что в его жизни было великое дело – защищать свою Родину от врага! А в наших жизнях нет такого дела, за которое не жалко бы было умереть. Вот и мечемся мы, бедные из угла в угол. То тут притулимся то там. Ни во что по-настоящему не верим и ничего по-настоящему не любим. У нас даже Родины настоящей нет! Одни воры-чиновники да воры – олигархи! А за них я жизнь отдавать не хочу!
Витек саркастически хмыкнул в ответ:
- Эк тебя разобрало! – прямо Пьеро какой-то. Да пойми ты, что Родина это не чиновники и не олигархи. Родина это народ, это та же вчерашняя бабка, это бойцы, кости которых ты по мешкам раскладывал. Это память, в конце концов!
- Народ, значит, - осклабился Игорь, - да народ безмолвствует и на память свою плюет! Вон, посмотрите на школьников! Мои - то еще ничего, а другие их возраста, скоро забудут, кто на кого напал в сорок первом и кто войну выиграл!
- Ну, все, - бросил я, - начался извечный спор «кто виноват и что делать?». Пойду спать.
Забравшись в палатку и лежа в спальном мешке, я еще долго слышал сквозь сон их недовольные голоса и размышлял о том, кто же из них прав, но так ничего не придумав, уснул. 

[dickblower 184]

Глава 5. В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ

 

Весело шумит московская барахолка. Пьяненькие дедушки и бабушки, прячась от солнца под навесами, разложили на деревянных прилавках свой товар – старые калоши, проеденные молью пиджаки, брюки, статуэтки с отколотыми частями и другой хлам, собранный для продажи на своих или соседских антресолях, а то и просто на помойках. Цены у них довольно демократичные, учитывая, что этот утиль даром никому не нужен. Народ проходит мимо них, со скучающим видом, не задерживаясь.
Широкая дощатая лестница ведет на следующий уровень этого людского муравейника. Здесь уже публика посерьезней. Дамы бальзаковского возраста с налетом былой интеллигентности и легкой степенью алкоголизма, предлагают истинным ценителям «старинные серебряные» вилки, ложки, подстаканники и прочий новодельный и искусственно состаренный «антиквариат». Впрочем, здесь иногда попадаются и настоящие старинные вещи только просят за них суммы втрое, а то и вчетверо больше их реальной стоимости.
Часто сюда захаживают иностранцы пожилого возраста, которые разбираются в изделиях из серебра и бронзы или думают, что разбираются. Они ходят кучками, долго расспрашивают продавца, рассматривают товар, потом также долго торгуются и в основном ничего не купив, уходят. Эти любители халявы до сих пор думают, что в немытой России можно купить на барахолке задешево подлинное яйцо Фаберже.
Жестоко разочаровавшись, под недовольное ворчанье продавцов, возвращающихся к своим чекушкам с водкой, спрятанным за прилавками, они гордо шествуют к парадному входу, где специально для них во всей красе раскинулось море товаров – матрешек, расшитых платков и прочих балалаек. В общем, всего того, что каждый уважающий себя интурист должен привезти домой из России.
Продавцы набрасываются на них как стая коршунов на беззащитных цыплят и почти силой нахлобучивают им на головы кроличьи шапки с красными звездами во весь лоб, радостно тарахтя при этом на смеси английского с матерным о том, что их товар – very good.
Им всучивают по бешеной цене деревянные расписанные под хохлому подносы и жестяные самовары, прогорающие до дыр после первого чаепития. Им даже предлагают под большим секретом за баснословную сумму бронзовый бюст Сталина, который стоял на столе у Ленина во время Октябрьского переворота.
Тут же группы карманников устраивают небольшие людские водовороты вокруг какого-нибудь зазевавшегося шведа, отбившегося от своей группы. И пока он пытается выбраться из плотно зажавшей его со всех сторон толпы, освобождают его карманы от бумажника и кредитных карт.
И вот группа иностранных гостей обмотанных флагами Советского Союза и увешанных значками с портретами Ленина выходит из ворот барахолки, неся под мышками матрешек, бюсты Сталина и связки деревянных ложек. Почти у каждого на голове красуется кроличья шапка со звездой или немыслимой формы буденовка с двуглавым орлом и смешно торчащими отворотами, напоминающими ослиные уши.
С ошалевшим видом они бредут к своим экскурсионным автобусам, постепенно приходя в себя. Но не тут-то было. Экскурсоводы почти силком загоняют их в приветливо распахнутые двери шашлычных, возле которых, потирая руки от предвкушения валюты, стоят чернявые торговцы. Сто граммов шашлыка за сто долларов становятся апофеозом посещения достопримечательностей столицы. После этого обобранных иностранных лохов быстренько увозят автобусы, на место которых тут - же прибывают другие.
- Вот где бизнес! - мечтательно протянул Витек, подбрасывая на плече солдатский вещевой мешок с брякающим в нем железом.
Меня же эти туристы нисколько не интересовали, хотя глядя на них после шашлыка, становилось даже немного их жаль.
Но пришли мы сюда не для того чтобы любоваться красотами. Был на этой барахолке еще один угол, куда иностранцы вообще не заходили. В нескольких шагах от ограды торчали деревянные ларьки, из которых мрачно взирали на окружающих небритые лица торговцев военным антиквариатом, как сами они называли свой товар. На самом же деле, здесь торговали военной атрибутикой, снаряжением, униформой, а также копаной амуницией времен войны. Поговаривали, что можно купить оружие, но я даже не пытался. Посторонних тут не любили, как не любили рассказывать, откуда тот или иной предмет. Покупателями были в основном настоящие коллекционеры.
Витек уверенно шел между торговыми рядами с мешком на плече, а я тащился следом с таким – же баулом за спиной. У него тут был знакомый барыга, который давал неплохую цену, перепродавая находки.
Мы остановились у ларька, внутри которого со скучающим видом сидел долговязый и худой лысеющий мужчина в очках и немецком камуфляже «флектарн». На голове его красовалась черная кепка с длинным козырьком, двумя пуговицами спереди, и алюминиевым черепом. Прилавок перед ним был завален различными ржавыми деталями от оружия времен войны. Тут же лежали сувенирные кортики со свастикой, макеты патронов и гранат.
Витек молча, зашел за прилавок, также молча, поздоровался за руку с торговцем и поставил мешок на лавку.
- Ну что там у вас? - оживился мужчина, поправляя очки.
Я выложил две простреленные слегка ржавые немецкие каски, бачок от немецкого противогаза, несколько пустых корпусов советских гранат и три больших латунных гильзы от гаубицы.
- Сохран не очень, - скривился барыга, - только из-за гильз возьму все за три тысячи.
- Ладно не свисти! - хлопнул его по плечу Витек, - ты же меня не первый год знаешь. А я цены знаю, и знаю что сохран не плохой.
Он развязал второй мешок и, вытащив оттуда еще одну немецкую каску, полную стреляных винтовочных гильз.
- Смотри на гильзах ваше любимое клеймо СС. Здесь 100 штук.
Среди коллекционеров гильзы с клеймом СС на донце считались редкостью и поэтому пользовались спросом.
- За все двадцатку! – продолжал Витек, - все равно ведь потом наваришь!
Они долго торговались. Витек даже два раза пытался засовывать каски обратно в мешки, но в результате уступил барыге и отдал ему товар за пятнадцать тысяч рублей.
Разделив деньги, мы попрощались.
- Не забудь, - напомнил он, - послезавтра стартуем на поиски клада. Этот Айно уже весь телефон мне оборвал.
Я вспомнил того толстого лысого финна, который уговорил нас ехать искать клад его деда, зарытый где-то в Карелии. Появились какие-то смутные сомнения, но я подавил их. Предстояло еще подготовиться к поездке. Надо было закупить продукты и загнать свою колымагу в автосервис к знакомому слесарю на осмотр.
За всеми этими заботами прошел день и к вечеру я усталый, нагруженный пакетами с провизией вернулся домой. На мебели лежал слой пыли, а в раковине громоздилась гора немытой посуды. Дом, любимый дом.
Собирая рюкзак с едой и вещами, я вспомнил про браунинг, который привез из Тверской области с раскопок. Вытряхнув из мешка, я положил его на журнальный столик. Маленький и удобный он притягивал к себе взгляд и сам просился в руку. Я разобрал его, смазал и осмотрел. Внутри детали были нетронуты ржавчиной. Возвратная пружина ходила туго. Потемневшие от времени патроны легко выщелкнулись из магазина.
- Только прицелюсь и все, - соврал я сам себе, собрав пистолет и, отведя затвор, вставил патрон в патронник.
Любитель оружия поймет, какое непреодолимое желание бабахнуть возникло у меня, когда плоская прохладная рукоять легла в мою ладонь. Я лихорадочным взглядом окинул свое жилище, прикидывая, куда здесь можно всадить пулю с наименьшими разрушениями. Шкаф, сервант, телевизор и компьютер отпали сразу. Тут я вспомнил, что под ванной хранятся два обрезка толстой пятисантиметровой доски, из которых я хотел сделать столешницу, да руки не дошли.
Прислонив доски одна к одной у двери кладовки в коридоре, я отошел на три метра и прицелился.
- Да там, наверное, патрон отсырел и не выстрелит, - подумал я, успокаивая себя, и нажал на спусковой крючок.
От оглушительного хлопка заложило уши. Стреляная гильза врезалась в стену, отскочила от нее и звонко запрыгала по паркету. В воздухе плавал едкий пороховой дымок. Маленькая, как шилом проткнутая дырочка чернела в доске. Пуля пробила ее почти навылет, и сплющенный латунный носик торчал с обратной стороны из топорщившейся щепы. Вторая доска была цела.
Я уважительно оглядел пистолетик. Для такого малыша результат был неплох. Если - бы немцу, у которого его отобрали, не помешали, то застрелился бы он с гарантией.
Ползая по паркету и заглядывая под шкафы в поисках закатившейся гильзы, я не сразу расслышал звонок в дверь. Трезвонили настойчиво и сердце сразу екнуло.
- Неужто менты?!
Но на пороге стояла с недовольным видом наша соседка баба Глаша.
- Алексей, сколько можно громыхать?! Совести у вас нет! Вчера какой – то мужик полдня торчал на лестничной клетке у твоей квартиры, сегодня ты тут стучишь! Когда это кончится?!
Баба Глаша была, в общем – то не вредной пенсионеркой только делать ей было нечего, и поговорить не с кем. Поэтому она целыми днями прислушивалась да приглядывалась, чем занимаются соседи.
Я не стал с ней ругаться, а смиренно извинившись за шум, соврал, что делаю ремонт и доску уронил.
- Баба Глаша, а что за мужик у квартиры стоял?
- Откуда я знаю, - пожала плечами она, - думала знакомый твой. Вышла спросить, а он кепку на глаза надвинул, отвернулся и был таков.
- Может он не меня ждал – то?
- Может и не тебя, - ехидно ухмыльнулась она, - только он сначала в вашу дверь позвонил, а потом поднялся на лестничный пролет и там пристроился на корточках.
- Молодой такой. Может он к твоей бывшей приходил?
Я не стал развивать эту тему, и еще раз извинившись за шум, закрыл дверь.
Появилось нехорошее предчувствие и в голове завертелись вопросы.
- Может и правда это был любовник моей бывшей жены? Тогда что ему здесь было надо? Она же тут давно не живет. Может случайность или дверью ошибся.
Вскоре мне надоело об этом думать, все равно ничего путного в голову не приходило кроме мыслей об ужине.
Я предавался греху обжорства, сидя за журнальным столиком перед телевизором, когда зазвонил домашний телефон. Звонку я несколько удивился, потому что на этот номер мне мало кто звонил из-за моих постоянных разъездов.
- Алло, - взял я трубку.
Ответом мне было молчание, а затем послышались короткие гудки.
Это меня окончательно разозлило, и я набрал номер бывшей жены, намереваясь высказать ей все, что думаю о ней и ее любовниках. Однако абонент был недоступен.
- Ладно, черт с ней, - подумал я, - может так и лучше. А то наговорил – бы сейчас такого, о чем сам – бы потом жалел.
Тут мой взгляд упал на пистолет, который тускло отблескивая свежей смазкой, лежал на столике.
- Сейчас мы тебя пристроим, - сказал я ему, и, отковырнув пару паркетных дощечек в углу комнаты за сервантом, сунул его туда, замотав предварительно в тряпицу. Паркетины вошли назад легко и непринужденно. После нескольких заливов соседом сверху, пол в квартире ходил ходуном, поэтому неровный паркет не привлекал внимания.
На следующий день у нашей компании кладоискателей была назначена встреча в «Мутном глазу» - недорогой задрипаной кафэшке на окраине города. Когда я приехал, там уже сидели все - Витек, Игорь и толстяк Айно. Перед Витьком на столе лежал большой атлас Карелии и тонкая школьная тетрадь, в которой он делал какие-то пометки.
- Значит, так, - продолжал он, - еще раз повторяю, наша цель – урочище Караойкки в северной части Карелии у самой границы с Финляндией. Путем наложения старых карт на новые, а также методом научного тыка, я определил приблизительное место нахождения урочища. Это квадрат около трех километров в поперечнике. Точнее установим на месте. Там же наш друг Айно покажет нам описание места и приметы нахождения клада. Дорог там практически нет да еще пограничная зона рядом, поэтому двигаться будем осторожно.
Он окинул взглядом присутствующих, но все молчали только Айно сопел и вытирал платком пот, стекавший по его лысине.
- Теперь по поводу самого процесса. Работают все. Да, да Айно и вы тоже. От найденного клада наша группа получает двадцать процентов и делит их между собой поровну. Остальное забирает уважаемый Айно.
- Что с продуктами и топливом для машин? - подал голос Игорь.
- Продукты закуплены из расчета на две недели, а также каждый взял для себя, что хотел на свои деньги.
- Топливо оплачивает спонсор, - кивнул Витек в сторону Айно и закончил, - старт завтра в шесть утра.
Ранним утром следующего дня два джипа уже неслись по шоссе в сторону Санкт-Петербурга. Игорь, сидя на переднем пассажирском сиденье моей машины, зевал и крутил ручки автомагнитоллы, пытаясь поймать какую-нибудь мелодию. Я прибавлял газу, стараясь не отстать от машины Витька, который вместе с Айно бодро катил впереди, обгоняя автомобили редких утренних дачников.
Вместе с Московской областью закончился ровный асфальт, и мимо поплыли унылые пейзажи из облезлых деревенских домов да заброшенных полуразрушенных построек по обочинам.
В рации раздался смех Витька:
- Наш финский друг удивляется, почему в России такая разруха.
- Страна у нас большая, - ответил Игорь, - и царь-батюшка не может за всей территорией уследить.
- Зато у них в Финляндии, все леса платные, - вставил я, прихлебывая обжигающий кофе из крышки термоса.
Весь день прошел в бешеной скачке по разбитым асфальтовым колеям российских дорог. Заходящее солнце окрасило небо своими последними отблесками, когда мы пересекли мост через реку Свирь и въехали в Карелию.
Сразу почувствовалась прохлада соснового леса, стоящего стеной вдоль шоссе на высоких покрытых мхом песчаных дюнах. Ночевать остановились возле небольшого озерца, которое виднелось за редким перелеском.
Быстро разожгли газовую горелку, вскипятили чай и расставили походные стулья. Айно на удивление сноровисто одну за другой вспорол три банки тушенки небольшим кованым ножом с деревянной ручкой, алюминиевые ножны которого болтались у него на поясе.
Заметив мой интерес, он протянул нож, предварительно вытерев платком жир с лезвия.
- Этто настоящий финский пуукко принатлежал мой деддушка.
Я провел пальцем по острому как бритва лезвию, уважительно покачал головой и вернул его владельцу.
- А ножны, наверное, из сбитого советского самолета сделаны?
Айно смущенно покачал головой.
- Этто пыла война.
- Не переживай, Айно, тебя лично никто не упрекает, - похлопал его по плечу Витек, - лучше расскажи нам про своего деда.
За ужином Айно начал свой рассказ.
- Мой дед то революции имел свой хутор в Карьялла. Имел много корова, лошади и земля. Имел такше много работник. Много возил продать в город мясо, масло, молоко и хлеп. Кокта началась война за несависимость, он воевал против красных в отряд самооборона. После того опять вел хозяйство и еще имел тва магазин в городе. В зимнюю войну тоше немного воевал и имел медаль и крест свободы. В войну – продолжение не воевал совсем, старый был. Потом жил с моя семья в Хельсинки. Кокта умирал, дал мне эта карта и рассказал, что на его хутор закопал много золотых царских деньги. Хотел, чтобы я вернулся и их забрал.
- Да, - протянул Игорь, вытряхивая в рот последние кусочки тушенки из банки, - нам бы тоже хотелось их забрать. Если там конечно что-то есть, а этот участок не огорожен и не имеет владельца.
Спать легли рано, несмотря на то, что белая ночь своими молочными сумерками сбивала с толку и не давала заснуть. Откроешь глаза - светло. Глянешь на часы - два часа ночи.
Сквозь сон я слышал, как кто-то скребется о днище машины, но встать и посмотреть было лень. И только утром, когда я вылез из машины, трясясь от холода и тумана тянувшегося с озера, из-под заднего колеса высунулась наглая мордочка ежика. Он держал в своих острых зубах кем-то выброшенную апельсиновую корку и пытался ее грызть. При этом его иголки терлись о выхлопную трубу и производили противный скрежет.
Я кинул в него сухой шишкой и не попал. Ежик презрительно посмотрел на меня своими черными глазами – бусинками и не спеша вразвалочку удалился в ближайшие кусты, с коркой в зубах.
- Что тут за шум? – сонно спросил Игорь, вылезая из машины.
Он дрожал от холода также как и я, несмотря на то, что завернулся в спальный мешок, в котором ночью спал.
- Смотри не наступи на колючего соседа, - ответил я, зевая, и скинул с себя бушлат, решив, что лучшее средство от холода это купание в озере.
Я с разбега плашмя плюхнулся в воду, которая обожгла все тело леденящим холодом и заставила сердце учащенно биться. Вынырнув, я встал на покрытое мелкой галькой, дно, и посмотрел вниз. Сквозь чистую, прозрачную как стекло воду было видно, что десятки мелких рыбешек крутятся вокруг моих ног и тычутся в них головами. Я опустил руки в воду и рыбешки сиганули врассыпную.
Рядом кто-то заорал «Эх хорошо!» и, окатив меня фонтаном брызг, бухнулся в озеро. Смешно взмахивая своей культей, Витек доплыл до середины водоема и вернулся обратно. На берегу Айно с Игорем умывались, поливая друг другу на руки воду из котелка. Тянуло запахом свежесваренного кофе.
Через полчаса с первыми лучами солнца мы снова тронулись в путь. Предстояло преодолеть двести километров благо, что дорога в здешних местах была широкая и ровная. Только я подумал об этом, как начались колдобины и рытвины.
Чем ближе мы продвигались к цели, тем больше узких, но бурных речушек попадалось по пути. То и дело приходилось преодолевать бревенчатые мосты, проложенные над каменистыми берегами и скрипевшие под тяжестью джипов. Редкие поселки виднелись вдали у озер, которые местами разливались так, что заливали грейдер. В этих местах кто-то один вылезал из машины и с длинной жердью в руках шел впереди, прощупывая брод. Порой колеса машин погружались в воду выше ступиц.
Выехав на более – менее ровный участок мы расслабились, но как оказалось зря, потому что буквально через километр перед нами возникла бурная речка с каменистыми водопадами и несущимися среди деревьев потоками. Брызги бьющейся о камни воды висели в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги. Всю эту красоту венчали обуглившиеся остатки сгоревшего моста. Черными головнями торчали посреди реки его опоры, а обгоревшие бревна валялись по обоим берегам. Свежие следы машины на песке вели вниз к броду, но вода в этом месте так яростно билась о камни и бурлила, что пропадало всякое желание преодолевать его.
- Тут только на «шишиге» проехать можно, - почесал в затылке Игорь, подразумевая грузовой ГАЗ 66.
- А чем наши тачки хуже? – усмехнулся Витек, натягивая резиновые сапоги.
Вдвоем они с Айно, держа в руках длинные жерди, двинулись по броду, измеряя глубину и пытаясь удержаться на ногах среди ревущего водоворота. Брод был каменистый, но вполне проходимый, несмотря на его страшный вид.
- Не газуй и не тормози! – кричал мне Витек с противоположного берега. Двигатель рычал на пониженной передаче, и о двери глухо билась волна, когда я почувствовал, что джип начинает пробусковывать, трясясь всем корпусом, и вот – вот застрянет среди камней в бурном потоке. В зеркало я увидел, как Айно с Игорем бросились в воду и начали что есть силы враскачку толкать машину вперед.
Поймав такт раскачки, я постепенно стал придавливать акселератор, и вот джип среди дикого грохота и ора, окутанный водяной пылью и выхлопным дымом буквально выпрыгнул на противоположный берег. Вторую машину мы перетащили через реку с помощью троса и выехали к дороге.
Усталые и мокрые решили тут - же пообедать и отдохнуть. Солнце стояло в зените и нещадно палило, но с реки веяло прохладой, которая отгоняла изредка прилетавших огромных слепней с изумрудными глазами. Сосны шумели над нами. В голове гудело от голода, усталости и проведенных за рулем напряженных часов.
Развесив мокрую одежду на открытых дверях машин, мы завалились прямо на траву, лениво жуя куски копченой колбасы с хлебом, извлеченные мною из рюкзака. Айно безуспешно пытался вытрясти воду из своего мобильного телефона, который промок в его кармане во время переправы. Он разобрал телефон, вынул из него все детали и, протерев их, разложил на платке.
- Плюнь ты на него, - зевнул Витек, - на дедушкины червонцы золотой себе купишь.
- Мне солотой не нужен, - с серьезным видом отозвался Айно, - на эти теньги я тосрочно погашу кредит за дом.
- А хватит денег – то? – спросил я.
- Да, действительно, - оживился Игорь, - сколько там монет?
- Айно снял очки и стал сосредоточенно их протирать.
- Я точно не знаю, но деддушка сказал, что сумма около твух тысяч руплей.
- Или двести монет, - уточнил Витек.
Игорь присвистнул, и задумчиво произнес:
- Это значит, нам на троих всего сорок монет достанется.
- Ты их сначала найди, - усмехнулся я, натягивая сырые штаны и ботинки.
Внедорожники не спеша, катили друг за другом, урча дизелями, а мы ожидали очередных подвохов от ландшафта. На удивление дорога стала прямой. Хотя она оставалась грунтовой и неровной, валуны исчезли.
На развилке, висел фанерный указатель, прибитый к сосне, на белом фоне которого плохо читалась ободранная и простреленная картечью надпись «Внимание! Вы въезжаете в пограничную зону! Приготовьте пропуск!». Витек, не меняя скорости, проехал мимо указателя, и мне не оставалось ничего другого как последовать за ним. Стало как-то не по себе, но дорога оставалась безлюдной, и мы продолжали свой путь.
Шум сосен вокруг оглушал и убаюкивал. Игорь то и дело клевал носом, но на кочках вздрагивал и просыпался. Меня тоже клонило в сон, и чтобы не поддаться ему, я, продолжая рулить одной рукой, другой принялся крутить ручку настроек приемника, пытаясь поймать бодрую мелодию. Ловилось почему – то только финское радио. Скороговорка дикторов то и дело прерывалась грохотом музыки в стиле тяжелого рока.
- Мы случайно не в Финляндию заехали? – спросил я по рации, встревожено.
- Не боись, - бодро ответил Витек, - до границы еще пятнадцать километров.
- Сейчас будет старая погранзастава, там и заночуем. После того, как погранзону передвинули на запад, эту заставу просто бросили.
К вечеру мы подъехали к ржавой железной арке, возвышавшейся над дорогой. Фанерный транспарант над ней гласил «Граница на замке». Сам замок и ворота от него отсутствовали. Дорога здесь заканчивалась, а в глубине заросшей мхом и молодыми сосенками площадки виднелись развалины, каких – то построек. Загнав машины между ними, мы вышли и осмотрелись. Площадка была когда – то плацем. Остатки белой разметки на вздыбленных корках асфальта, подтверждали это. По периметру плаца стояли развалины двухэтажных кирпичных казарм, взиравшими пустыми глазницами окон на то, что осталось от погранзаставы. Вокруг валялись бетонные столбы с намотанными на них кусками колючей проволоки. Ее обрывки болтались на деревянных опорах ограды вокруг казарм. Под ногами хрустели куски шифера и фанеры, бывшей когда – то мебелью. Айно, удивленно озираясь, достал из кармана цифровой фотоаппарат и начал снимать весь этот пейзаж.
- Что, думаешь, у Российской армии нет больше пограничников, и можно еще разок напасть попробовать? – недовольно спросил его Игорь.
Айно спокойно посмотрел на него поверх очков и ответил:
- Нет, я тумаю, что Российская армия очень богатая, если мошет посфолить себе, бросать заставы ф мирное время.
Мы с Витьком рассмеялись. А он оказывается, не так прост, этот толстяк.
- Ты кстати свой фотоаппарат убери, - сказал Витек, - а то приедут погранцы на самом деле, и загребут нас с тобой за нахождение в пограничной зоне без пропуска, а тебе вообще шпионаж пришьют. Новая застава – то отсюда километрах в пяти, а они дороги на машинах патрулируют.
- Что – же нас никто не остановил, когда мы сюда ехали? – удивился я.
- Повезло, - пожал плечами Витек, - теперь главное не шуметь.
Ночевать решили в единственном относительно уцелевшем кирпичном здании с крышей в виде бетонного перекрытия. Это был то ли небольшой склад, то ли каптерка с узкими, как бойницы окнами под потолком и широким дверным проемом без дверей.
Из машины принесли сумку с едой, газовую горелку и канистру с водой. Устроились на деревянных поддонах, которые тут – же лежали штабелем. Пока остальные стелили спальные мешки на поддоны, я накрыл машины маскировочной сетью, и, достав свою «сайгу», зарядил ее.
Айно неодобрительно покосился на меня, но ничего не сказал.
- А ты думал, - ухмыльнулся я, глядя на него, – придет медведь, или волк, а мы ему, здравствуйте. И это еще не все.
Я собрал, валявшиеся вокруг обрывки спирали колючей проволоки и завалил ими изнутри вход в наше убежище.
- Ну, вот теперь, все.
Карельская белая ночь подкралась незаметно. Просто ушло солнце, стало холодно, и белесый туман заволок все вокруг. Мы сидели на поддонах вокруг горелки, на которой в котле варилась картошка. Впервые за два дня мы будем, есть горячую пищу.
- Ну что, Айно, как оно жить у вас в Финляндии? – спросил Игорь.
По его тону чувствовалось, что он ищет повод, чтобы поругаться с финном.
Айно это видимо понял, поэтому ответил дипломатично:
- Мне нравится.
Он отвернулся от Игоря, и стал выкладывать в котел тушенку из банки.
Но Игорь не отставал.
- Если тебе там нравится, чего – же ты сюда приперся?!
- Тебя какая муха укусила?! - не выдержал я и дернул Игоря за плечо.
Он отбросил мою руку и прошипел:
- Пошел ты! Цацкаемся с этим козлом финским, а они все здесь потихоньку захватывают! Деньги на строительство школ выделяют, да кресты своим солдатам ставят. Целыми автобусами сюда эти старые недобитки с внуками под видом туристов приезжают. Видел я их вчера. Морды у всех рыжие, откормленные. А старикашки у них, все в орденах да при галстуках. А на наших ветеранов посмотрите! Живут в нищете! Еле - еле концы с концами сводят.
- Слушай, ты, борец за идею! – вполголоса зарычал Витек на Игоря, - ты что, думаешь, я не понял, куда ты клонишь?! Как узнал, что тебе мало монет обломится так начал Айно гнобить! Развел тут теории про плохих финнов! Хочешь все себе заграбастать, или как положено по закону?! Так давай, иди, сдавай все золото государству! Оно, твое любимое государство так клад оценит, что получишь ты вот это!
Витек, вращая глазами, сунул Игорю под нос кукиш, сложенный из трех закопченных пальцев.
Они вскочили, и некоторое время стояли друг напротив друга с перекошенными лицами. Айно удивленно вскинув брови, смотрел на них снизу, сидя на поддоне с банкой тушенки в руке. В наступившей тишине отчетливо слышалось, как снаружи свистит ветер, и тихонько звякают обрывки колючей проволоки на столбах.
- Чего вы разорались как резанные? – прервал я перебранку, - хотите, чтобы и, правда, сюда пограничники приехали?!
Оба молча, опустились на доски, и не глядя друг на друга, принялись за еду.
- Скажи мне, Игорь, - начал я, - знал – ли ты заранее, что нам полагается двадцать процентов от стоимости клада?
Игорь бросил на меня короткий нервный взгляд и промолчал.
- Значит, знал, - продолжал я, - так чего же ты теперь хочешь уговор нарушить?!
Пошалуйста, не надо ругаться! - испуганно произнес Айно.
- Это правта, что во время войны солдаты суоми убили много русских людей! Но это была война, а сейчас мир! Я веть не вспоминаю, что советские самолеты бомбили Хельсинки и тоше убивали мирных людей!
- Все, хватит, - оборвал его Витек, - давайте определимся. Если кому – то не нравится то, что мы делаем, пусть скажет! Если у кого-то другие предложения по разделу денег, тоже пусть скажет!
Он выдержал паузу и окинул нас взглядом.
- Так и знал, что других предложений нет. Значит, продолжаем в том же духе.
Некоторое время все молча ели пока я не достал из сумки неизменную солдатскую фляжку в суконном выгоревшем чехле.
- Есть предложение, нет возражений?
Лица присутствующих немного просветлели, только Айно с недоумением уставился на меня. Я щелкнул указательным пальцем по кадыку и поболтал перед его носом флягой.
- Спирт будешь?
- Вотка? – все еще не понимая, спросил Айно.
- Он, видать, спирта никогда не пил! - осклабился Витек.
- Это лучше чем водка, - успокоил я финна, разливая спирт по кружкам, в мгновение ока, появившимся на столе.
Через полчаса захмелевшие Игорь и Айно сидели рядом и наперебой пытались общаться.
- Я ни в коем случае не против вас, - заплетающимся языком бубнил Игорь, - я против нашего поганого правительства!
- Лес вырубают и в Финляндию за копейки продают! Народ спивается, работы нет, а финны агитируют карелов за присоединение Карелии к Финляндии.
- Этто националисты, - таким же пьяным голосом отвечал Айно. - Я не политик, я программист. Мне Карелия не нушна, мне нушно наслетство моего деда. У нас ошень большие налоги. Наше правительство са мой дом берет большой налог. Еще банк берет большой процент са кредит. Еще надо платить метицинская страховка детей и жены. Еще нато платить кредит са машину. Наше правительство тоше поганое!
- Кажется, они нашли общий язык, - толкнул меня в бок Витек.
- Ага, - усмехнулся я, - на почве ненависти к правительствам. Анархисты, мать их!

[dickblower 184]

Глава 6. ЖАДНОСТЬ

 

Я никогда не понимал альпинистов, лезущих на отвесные скалы для того, чтобы постоять на вершине какого-нибудь Эльбруса и получить от этого моральное удовлетворение. Я также никогда не понимал дайверов, которые рискуя жизнью, совершают погружения на сотни метров, только для того чтобы насладиться красотами подводного мира. Путешествия спелеологов среди сталактитов в глубоких пещерах и узких проходах, грозящих обвалом, мне тоже непонятны.
Нет, я, конечно, знаю, что все это чертовски романтично. Пережитые опасности, запечатленный на фотографиях триумф воли вызывают уважение и будоражат кровь. Я даже согласен, что жажда адреналина заставляет проделывать все это еще и еще раз. Но во всех этих увлечениях нет того что присутствует в кладоискательстве. Это невероятная жажда наживы, которая подспудно сидит в каждом кладоискателе, иначе бы он не занимался своим делом.
Только руководствуясь этим чувством жажды наживы, кладоискатель проявляет недюжинное упорство и волю. Только это чувство заставляет его раз за разом проходить с металлоискателем по одному и тому – же месту в надежде, что здесь как в прошлом году выскочит редкая ценная монета. Только это чувство заставляет положить всю свою жизнь и жизнь своей семьи на поиски затонувшего испанского галиона, набитого золотом.
Многие скажут, что занимаются поиском монет из чистого спортивного интереса, чтобы пополнить свою коллекцию, подышать свежим воздухом и т.д. Позволю себе с этим не согласиться, потому что у любого кладоискателя нашедшего неизвестную монету, возникают два вопроса. Первый – что это за монета? И второй – сколько она стоит?
Иногда второй вопрос может быть стыдливо завуалирован типа «Насколько редкая эта монета?». Суть в том, что желая узнать цену монеты, любой владелец рассчитывает ее продать подороже. Не сейчас так потом. А это уже жажда наживы.
В общем, все мы были охвачены далеко неблагородным чувством, когда перекапывали по пятому разу небольшой пригорок, покрытый мхом и поросший длинными корабельными соснами, среди которых местами торчали гранитные валуны.
Вот уже неделя прошла с того момента как мы загнали машины по едва заметной тропе в распадок рядом с пригорком и по старой карте Айно вышли к месту, обозначенному на ней. На обороте затрепанного листа по-фински было что-то неразборчиво нацарапано чернилами.
- Деддушка написал, что закопал чугунок с монетами в углу амбара, - пояснил Айно эти каракули.
- Он бы хоть схему хутора нарисовал, - сплюнул я с досадой, - где мы тут амбар найдем?
На самом деле место действительно напоминало о том, что здесь когда-то жили люди. Из-подо мха выглядывали трухлявые бревна, перетянутые скрученной проволокой, а прямоугольные провалы почвы говорили о том, что тут были строения.
На первый взгляд казалось, что найти чугунок у основания амбара будет легко. Такой крупный предмет дает четкий сигнал на глубине двух метров, а в песчаной почве, еще глубже. Мы проверяли металлоискателями все остатки срубов и действительно находили чугунки. Множество разбитых и целых, которые объединяло лишь одно. Все они были пустыми.
Два дня прошли в лихорадочных поисках на небольшом участке когда-то занятом постройками. Едва проснувшись, даже не позавтракав, мы хватали лопаты с металлоискателями и, как одержимые бросались вожделенному пригорку. Казалось, весь он был уже нами ископан, а груда металлолома в виде ржавых ведер, кусков проволоки и прочей дряни громоздилась возле палаток.
Разбив участок поиска на квадраты, мы методично проходили его раз за разом и выкапывали с метровой глубины петли от ворот, амбарные замки, утюги, обломки лемехов и черт еще знает что кроме того искомого чугунка с золотом. К вечеру мы валились с ног от усталости.
На третий день пришла апатия. Витек сидел, прислонившись к сосне, и набрасывал карандашом в блокноте план расположения строений на пригорке. Мы с Игорем доедали остатки вчерашнего ужина, а Айно с металлоискателем и лопатой бродил невдалеке, пытаясь поймать сигнал.
- Может его раньше нашли? – вздохнул Игорь.
- Навряд-ли, - отозвался Витек, - место до нас никто не копал. Если только дедушка не подшутил над внуком.
- Слышь Айно, а как у твоего деда было с чувством юмора? Может он просто хотел, чтобы ты спортом занялся?
- Не смешно, - обиженно ответил финн, - деддушка меня любил и хотел помочь моей семье.
- А, ну тогда конечно, - протянул Витек и опять склонился над своим блокнотом.
Полдня прошло в бестолковых метаниях по местности. В конце концов, всем стало ясно, что поиски зашли в тупик. За обедом Айно достал из рюкзака свой ноутбук и, вставив флэшкарту, открыл его.
- Разве здесь берет интернет? - оживился Витек.
- Наш берет, - гордо ответил Айно, и не успел закончить фразу, как Витек выдернул ноутбук у него из рук и принялся что-то быстро набирать в поисковике, положив перед собой блокнот.
- Что – же ты молчал, что у тебя тут интернет есть?! - приговаривал он, лихорадочно стуча по клавиатуре.
- Так, посмотрим, строения первой половины XX века в деревнях Финляндии. Амбары для хранения зерна и сельхоз продукции. Размеры амбаров, внешний вид, высокий фундамент, пол, крыша. Материалы – камень, доски, дранка или железо. Строились на высоком основании, чтобы зимой не засыпало снегом.
Витек беззвучно шевелил губами, делая записи и рисунки в блокноте. Мы с интересом наблюдали за ним. Наконец он закончил и закрыл ноутбук.
- Ну?! – с нетерпением спросил Игорь.
- Значит так, - сказал Витек, обращаясь к Айно, - если Гугл не врет, то амбар твоего деда имел высокий каменный фундамент, бревенчатые стены, пол из досок, и крышу, крытую дранкой или железом. Железом, если дед был зажиточным. Размеры варьируются в этих пределах.
Он открыл блокнот и ткнул туда пальцем.
- Теперь надо, найти такой амбар, - махнул рукой Игорь, - но это бесполезно, потому что от него ничего не осталось.
- Кроме крыши из дранки или из железа, - сказал я.
- И высокого фундамента, - добавил Айно, улыбаясь.
- Ты чего щеришься? – удивленно спросил Игорь.
- А я виддел такой фундамент, - по-прежнему улыбаясь, продолжал Айно, - там фнизу.
Он подхватил лопату и двинулся в сторону от пригорка. Мы бросились за ним. В низине среди зарослей черники, виднелись валуны покрытые мхом. Они были уложены один на другой ровным четырехугольником. В середине этого каменного четырехугольника торчали обломки толстых гнилых бревен, на которых росли молодые елочки.
Лопатами мы быстро очистили камни от мусора и начали копать в углах фундамента. Металлоискатель пищал как оглашенный у каждого валуна. Мы углублялись все глубже и глубже, пока не уперлись в гранитное основание. Прибор продолжал пищать, но никаких находок не было. Фундамент уже был обкопан со всех сторон, и напоминал каменный забор, стоящий в полутораметровой яме.
Тут мне в голову пришла одна мысль. Я выбрался наверх, цепляясь руками за камни, и сел на краю котлована, свесив ноги.
- Бросайте это дело, здесь ничего нет.
- Как нет?! – все трое разом обернулись ко мне, - ведь прибор сигнал подает.
- А так, нет! Прибор на гранит реагирует. Сигнал-то хаотичный и нечеткий.
Я взял металлоискатель и провел им над гранитным валуном, лежащим рядом с сосной, поросшей мохом. На дисплее запрыгали цифровые показания цветного металла, раздался характерный писк.
Все разочарованно бросили лопаты и полезли наверх. Айно виновато кряхтел и суетился, помогая Игорю с Витьком выбраться. Лицо его покрылось испариной, куртка была вымазана землей.
- Не переживай, - бросил ему Витек, - все равно ты дорогу и продукты оплачиваешь, а нам прокатиться только в радость.
Он старался не подавать виду, но было заметно, что удручен. Устало опустившись рядом со мной, он зацепил ладонью горсть черники с куста, и отправил ее в рот.
- А через сто лет люди подумают, что здесь было древнее захоронение, - усмехнулся Игорь, стоя у ямы только что выкопанной нами. Айно уныло молчал, стараясь не глядеть в нашу сторону.
Потные и грязные, мы побрели в лагерь, где нас встретила нерадостная картина разоренья. Палаточный тент был разодран в клочья, как будто кто-то полоснул по нему острым лезвием несколько раз. Рюкзаки, тоже порванные и вывернутые наизнанку, валялись вокруг кострища, в котором лежал перевернутый котел с остатками макарон и тушенки с ужина. Вернее остатков там уже не было. Котел был чисто вылизан.
Я мгновенно выхватил из-за плеча свою «Сайгу» и передернул затвор, загоняя патрон в патронник, который непривычно звонко лязгнул в тишине леса.
- Медведь?! – испуганно выдохнул Игорь.
- Не похоже, - ответил Витек и присел на корточки, разглядывая следы когтей на палатке.
Некоторое время мы в нерешительности озирались вокруг, но никакого движения среди сосен не увидели. Это еще больше настораживало, и я мысленно похвалил себя за то, что не расставался с карабином, несмотря на подтрунивания Витька и неодобрение Айно. Посовещавшись, решили обойти периметр лагеря. Вокруг палатки и машин просматривались здоровенные кошачьи следы.
- Этто рысь! - радостно возвестил Айно, - на челловека не нападает.
- А только на его вещи, - хмуро бросил Витек.
Тем ни менее мы облегченно вздохнули и принялись наводить порядок. Палатки убрали и решили ночевать в машинах, предварительно обложив их еловыми стволами сухостоя.
- Эх, жалко нет колючей проволоки, - огорченно сетовал я вечером, сидя у костра.
- А давайте на нее засаду устроим, - предложил Игорь, - оставим ей приманку, а сами в машине с ружьем будем дежурить.
- А потом на нас пограничники будут засаду устраивать, когда выстрел услышат, - бросил я, перекладывая карабин подальше.
- Какие засады?! – вернул нас к реальности Витек, - продукты кончаются, вода кончается, и мы ничего не нашли. Валить отсюда надо.
Айно жалобно посмотрел на него и, отвернувшись, опять открыл свой ноутбук. Так он и просидел почти всю ночь на заднем сиденье машины Витька.
Утро выдалось туманное и промозглое. От болота тянуло сыростью, и тучи гигантских комаров искали жертву. Я всунул ноги в расшнурованные берцы и вылез из машины, зябко поеживаясь. Чтобы справить малую нужду и не быть съеденным этими кровососами, я припустился бегом к ближайшим кустам, за которыми в дымке синел сосновый бор.
Неожиданно из кустов от меня метнулась крупная рысь пятнисто – желтого окраса. Она сделала гигантский прыжок, мягко приземлилась на свои широкие лапы и пропала среди деревьев. Я только успел заметить кисточки на ушах да злобный оскал зубов, мелькнувший на мгновенье перед глазами. Ее следы отпечатались на мокром мху и вели в распадок между двумя холмами, возвышающимися невдалеке.
Забыв, зачем шел к кустам, я опрометью бросился назад к машинам и принялся будить своих спящих товарищей.
- Вставайте, к нам рысь в гости приходила!
Полусонные все повыскакивали из своих спальных мешков, но узнав чем дело, Витек и Айно завалились обратно.
- Как приходила, так и ушла, - зевнул Витек и, повернувшись на бок, захрапел.
Мне же стало любопытно, зачем эта кошка вьется возле нас второй день и я решил пройти по ее следам. Взяв карабин наизготовку, я двинулся к холмам. Игорь с топором в руке шел сзади то и дело, озираясь и спотыкаясь о торчащие из земли корневища сосен.
На вершине холма возвышалась груда валунов и гнилых бревен, поросших слоем мха. Приглядевшись, я увидел, что это рукотворное сооружение, сложенное из дикого камня, есть фундамент чего-то бревенчатого. Сердце учащенно забилось и мое утреннее полусонное состояние как рукой сняло.
- Смотри-ка, нора! – сказал Игорь.
Следы рыси привели нас к дыре, вырытой прямо во мху среди камней. От норы в распадок уже шла не одна, а три цепочки следов.
- Все понятно, - сказал я, - у нее тут детеныши были, вот она нас и отгоняла от этого места.
Вокруг валялись перья и кости, каких – то мелких животных. Игорь сунул топор в нору и, пошевелив им, выдернул наружу клочья подстилки из сухой травы. Проваливаясь в скользкий мокрый мох, мы буквально скатились с холма к машинам.
Айно, воодушевленный нашим рассказом, торопливо застегивал брюки, а Витек притворно зевая и нарочито не спеша, разводил огонь в кострище.
- Ну чего вы суетитесь? Никуда эти камни не убегут. Попьем чайку и проверим. Скорее всего, там тоже ничего нет.
Однако все заметно взбодрились, и торопливо прихлебывая обжигающий чай, обменивались шутками. У меня самого в душе как будто зажегся теплый огонек, греющий ее ровным светом.
Мне подумалось, что стоит дать человеку чуть – чуть надежды и вот он уже готов на подвиги, несмотря на то, что до этого усталость валила с ног, а результата не было. Не может он ничего добиться и сейчас, но это совсем другое дело. Сейчас есть надежда, а значит, есть шанс. И поэтому все кажется вокруг не таким уж плохим и беспросветным.
Клад был найден как-то обыденно и просто. Для этого не понадобилось выкапывать кубометры земли. Не понадобился даже металлоискатель. Едва мы начали расчищать остатки сруба, как показались округлые бока чугунка, заткнутого широкой деревянной пробкой, обмотанной истлевшей тряпицей, расползавшейся прямо в руках. Заросший мхом и почерневший, он стоял чуть выше рысьего логова на плоском камне, во внутреннем углу фундамента, придавленный толстым трухлявым бревном. Откинув его, мы некоторое время молча, смотрели на находку. Потом Айно достал свой нож, и поддев пробку стал вытряхивать содержимое на предусмотрительно разложенный целлофановый пакет.
Слипшийся от сырости, заплесневевший бумажный ком из купюр Российской империи, Финляндии и, Третьего рейха, лежавший сверху, нас не интересовал, и был отброшен в сторону. Искомые монеты на самом дне чугунка, аккуратно разложены и пересчитаны дрожащими руками Айно. Мы втроем наблюдали за его манипуляциями с замиранием сердца, еще не осознавая до конца, что клад найден. Всего здесь было двести золотых десятирублевых монет с профилем Николая Второго.
- Маленькие, какие, - срывающимся голосом сказал Игорь, - впервые вижу царские червонцы.
- Главное не размер, а их цена, - нервно хохотнул Витек, и добавил, - каждая монета может стоить до тридцати тысяч рублей!
Айно медленно обернулся к нам, держа в раскрытых ладонях горсть монет, и протянул их Витьку.
- Сдесь сорок монет, ваша доля!
На лице его сияла счастливая улыбка во весь рот, а в глазах блестели слезы радости.
Вечером решили устроить праздничный ужин. Я достал из рюкзака последнее кольцо копченой колбасы, две банки тушенки и пачку макарон. Айно порывшись в своих закромах, принес несколько банок консервированных фруктов, а Витек с Игорем принялись запекать в костре картошку. Витек прутиком закапывал картофелины в золу, а через некоторое время Игорь, надев тряпичные перчатки, выхватывал их оттуда, кидая в алюминиевую миску.
К антенне автомобильного приемника привязали кусок тонкой проволоки, и закинули ее на дерево для улучшения приема. Над лесом разнеслись звуки джаза, и приподнятое настроение овладело нами. Спирт был разлит по кружкам. В железной миске на столе дымилась печеная картошка, а в котле булькали макароны с тушенкой.
Мы одним махом выпили и тут всех словно прорвало. Каждый начал рассказывать о том, как собирается потратить деньги. Витек размахивал куском колбасы и вслух мечтал о новой машине. Я, перебивая его, рассказывал о решении всех своих жилищных проблем, а Айно бубнил о выкупе дома.
- Не такие уж это большие суммы, - недовольно бурчал Игорь, - стоило из-за этих грошей переться за тридевять земель.
- А ты сам, куда деньги потратишь? – спросил я его.
- В том – то и дело, что некуда. На квартиру не хватит. Купить машину можно, только на ремонте и содержании с моей зарплатой разоришься.
- Да, этто верно, - встрял Айно, - соттержание авто опходится дорого.
- Не лезь, когда тебя не спрашивают! – бросил Игорь с неприязнью, - тебе – то на все хватит!
Айно обиженно замолчал, а захмелевший Витек усмехнувшись, сказал:
- Если не знаешь, куда деньги тратить давай их нам с Алексеем, мы найдем им применение.
Игорь не произнес ни слова. Он, молча, выпил спирт и, не закусывая, занюхал рукавом. Пересчитав свои монеты, убрал их в карман, окинул нас долгим взглядом и тихо сказал:
- Я думаю, что делить надо поровну!
Мы замолчали, глядя на него, а он продолжил:
- Монеты мы нашли не в том месте, которое указано на карте, а в стороне. Значит, нашли их без наводки толстяка. Поэтому и делить надо поровну!
Витек грохнул протезом по столу, от чего на нем запрыгали банки и тарелки.
- Опять начинаешь?! Был же уговор! Получил свою долю, так чего тебе еще надо?!
- Надо чтобы все было поровну! – выкрикнул Игорь, - а по столу я и сам стучать умею!
- Вот сейчас возьму этого жирдяя, да вытряхну из него все деньги!
Он схватил за ворот куртки сидящего рядом Айно и потянул его на себя. Тот взвизгнул и, оттолкнув Игоря, вырвался. Куртка затрещала и Игорь с оторванным воротником в руке, упал, опрокинув стол.
Мы с Витьком бросились к нему, но он вскочил и схватил мой карабин, прислоненный к дереву.
- Надоели вы уже со своим финским другом! Мы тут горбатимся, чтобы он дом выкупил, а мне всего тринадцать монет досталось!
- Игорь успокойся, не дури, - медленно двинулся я к нему, - тринадцать монет, это – же больше десяти тысяч долларов. Да еще одна монета у нас общая. Ее продадим и деньги поделим.
Похоже, мои слова возымели действие. Игорь опустил ствол и привалился спиной к дереву.
- Все равно делить надо поровну. Мы бы и без толстяка чугунок нашли.
- Давай все обсудим спокойно, только карабин положи, - сказал Витек.
И тут Айно совершил глупость. Пока мы препирались, он за моей спиной незаметно вытащил из ножен свой нож и прыгнул в сторону Игоря, оттолкнув меня.
Падая, я услышал, как грохнул выстрел, и что-то тяжелое со стоном повалилось сверху.
Что хотел сделать Айно, я так и не понял, вылезая из-под его туши, которая дергалась в последних конвульсиях. В его лбу чернела кровавая дыра, а задняя половина черепа отсутствовала, обнажив розовое месиво мозгов и сукровицы.
Стоя на четвереньках, я обвел взглядом окружающих. Игорь по-прежнему стоял у дерева с карабином, направленным на Витька, а тот, бледными трясущимися губами, заикаясь, пытался его увещевать:
- Т-т-ы, что н-н-а-делал?! О-о-пусти ружье! С-с-кажем, что э-это была самооборона!
Я перевел взгляд на лежащее навзничь тело Айно, и меня вывернуло сегодняшним праздничным ужином. Говорить я был не в силах. В голове только вихрем проносились мысли, что человека убили из моего карабина и теперь меня точно лишат лицензии.
Откуда-то сверху послышался странно спокойный голос Игоря:
- Извините ребята, но такая сумма на троих не делится.
И тут до меня дошло, что сейчас он обоих нас убьет! Просто застрелит, и закопает в одной из вырытых нами ям, а все деньги заберет себе.
Я поднял голову и увидел, что Витек медленно движется к Игорю с протянутой рукой и что-то бормочет. Игорь, закусив губу, смотрел на него несколько секунд, и вдруг резко вскинув карабин, выстрелил ему в живот. Витек молча как в немом кино, опрокинулся назад и, откатившись, затих лицом вниз. По его спине медленно растекалось бурое пятно вокруг черного выходного отверстия.
Я, не отрываясь, смотрел на ствол карабина, который уставился страшным зрачком мне в лицо.
- Вставай! – донесся откуда-то издалека холодный голос Игоря.
Ноги меня не слушались, поэтому я продолжал стоять на четвереньках, трясясь всем телом и уткнувшись лицом в прохладный мох. Пот заливал глаза.
- Стреляй, сука! – хрипло выдавил я, мотая головой.
Вдруг накатила такая дикая усталость, что мне уже стало все равно, выстрелит он или нет.
Удар ногой по ребрам опрокинул меня на бок.
- Вставай придурок, если жить хочешь! – заорал Игорь.
Последняя фраза несколько обнадежила и дала понять, что сейчас убивать он меня не будет. Я медленно поднялся на ноги и огляделся, не веря ему. Игорь стоял сзади в двух шагах, держа карабин наизготовку. С такого расстояния не промахиваются.
- Давай монеты! – рявкнул он.
Его лицо было бледным и каким-то заострившимся.
- Как у мертвеца, - подумал я и рассмеялся.
-Чего ржешь?! Давай монеты! - угрожающе сказал он.
Я повернулся к нему лицом, и, достав из кармана куртки какую-то мелочь, бросил под ноги. Он на секунду опустил глаза, рассматривая монеты, и тут меня как будто что-то толкнуло изнутри: «Пора!»
Одним прыжком я очутился за стволом толстой сосны и, развернувшись, со всех ног бросился бежать в распадок, петляя между деревьями. Сзади хлопнул выстрел, и пуля с визгом ушла вверх рикошетом от валуна правее. Я метнулся влево и упал, поскользнувшись на мху. Тут же вскочил и, не оборачиваясь, побежал дальше пригнувшись. Выстрелов больше не было. Я бежал до тех пор, пока не влетел в кусты, и под ногами не захлюпала болотная жижа.
Тяжело дыша, я остановился и огляделся. Солнце уже зашло, и сумерки опустились над лесом. Вокруг звенели сотни комаров, впиваясь в мое потное разгоряченное тело. Не обращая внимания, и лишь изредка смахивая их с лица вместе с кровавыми каплями, я брел по болоту от кочки к кочке до тех пор, пока вода не достигла мне пояса. Небольшой островок, состоящий из переплетенных корней берез, и покрытый жидкой травкой светлел впереди. Там я решил остановиться. В голове не укладывалось произошедшее сегодня, и мне надо было привести свои мысли в порядок, чтобы привыкнуть к страшной действительности.
Наломав березовых веток, нарвав травы для подстилки, я устроился на островке, накрывшись своей курткой, и приказал себе успокоиться. Перед глазами стояла картина сегодняшнего расстрела. Тело Айно с простреленной головой, лежащий замертво лицом вниз Витек, и кровь на его спине. А ведь еще сегодня утром было все прекрасно. Мы все были друзьями, и у нас был клад! Ну почему все пошло наперекосяк?! Почему Игорь так поступил?! Я же знаю его лет десять, и никогда он не был таким безумно жадным.
Я попытался обдумать ситуацию, в которую попал. Скорее всего, Игорь сейчас ищет меня, чтобы пристрелить как ненужного свидетеля. Сюда он не доберется, а если будет приближаться, услышу плеск воды. Поэтому надо вести себя тихо и утром пробраться в ближайший населенный пункт, чтобы сообщить в милицию.
Я начал вспоминать расположение дорог на карте, которая осталась в моей машине, но ничего толкового в голову не приходило, потому что не мог определить в темноте, где север, а где юг. Тогда я попробовал представить себе расположение нашего лагеря относительно меня сейчас. Из этого тоже ничего не вышло, потому что я не помнил, в какую сторону бежал. Больше ничего не придумалось, и я решил, что утро вечера мудренее.
В кармане куртки звякнули золотые монеты, из-за которых сегодня погибло два человека. На душе вновь стало тоскливо и страшно. Где то в ветвях деревьев шумел ветер, и мерещилось, что вот-вот из кустов выскочит Игорь. Но тут навалилась такая усталость, что я почти сразу уснул, прикрыв лицо носовым платком и не обращая внимания на комаров и мокрую одежду.

[dickblower 184]

Глава 7. ОТ СУМЫ И ОТ ТЮРЬМЫ …

 

Проснулся я от голода и еще чего-то непонятного. Это было не движение, не шум и не прикосновение, а какое-то неприятное ощущение, возникшее в районе сердца. Через мгновенье я понял, от чего оно возникло. У моих ног на кочке, озаряемой первыми лучами солнца, свернувшись кольцом, лежала зеленоватая болотная гадюка и внимательно смотрела на меня, подняв свою голову.
Я медленно подтянул к себе ноги и нащупал сзади длинную ветку. Гадюка пестрой лентой скользнула среди березовых корней и исчезла. От такой неожиданной встречи бросило в пот, и я вспомнил, что произошло вчера. Воспоминания принесли страх, но в тоже время заставили собраться и начать думать.
- Нет, Игорек, я так просто не дамся! – бормотал я себе под нос, срывая редкие ягоды черники, и отправляя их в рот вместе с листьями.
Голод терзал все сильнее и не давал сосредоточиться. Умывшись коричневой болотной водой, я только сейчас обратил внимание на свои распухшие от комариных укусов руки и лицо. Все тело ныло и болело, как будто его били палками. Моя одежда промокла насквозь, а в ботинках хлюпала вода.
Определив восток, по восходящему солнцу, я решил выбраться из болота, обсушиться и двигаться к населенному пункту. Пробираясь между кочками, по пояс в воде, я прощупывал впереди себя путь длинным и тонким березовым стволом который сломал на острове. Это оказалось не лишним, потому что пару раз меня так засасывало, что приходилось выбираться ползком, цепляясь за кусты и деревца, росшие на болотных кочках. Едва не потеряв ботинок, я стал продвигаться осторожнее, от куста к кусту медленно балансируя с жердью в руках.
Постепенно вода начала убывать, впереди замаячили сосны, а под ногами появилось относительно твердое дно. Выбравшись на пригорок, я в изнеможении повалился на землю. Мысли мои, к этому времени пришли в порядок, страх прошел, осталась только тяжелая ненависть к Игорю. Возникло желание вернуться к лагерю и убить его, но я быстро подавил этот порыв, прикинув мои шансы после ночных скитаний по болоту. Нужно было выходить к людям, пока Игорь далеко не уехал.
Я был уверен, в том, что он воспользуется одной из наших машин. Другого способа быстро покинуть место преступления у него просто не было. Существовал еще такой вариант, что он будет ждать меня в лагере, чтобы пристрелить, а потом спокойно уехать, не опасаясь, погони. Места здесь глухие, искать нас никто не будет еще недели две. Пока на трупы кто-нибудь наткнется, можно проехать через всю Карелию. Но этот вариант я отбросил как маловероятный, поскольку сидеть возле трупов и ждать неизвестно чего Игорь не станет.
Размышляя, таким образом, я развесил свою одежду на кустах, снял ботинки, набив их сухим мхом, и в одних трусах, принялся собирать чернику, чтобы подкрепиться перед дорогой. То, что Игорь будет меня искать, я не боялся. Я заложил по болоту изрядный крюк и рассчитывал на то, что был теперь километрах в пяти восточнее нашего лагеря.
Солнце припекало все сильнее, и легкий ветерок обдувал пригорок, отгоняя комаров. Слегка утолив голод, я оделся в сыроватую одежду и двинулся в путь. По моим расчетам до ближайшей деревни километров восемь, поэтому мне надо было поторопиться. Восстанавливая в памяти страницы атласа, я двигался на восток, стараясь выйти к реке, которую мы пересекали на машинах через брод.
К вечеру я достиг лесной дороги и, приглядевшись, обнаружил на ней свежие следы автомобиля. Первой тревожной мыслью было то, что это проехал Игорь, но колея была немного уже, чем у наших внедорожников, и я успокоился. Если здесь недавно проехали люди, значит поселок близко. Поэтому я пошел вдоль дороги по направлению следов, стараясь держаться среди сосен, чтобы меня было незаметно.
Дорога петляла по лесу и вывела меня к развилке, у которой в кустах стоял зеленый УАЗик с военными номерами.
- Пограничники! – вздохнул я с облегчением.
Сзади послышалось шуршание веток. Я хотел было обернуться, но от резкого удара по ногам оказался на земле, с заведенными за спину руками. Кто-то коленом вжал мою голову в землю, так, что я увидел близко-близко огромного красного муравья, тащившего на себе сосновую иголку. Потом перед глазами появился облезлый солдатский ботинок и на запястьях защелкнулись наручники. Чьи-то проворные руки ощупали одежду и рывком подняли меня на ноги.
Передо мной стоял капитан пограничник в затертом камуфляже и портупее, которую оттягивала висевшая на его боку, кобура. Под руки меня держали двое солдат с автоматами.
- Имя, фамилия, куда следуете? - с прищуром спросил капитан.
Я назвался и начал сбивчиво рассказывать о том, что произошло вчера и о том, что надо срочно задержать Игоря.
Капитан, услышав мое имя, и не дослушав рассказ, почти бегом бросился к УАЗу, в котором шипела рация, а солдаты еще крепче вцепились в меня.
Я услышал как пограничник, с плохо скрываемой радостью почти прокричал в микрофон: «Все в порядке мы его взяли!»
Не успел я и глазом моргнуть, как оказался на заднем сиденье машины, зажатый между двумя солдатами. УАЗик несся по лесной дороге, подрыгивая на ухабах, и уже через час мы были в районном центре у отдела милиции.
Высокий седеющий мужчина, в светлом отутюженном костюме и при галстуке, сидел за скрипящим столом, заваленном бумагами, в маленьком обшарпанном кабинете. Он смотрелся здесь как нечто инородное.
Меня ввели в кабинет и посадили на стул, сняв наручники. Словно сквозь сон я услышал слова мужчины в костюме, который представившись следователем следственного комитета, сунул мне под нос бумагу и сказал, что я задержан по подозрению в убийстве.
Эта новость повергла меня в такой шок, что я не мог вымолвить и слова, и только тряс головой на все вопросы следователя.
Потом еще вошли какие-то люди, меня обыскали и пересчитали золотые монеты, найденные в моих карманах. Находясь в прострации я, молча, смотрел на окружающих, пытаясь понять, что они от меня хотят.
Наконец немного отпустило, и я расслышал голос.
- Что вы можете пояснить по данным фактам?
Я начал торопливо и сбивчиво рассказывать о том, как Игорь стрелял в нас, а следователь, закурив сигарету, достал из портфеля ноутбук и застучал по клавиатуре, записывая мои показания.
Изредка он с интересом поглядывал на меня, задавая уточняющие вопросы, и вновь продолжал печатать. Закончив, он выпустил дым в потолок, и, распечатав листы с показаниями, положил их передо мной.
- Прочитайте и распишитесь на каждом листе.
Перечитывая написанное, я успокоился, убедившись, что все записано правильно.
Теперь от меня больше ничего не зависело и оставалось только ждать, что следствие во всем разберется.
Меня вывели на улицу, где уже стоял фургон с зарешеченными окнами и мигалкой на крыше. Машина рванула с места и вскоре выехала на ровную дорогу. Я только успел расслышать разговор конвоиров: « в Петрозаводск».
Сидя в громыхающей железной клетке, я пытался сосредоточиться и понять, почему меня подозревают в убийстве. Все мои попытки выяснить это у следователя не увенчались успехом. На мои вопросы он не отвечал. Приходилось додумывать все самому, но это ни к чему хорошему не приводило.
Камера следственного изолятора, представляла собой узкий пенал с крашенными в зеленый цвет и местами облупившимися стенами. Единственными источниками света было маленькое зарешеченное оконце и тусклая электрическая лампочка под потолком, забранная изогнутым листом железа с дырками. Ничем не отгороженный сливной бачек, возвышался у двери, на постаменте с дырой, предназначенной для естественных надобностей. Нары, железный стол, привинченный к полу, и раковина умывальника в углу завершали картину.
Дежурный, молча, сунул мне в руки скрученный матрац и с лязгом захлопнул дверь снаружи, провернув ключ в замке. Его шаги гулко удалялись по коридору. Я остался один в этом склепе, как будто замурованный изнутри. События сегодняшнего дня пронеслись перед глазами и показались кошмарным сном, который должен вот-вот закончиться. Но сон не проходил и я с ужасом начал осознавать, что все это происходит на самом деле, а мне грозит тюрьма.
Гнетущая атмосфера камеры давила со всех сторон, и всем своим видом как бы говорила: «Теперь ты здесь надолго! Привыкай к этим нарам, к этому полосатому матрацу, на котором остались разводья то ли крови, то ли мочи твоих предшественников. Привыкай к этой параше в углу, к этому лязгу дверей. Привыкай к этому одиночеству и к тому, что никто тебе не поможет».
- Почему я здесь оказался, и что теперь делать!? – спросил я вслух, и удивился, что мой голос прозвучал как – то тихо и ничтожно среди бетонного каземата.
Эти вопросы непрерывно буравили мой мозг, который не находил на них ответа. Мысли беспомощно бились, и мне начинало казаться, что это я бьюсь головой о стену камеры.
От тяжких дум меня оторвал звук открываемого окошка в двери. Потянуло запахом еды, и на крышку оконца со стуком упала алюминиевая кружка с дымящимся чаем и двумя кусочками черного хлеба сверху.
- Принимай ужин, чего замер!? – донесся из коридора хриплый голос. Я торопливо, обжигаясь, схватил кружку и поставил ее на стол.
Окно захлопнулось, и стало понятно, что это весь мой ужин. Чай был не сладкий, но горячий. Я нехотя начал жевать хлеб и только тут вспомнил, как голоден. Сегодня у меня во рту, кроме черники ничего не было, но до сих пор я об этом не думал, так как занимался несколько иными делами. Желудок до поры до времени не тревожил хозяина, но после горячего чая с хлебом, решил, что наступил его праздник и во весь голос потребовал еды.
Кусочки хлеба мигом были съедены, но это только подхлестнуло аппетит. Я попытался его обмануть, набрав из-под крана полную кружку воняющей хлоркой воды, и с отвращением выпил ее одним махом. Подумалось о холерных палочках и прочих радостях канализации, но я успокоил себя тем, что в хлорке никакая зараза не выживет.
Голод немного отпустил, и можно было обдумать свое положение. К этому располагало еще и то, что в камере погас свет. Видимо такой здесь была команда «отбой».
Я раскатал матрац на нарах и, улегшись на него, закрыл глаза. Вспомнился сегодняшний следователь и то, с каким недоверием и сарказмом он слушал мое объяснение. Единственной причиной этому должны были быть какие-то веские улики против меня. Карабин, из которого стрелял Игорь, принадлежал мне и мог быть найден милицией, если Игорь его бросил.
- Или сам принес в милицию! – вдруг подумалось мне.
Я живо представил себе Игоря, точно также как и я сегодня, дающего объяснение тому же следователю. Только из его объяснения получалось, что стрелял и убивал я, а не он.
- Но ведь отпечатки пальцев на карабине были его, - размышлял я, вспоминая наш последний праздничный ужин, когда все радовались найденному кладу, а Витек с Игорем пекли картошку.
Игорь тогда надел тряпичные перчатки, в которых он выкатывал картошку из костра. Но вот снял ли он их, взяв в руки карабин, я не мог восстановить в памяти, как не старался. Если он стрелял в перчатках, то пальцы на карабине останутся только мои. Да и на стреляных гильзах тоже, ведь патроны заряжал я.
От такого расклада мне стало не просто плохо. Меня бросило в жар и, вскочив, я заходил по камере. Выхода не было. Оставалась еще маленькая надежда на то, что Игорь все-таки снял перчатки перед стрельбой. Но это было слабым утешением, потому что надо быть полным дураком, что готовясь убивать, оставлять на оружии свои следы рук.
То, что Игорь замыслил это заранее, я был уверен. Это чувствовалось по всему его спокойному поведению, когда он начал стрелять. Вообще-то я не был циником и верил друзьям. Игорь никогда раньше не давал повода усомниться в его порядочности за все те годы, что я его знал. Он никогда не жадничал и готов был поделиться последним в наших многочисленных совместных путешествиях.
Тем сильнее был шок от моих выводов. В глубине души я сначала отказывался в это верить, списывая все на внезапный приступ ярости. Но чем больше я думал об этом и вспоминал поведение Игоря, тем больше убеждался в том, что он уже все решил для себя, когда начал ругаться с Айно для отвода глаз. А когда пек картошку, наверное, уже поставил на нас с Витьком крест. Может он даже по мне специально промахнулся, чтобы не лишать следствие подозреваемого.
Я подошел к раковине открыл кран, сунул голову под струю ледяной воды и стоял так некоторое время, пока не заломило в висках. Потом я вытерся курткой и сел на нары. Все теперь было ясно. Я был полным идиотом! Мало того, я был убийцей, у которого был мотив – золото! Завтра, или уже сегодня с карабина снимут отпечатки пальцев, и всем моим объяснениям будет грош цена, потому что есть два трупа, мой карабин, и золото, которое у меня изъяли.
Сколько мне дадут за умышленное убийство двух человек, я не знал, но от этого становилось только хуже. Воображение услужливо рисовало картины одна страшнее другой. Вот я в полосатой робе больной туберкулезом отбываю пожизненное заключение, и умираю в тюремной больнице всеми забытый. Или вот я в зимнюю стужу валю лес, на лесоповале в ближайшие двадцать лет и выхожу на свободу дряхлым стариком.
Все эти картины пробегали у меня перед глазами до тех пор, пока я до боли не сдавил переносицу указательными пальцами. Наконец меня свалила усталость, и я забылся тяжелым сном, мечтая уснуть и не проснуться.
Мечта не сбылась, и проснулся я от лязга дверей. Подавали завтрак. Первый раз в жизни я так радовался миске рисовой каши - размазни и кружке чая с черным хлебом. Поев, я улегся на нары и прислушался к себе. Странное спокойствие овладело мной. Ситуация была ясна как белый день – я в полном дерме. От понимания этого стало как-то легко, и холодный расчет подсказал, что единственным выходом для меня будет побег.
Что делать потом, я не знал, но в любом случае бежать собирался в сторону дома. Перспектива подпольной жизни меня, конечно, пугала, но еще больше пугала полная определенности жизнь на зоне, откуда выхода не предвиделось. И потом, сидя за решеткой, доказать свою невиновность будет вообще невозможно. Приняв решение, оставалось только осуществить его, но это уже было делом техники.
Не зная тюремных порядков, я все-таки предполагал, что меня когда-нибудь выведут из этой камеры. На прогулку, ли на допрос ли, но в любом случае я окажусь снаружи, и буду ждать удобного случая, чтобы сбежать. То, что это надо сделать как можно быстрее я понимал, иначе от здешней диеты через неделю сил совсем не останется.
Теперь мой слух ловил каждый звук в коридоре, и я старался понять, чем живет тюрьма. Вот послышались шаркающие шаги и громыханье тележки, на которой заключенные под присмотром охраны развозили пищу по камерам. Судя по звону пустых бачков, завтрак уже закончен и посуда собрана. Вот, из дальнего конца коридора донесся скрип тяжелых решетчатых дверей и топот множества ног. Это прибыл новый этап.
Я вспомнил, как вчера проходил через эти двери, отделяющие длинный коридор самой тюрьмы от административного здания, в котором все прибывшие принимали душ и проходили медосмотр на предмет телесных повреждений. Хотя конечно душем это трехминутное омовение холодной водой без мыла можно было назвать условно.
Мои наблюдения прервали приближающиеся шаги и звук открываемого глазка в двери моей камеры. Некоторое время кто-то смотрел на меня, затем шторка глазка закрылась. Открылась дверь, и оттуда донесся голос дежурного:
- На выход и лицом к стене!
Стоя у стены в коридоре, пока конвоир закрывал дверь камеры, я оглядывал обстановку, но ничего интересного не увидел. Вдаль уходил, освещенный тусклым светом зарешеченных лампочек, ряд серых дверей камер, обитых железом с выведенными на них белой краской, трафаретными номерами. В конце коридора виднелась дверь и железная клетка с окошком, в которой за столом сидел контролер. Мы направились в его сторону.
- Этого в суд на арест, - сделал дежурный пометку в журнале напротив моей фамилии.
Еще несколько длинных темных коридоров и вот теплый летний воздух ворвался в мои легкие. Мы вышли в тюремный двор, но не успел я вдохнуть полной грудью, как оказался в уже знакомом фургоне, разделенном на две части решетчатой дверью из стальных прутьев. Тут уже сидели несколько человек заключенных. Конвойный с автоматом АКСУ на коленях расположился по другую сторону решетки, лениво развалившись на сиденье возле двери фургона. Он со скучающим видом поглядывал в окно, за которым проплывали улицы большого города, наполненные шумом и суетой его жителей и машин. Мне их видно не было, но воздух свободы, врывающийся через приоткрытое стекло, будоражил все существо после времени проведенного в каменном мешке тюрьмы, и требовал действий.
- Вот он шанс сбежать! - решил я для себя.
- А что такое, на арест? – спросил я у сидевшего рядом невзрачного мужичка лет пятидесяти в старом спортивном костюме.
Судя по многочисленным татуировкам в виде перстней, украшавшим пальцы его рук, он был давно в курсе тюремной жизни.
- Первоход что ли? - хмуро глянул он на меня и, видя мое недоумение, добавил:
- В первый раз попал?
Я утвердительно кивнул, и он ответил:
- На арест, значит, суд на время следствия выберет тебе меру пресечения в виде ареста, и будешь в камере париться, пока твое дело не рассмотрят.
Машина резко затормозила возле здания суда и начала сдавать задним ходом во двор. Заключенных выводили по одному. Конвоир с автоматом стоял у открытой двери фургона, а двое других с кобурами на поясе у входа в здание. Выпрыгнув из машины и оглядевшись, я успел заметить, что вместо ворот у въезда во двор стоит автоматический шлагбаум с будкой, в которой сидит охранник. Я прикинул, сколько времени мне понадобиться, чтобы добежать до него, и получилось, что за полминуты справлюсь, если по мне не начнут стрелять.
- Шевелись! – ткнул меня конвойный стволом автомата в спину, и я оказался в коридоре, а затем в тесном боксе без окон, где уже на деревянной лавке сидели мои товарищи по несчастью.
По одному, их заводили в зал судебных заседаний, а затем, сразу оттуда вели обратно в фургон. Для конвойных и для заключенных это было рутинное действие, которое повторялось каждые два месяца следствия. Для меня же это был шанс сбежать, поэтому я внимательно следил за конвоирами, выжидая момент.
Выкрикнули мою фамилию, и я на ватных ногах вышел из бокса. Два конвоира с пистолетами на поясе ведут меня по коридору. Значит третий с автоматом на улице у фургона. Клетка в зале судебных заседаний. Ее дверь закрывают наручниками. Только – бы не надели их на руки, когда буду выходить. На окнах решетки. Отсюда дергаться бесполезно.
Входит судья в черной мантии.
- Встать, суд идет! - пищит худосочная девица секретарь.
Встаю, сажусь. Знакомое лицо следователя за столом напротив. Рядом помощник прокурора в синем пиджаке с погонами. Что-то читают по бумажке. Адвокат, надвинув на нос очки, разглядывает какой-то журнал. Не вслушиваясь в их бормотанье, исподтишка наблюдаю за конвойными.
Один пожилой лысый и грузный сидит, на лавке тяжело дыша. Кобура торчит из-под свисающего пуза. Этот не опасен. Чтобы достать пистолет, ему придется полчаса разгребать свой жир. Второй молодой худощавый стоит у клетки, кобура на боку. Этот, похоже, быстрый. Интересно, у него патрон уже в патроннике? Если да, то это плохо.
Судья о чем - то спрашивает меня, адвокат начинает махать ручкой и делать знаки. Ах, это он напоминает мне, что надо встать. Бесплатный защитник, мать его! Даже в дело не заглянул.
Встаю, судья повторяет вопрос:
- Согласны ли с мерой пресечения в виде ареста?
Удивленно вскидываю брови.
- Конечно, нет!
Судья молча, удаляется в совещательную комнату. Все опять встают и садятся. Несколько томительных минут и судья, вернувшись, скороговоркой зачитывает постановление. Понимаю, что теперь я официально арестован. Адвокат сует сквозь прутья клетки копию постановления, в которой я расписываюсь.
Меня выводят, и мы идем по коридору обратно в сторону выхода. Наручники не надели, и они висят на поясе у молодого конвойного, идущего впереди. Старый тащится сзади, сопя и шаркая ногами. Как его еще на службе держат?! Сквозь открытую дверь впереди виден фургон и рядом конвойный с автоматом смотрит куда-то вбок. Успеваю выхватить взглядом автомат, болтающийся у него на плече. Слава богу, он на предохранителе. Делаю шаг на крыльцо, молодой начинает поворачиваться, чтобы пропустить меня к дверям фургона. Все, пора!
Со всей силы толкаю его двумя руками в спину на автоматчика, и тут же бросаюсь через двор в сторону шлагбаума, стараясь держаться на одной линии между конвойными и будкой охранника, чтобы у них не было желания стрелять в меня. Краем глаза успеваю заметить, что конвойные, повалившись друг на друга, безуспешно пытаются встать. За спиной крики и лязг затворов. В ушах свистит ветер. Навстречу из будки выскакивает охранник с резиновой палкой, занесенной в руке. У него на черной куртке желтеет какой-то знак, а глаза испуганные и круглые. Сзади бухает выстрел и охранник, съежившись, приседает. Не останавливаясь, перепрыгнув через него, оказываюсь среди городского шума на запыленной улице, по которой медленно двигаются автомобили, и не спеша прогуливаются разморенные жарой пешеходы. Перебегаю через дорогу и врываюсь во дворы деревянных домиков, вокруг которых разбиты аккуратные клумбы, посажены кусты и деревья. Возле них на лавочках сидят старушки, провожая меня удивленными взглядами. Несусь мимо них, перемахивая через заборы, стараясь быстрее оторваться от гнетущего воя сирены сзади на большом проспекте. Сердце бешено колотится в груди, но страх быть пойманным подхлестывает и придает силы, поэтому не останавливаюсь. В голове колотится одна мысль: «Быстрее из города!».
Окончательно вымотавшись, перехожу на легкую рысцу и начинаю глазами лихорадочно искать место, где можно было бы передохнуть. Впереди маячат какие-то заводские строения, и кривая улица выводит меня к промзоне. Среди колдобин вдоль пыльного бетонного забора проложены ряды рельсов, за которыми виднеются корпуса цементного завода. Редкие чахлые деревца вдоль обочин покрыты цементной пылью, как мукой. Иногда грузовики с грохотом проезжают по дороге, обдавая все вокруг черным смрадным дымом. Ни одного пешехода не видно на улице, только заляпанные грязью старые кирпичные здания складов глядят на дорогу своими подслеповатыми, закрашенными оконцами.
Бреду, некоторое время вдоль забора, пока издали, постепенно приближаясь, не доносится вой сирены. Из последних сил перебегаю дорогу и валюсь в придорожную канаву среди редкого кустарника. Лежу лицом вниз и чувствую, как пот течет по моей голове и лицу, а ноги подрагивают от напряжения. Милицейский УАЗик с сиреной, гремя подвеской, проезжает мимо по дороге и удаляется.
С облегчением вздыхаю и вылезаю из канавы. На зубах скрипит вездесущая пыль, и жажда начинает мучить все сильнее. Подбираю валяющуюся тут - же пластиковую бутылку, в надежде набрать воды и быстрым шагом удаляюсь с дороги в сторону кустов, за которыми громоздится свалка металлолома, обнесенная ржавым забором. Забор, наспех собранный из железных листов уже кое-где развалился, поэтому я пролезаю между ними и осматриваюсь.
Среди сваленных друг на друга ржавых автомобильных корпусов и прочего утиля, возвышается башня подъемного крана рядом со зданием конторы. Оттуда же доносится редкий собачий лай. Сразу за территорией свалки начинаются лесистые холмы. Туда-то мне и нужно, подальше от города и людей. Это было первым моим порывом, потому что в лесу я чувствую себя увереннее, да и спрятаться там проще. Но чтобы попасть в лес, мне нужно пройти мимо свалки, которая судя по лаю, охраняется собаками.
Подбираю кусок железной трубы и с ним наизготовку начинаю осторожно двигаться вдоль забора в сторону леса. Собачий лай быстро приближается с двух сторон, и я, не дожидаясь пока меня, искусают, ныряю обратно за забор. Бегу напрямик в сторону холмов через болотистый ручей сточных вод и слышу сзади злобное рычание. Уже на другом берегу, оглянувшись, вижу двух волкодавов, мечущихся у забора. Бросаю в них трубу, которая, не долетев, плюхается в жижу ручья.
Вот и спасительный лес. Сосны принимают меня в свою благодатную тень и можно уже лечь и отдохнуть, но тело как заведенное продолжает движение, удаляясь в чащу, и стараясь скрыться от всех и вся. Взбираюсь зигзагами по крутому холму наверх, и внезапно передо мной открывается разбитый бетонный серпантин окружной дороги, по которому двигается весьма плотный поток машин. Вот тебе и лес! Замечаю, что на другой стороне дороги за деревянным забором насколько хватает глаз, возвышаются оградки и кресты городского кладбища.
Оглянувшись назад с высоты холма, вижу внизу как на ладони раскинувшийся город, лежащий у огромного озера, берега которого теряются в синей дымке горизонта. В другое время я бы залюбовался этой красотой, но сейчас только отмечаю про себя, размеры города и радуюсь тому, в таком мегаполисе найти меня будет трудно. 

[dickblower 184]

Глава 8. Беглый каторжник

 

Прямое, как стрела, шоссе уходит вдаль и теряется в море леса. Гранитные скалы, поросшие соснами, возвышаются по сторонам обочин и бросают тень на блестящий от заходящего солнца асфальт.
Вот уже два часа я лежу за валуном и наблюдаю как внизу у дороги, возле щитового домика с надписью «Кафе», низкорослый кавказец в закопченном фартуке жарит на мангале шашлык.
Рядом за пластиковыми столиками обедают посетители, в основном водители – дальнобойщики. Их фуры стоят тут же на бетонной площадке стоянки. Аромат жареного мяса отчетливо доносится до меня, вызывая спазмы в пустом желудке. Я достаю из кармана последнюю конфету в слипшейся обертке и начинаю гонять ее за щекой, пытаясь обмануть голод.
За сутки я прошел километров двадцать вдоль дороги, скрываясь в лесу. Из пищи удалось собрать на кладбище несколько конфет и горсть печенья, оставленного на могилах. Поначалу, выбравшись из города, я хотел просто выйти на дорогу и поймать попутную машину, но эта идея ушла в пятки вместе с сердцем, когда я увидел впереди машину ДПС, возле которой стояли милиционеры с автоматами, проверяя документы у водителей и пассажиров, остановленных ими машин.
Страх приковал меня к месту, и я пролежал до темноты в кустах у обочины дороги напротив кладбища. Несколько раз мимо проезжали милицейские автомобили с мигалками, и это напоминало о том, что меня ищут. Больше всего я боялся, что лес начнут прочесывать с собаками. Однако вокруг было тихо, не считая все реже проезжающих машин. Чтобы как то отвлечься, я засовывал травинки в муравейник, и потом с наслаждением съедал их, пропитанных муравьиной кислотой.
Когда окончательно стемнело я, броском перебежал шоссе и, нырнув между сломанными штакетинами забора, затаился среди могил на кладбище. Со стороны мой бросок, конечно, выглядел комично. Если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент, он бы рассмеялся, глядя как заросший щетиной человек в грязном и мокром камуфляже с безумными глазами, ковыляет через дорогу, а его лишенные шнурков ботинки, черпают пыль своими языками.
Я помянул недобрым словом надзирателя СИЗО , отобравшего у меня шнурки, и пригибаясь стал пробираться вперед, осматривая кладбище. Тут же на свежей могиле мне попался граненый стакан накрытый корочкой хлеба и наполненный водкой, судя по запаху.
Стараясь не пролить ни капли, я трясущимися руками вылил содержимое стакана в пластиковую бутылку, которую таскал в кармане, а хлеб проглотил, почти не жуя. Пить водку не стал, хотя желание было и его пришлось подавить. Сейчас мне нужен трезвый ум. Впереди маячила перспектива длинного марша, который надо совершить немедленно, чтобы оторваться от преследователей, а для этого нужны были силы, которых алкоголь не прибавит.
В голове шевельнулась мысль, что, наверное, брать еду с могил грешно. В религии я был не силен, но оправдывал себя тем, что должны же быть какие-то поблажки людям, попавшим в крайнюю нужду. Успокоив себя, таким образом, я обшарил почти все кладбище, но кроме нескольких конфет и печений больше ничего не нашел. Надгробные кресты то и дело озарялись светом фар, проезжавших по шоссе машин, выхватывавших из темноты домик сторожа над которым тускло, светился фонарь. Сам домик был заперт снаружи на висячий замок и лезть туда я не стал, боясь наделать шум.
Пора была двигать отсюда, что я и сделал, покружив напоследок вокруг контейнера, полного кладбищенского мусора. Там я нашел длинный обрывок бельевой веревки, несколько больших целлофановых пакетов, пластиковую бутылку с пробкой и крышку от консервной банки с острыми зазубренными краями. Бутылку я тут же наполнил водой из колонки возле домика и, вдоволь напившись, удалился в лес, довольный тем, что мне никто не помешал.
Мой настроение уже не было подавленным, наоборот я даже испытывал гордость, за то, что сумел совершить побег. Это чувство подстегивало к дальнейшим действиям, несмотря на то, что все сильнее хотелось спать, а голод, отступивший на время, тупым молотком стучал между ребер. Вдобавок я постоянно цеплялся языками ботинок за кусты, а пластиковые бутылки с водой и водкой неудобно ерзали под мышками.
Помучившись так некоторое время, я остановился, свалил свое добро под деревом, и принялся расплетать веревку с помощью острых краев крышки от консервной банки. Веревка расплелась ровно, дав мне пару шнурков. Оставшейся частью я завязал узлы по углам целлофановых пакетов, предварительно вложив их один в другой. Получилось, что - то наподобие вещмешка, куда я положил обе бутылки, а сам мешок одел на плечи, туго завязав его горловину. Бутылки оттягивали спину и мешки грозили порваться, но больше ничего под рукой не было, поэтому я решил, не теряя времени двигаться вперед вдоль дороги, а днем пережидать в чаще леса.
Ночное хождение по лесу оказалось тем еще удовольствием. Ноги постоянно цеплялись за сучья и корни деревьев. Ветви сосен били по лицу так, что приходилось постоянно держать руки перед собой, чтобы не выколоть себе глаз. Пару раз я подворачивал ногу и падал. При этом наполненные пластиковые бутылки за спиной больно били меня по затылку, а пакет, в котором они лежали подозрительно трещал, готовый вот- вот лопнуть.
Усталость навалилась и, накрыв меня мягкой лапой, тянула вниз, как – бы приглашая: «Зачем мучить себя? Ведь можно поспать до утра, а потом со свежими силами двинуться дальше!»
Но я не поддался на эти коварные уговоры, потому что понимал, стоит мне сейчас лечь и я уже никуда не уйду, а стану легкой добычей для преследователей.
- Какие могут быть преследователи? Опять ласково шептал внутренний голос,- ты уже далеко ушел и никто тебя не ищет!
- Пошел ты, гад! - отвечал я мысленно ему, - не поддамся на твои провокации!
Тем ни менее надо было как-то облегчить себе путь. Я обратил внимание, что машины по шоссе двигаются редко. Я спустился к дороге и пошел по ее обочине. Как только появлялся свет фар, я просто ложился в кювет, пережидая, а потом двигался дальше. Свежий ночной ветерок обдувал мое вспотевшее тело, отчего шагалось легко, а частые прыжки в кювет отгоняли сон.
Так продолжалось, пока на востоке не появилась тонкая красная полоска зари, которая поднималось из ночной дымки, делая видимость все лучше и лучше. Опасаясь быть, издали замеченным я свернул на грунтовую дорогу, ведущую к небольшому озерцу, затерянному среди песчаных холмов, поросших соснами. За деревьями я заметил несколько палаток и стоящий рядом автомобиль, из которых доносился храп.
Пора было становиться на дневку, и я, с осторожностью обойдя лагерь туристов, обосновался в кустах на другом берегу озера. Отсюда хорошо видна дорога, подъезды к ней и само озеро, меня же со стороны незаметно. Накидав сосновых лап для подстилки и сняв ботинки, я улегся в небольшом углублении среди кустов. Солнце все сильнее пригревало сквозь ветви и слепило глаза. Усталость взяла свое, и мне хватило сил лишь на то, чтобы отхлебнуть глоток водки из бутылки и закусить остатками раскрошившегося печенья. Сразу же по телу разлилось тепло, а в желудке зажегся маленький огонек, приятно согревший все внутри. Это меня окончательно разморило, я как в омут провалился в сон без сновидений.
Проснулся я от противного писка комаров, висевших роем надо мной и уже успевших искусать лицо и руки, которые покрылись волдырями и нестерпимо зудели.
Во рту стоял привкус водки, а голова раскалывалась от боли. Тем ни менее, тело чувствовало себя отдохнувшим. Я сел на своем ложе, раздвинул кусты и оглядел противоположный берег озера. Туристы уже уехали, а солнце медленно опускалось за горизонт. Самое время подкрепиться, но еды не было кроме последней конфеты, которую я приберег на черный день.
Оставив одежду в кустах, я медленно вполз в озеро, окунулся с головой, и некоторое время блаженно лежал в воде, раскинув руки и наслаждаясь прохладой. Головная боль постепенно отпускала, но на смену ей лезли неприятные мысли, от которых было не уйти.
- Куда я бегу? – спрашивал я сам себя, - что теперь делать и как быть?
Ответов на эти вопросы я не находил, да и голод, терзавший постоянно, мешал думать о чем-то кроме еды. Еще немного и это станет единственной темой, о которой я смогу думать, поэтому вопрос с провизией надо было решать немедленно, а об остальном можно позаботиться потом.
Во время моего ночного марша, по пути изредка попадались автостоянки и кафе. Они были ярко освещены огнями, поэтому я издали замечал их и обходил по лесу. Тогда я старался держаться от них подальше, резонно полагая, что там меня будут искать в первую очередь. Теперь же мне ничего не оставалось делать, как попытаться добыть там пищу. Как это сделать я не знал, и решил для начала понаблюдать за какой-нибудь стоянкой.
Одевшись и подхватив свой самодельный вещмешок, я побрел в сторону шоссе, размышляя о том, как добыть пропитание. В общем - то выбор был невелик. В моем положении попадаться людям на глаза было рискованно, а значит, придется воровать. Никаких угрызений совести я не испытывал, привычно оправдывая себя нуждой и голодом. После сбора еды на кладбище все остальное для меня было сущей ерундой, тем более что другого способа я не видел.
И вот я лежу за валуном и наблюдаю как внизу у дороги, возле щитового домика с надписью «Кафе», низкорослый кавказец в закопченном фартуке жарит на мангале шашлык. Несколько большегрузных автомобилей стоят рядом на стоянке и их водители, не желая тратить деньги в кафе, самостоятельно готовят себе ужин. Их газовые горелки стоят на бамперах грузовиков и шипят синим пламенем, разогревая кастрюльки и сковородки с домашней едой, заботливо приготовленной женами дальнобойщиков.
Подъезжает еще несколько фур и со стоянки доносятся голоса и смех водителей, остановившихся на ночлег. Некоторые открывают свои фургоны и, достав оттуда матрацы, стелют себе постели в кабинах машин. Они собираются группами, весело гогоча, ужинают и выпивают.
Солнце опускается за горизонт. Быстро темнеет и я уже готов скатиться к стоянке вниз по песчаному откосу, но в этот момент на столбе у кафе загорается фонарь, который освещает часть площадки и то место, по которому я собрался бежать.
Выругавшись про себя, я отползаю немного в сторону, туда, где откос зарос кустами, тянущимися вниз до самых мусорных контейнеров возле кафе. Оставив свой мешок наверху, я начинаю медленно на четвереньках пробираться между редкими кустиками, стараясь не шуметь. Все ближе голоса водителей и звяканье посуды. Я не смотрю на них, и медленно передвигаюсь, чувствуя, как песок оползает сверху и сыпется в мои ботинки. Кусты становятся все ниже, и вот я уже двигаюсь ползком, отталкиваясь ногами и цепляясь руками за колючие ветви. Впереди, буквально в десяти метрах возвышаются два мусорных контейнера, от которых до ближайшего фургона всего два шага, но шаги эти придется делать под светом фонаря.
Затаившись за мусорными баками, я наблюдаю, как водитель машины, открывает свой фургон, и, достав оттуда увесистый баул, начинает копаться в нем, извлекая из его недр палку копченой колбасы, буханку хлеба и еще что-то, в целлофановом пакете. От всех этих вкусностей идет такой аромат, что у меня начинает кружиться голова, и возникает желание встать, подойти к машине и просто попросить поесть. Но еще в лесу я дал себе зарок, по возможности не иметь с людьми никаких контактов, ибо, как известно, чем больше людей видело беглеца, тем легче его поймать.
Водила тем временем, оставил баул на полу открытого фургона и направился в сторону кабины, где уже звякали ложками несколько его коллег, один из которых, чавкая, рассказывал какой-то анекдот. Они громко хохотали и толкались вокруг примуса с шипящей на нем яичницей, производя много шума, что меня искренне радовало. От них меня закрывала кабина КАМАЗа, на бампере, которого они устроили стол. Их взгляды были обращены к нему, но стоило только кому-то слегка повернуть голову влево, он тут же увидел бы мусорные баки, за которыми сидел я. Можно было попытаться, конечно, незаметно проскользнуть, но рисковать я не хотел.
Если меня поймают на краже продуктов, в лучшем случае, набьют лицо, что не прибавит сил и здоровья моему истощенному организму. В худшем случае сдадут в милицию, что конечно маловероятно, учитывая нелюбовь дальнобойщиков к правоохранителям. Но тем ни менее желания испытывать судьбу я не имел.
Тут я обратил внимание на другую группу из пяти грузовиков, остановившихся также кучно на дальнем конце стоянки. Судя по логотипам на новеньких трейлерах, они были из одной фирмы, а водители их неплохо зарабатывали. Это было видно по их фирменным комбинезонам и высокомерным взглядам, бросаемым на пролетариев от баранки. Ужинали они шашлыком, сидя за столиками кафе, а не чем бог послал на бампере. Зарплата им позволяла не экономить. После ужина они вытащили из машин раскладные стулья и уселись смотреть переносной телевизор, неторопливо потягивая баночное пиво. Я бы голову дал на отсечение, что пиво безалкогольное, такой вид был у этих снобов.
Поедатели яичницы, возле которых притаился я, были не в пример проще и беднее. Их раздолбанные КАМАЗы с огромными самодельными фургонами, повидали на своем веку немало разного груза, начиная с арбузов и заканчивая стройматериалами, и имели непрезентабельный внешний вид рабочих лошадок. Водители были под стать своим машинам и безуспешно пытались заработать лишнюю копейку, что подтверждал весь их облик. Тренировочные костюмы с вытянутыми коленками и пояса из кошачьей шерсти от радикулита были визитной карточкой этих профессионалов. Они пили за ужином водку, закусывая домашними запасами, стараясь не думать о завтрашнем дне, когда инспектор ГИБДД втянет воздух натренированным носом и объявит такую сумму, от которой волосы встанут дыбом. Иногда к ним на стоянках прибивались плечевки - дорожные проститутки, такие же страшные и замызганные как жизнь дальнобойщика. Водители не гнушались пользоваться их интимными услугами, отчего потом коллективно чесались и мазались мазями, пытаясь вывести непотребных насекомых до приезда домой.
В общем, на стоянке присутствовали два враждебных лагеря, конфликт между которыми можно было спровоцировать легким движением руки.
Вокруг мусорных баков в изобилии валялись пустые бутылки, на которые я старался не наступать во время своих передвижений. Сейчас они были очень кстати.
Взяв одну из них и присев за бак, я со всей силы метнул ее в сторону смотрящих телевизор, ребят в комбинезонах. Бутылка хлопнулась об асфальт, брызгами осколков, не долетев до них метров пять, но внимание к себе привлекла.
- Эй, поаккуратней! - донесся голос одного из смотревших телевизор, в сторону ужинающей братии.
- Че сказал?! – обрадовано рявкнул ему в ответ подвыпивший голос водителя КАМАЗа.
На мгновенье обе группы замолкли, но потом продолжили заниматься своими делами. Похоже, они даже не поняли, что произошло, да и выпито еще недостаточно для драки без причины. Ну, так я эту причину организую.
Я приготовил еще несколько бутылок и стал ждать, когда стороны достигнут градуса, при котором драка из необходимости превращается в праздник. Ждать пришлось около получаса. Водители КАМАЗов все громче гоготали, то и дело, отпуская шуточки в адрес лощеных фирмачей, и казалось, что они и без моей помощи сейчас сцепятся. Но этого не происходило, потому что последние были трезвыми из-за своего безалкогольного пойла, и на конфликт не шли. Они некоторое время еще смотрели телевизор и опасливо косились на голытьбу, а затем начали убирать стулья, намереваясь ложиться спать.
Этого я допустить не мог. Улучив момент, из положения с колена я метнул одну за другой, три пустых бутылки, стараясь попасть по машинам. Судя по звуку бьющегося лобового стекла и матерным крикам, своего я добился. Водителям фирменных машин, ослепленных светом фонаря, не было видно, откуда прилетели гостинцы, но примерное направление полета они сразу определили и поняли, что бросали со стороны КАМАЗов.
Некоторое время я слушал возмущенные крики, которые доносились с дальнего края стоянки. Им тут же ответили пьяные голоса поблизости, и вот уже две группы водителей бросившись, друг к другу сошлись в центре стоянки. Я не стал ждать кто победит, а осторожно перебежал в тень ближайшего фургона. Шаря в оставленной водилой сумке, я краем глаза следил за ними. Надо отдать должное, несмотря на хмель, вначале они пытались выяснить, в чем проблема, но после отборного мата с обеих сторон, напряжение достигло предела, и началась драка.
Пока рыцари дорог мутузили друг друга, я обыскал сумку, которая оказалась, набита консервами, хлебом копченой колбасой и какой – то крупой в пакетах. Всю сумку брать я не стал, опасаясь вызвать подозрения ее хозяина, а напихал во все карманы консервных банок с тушенкой, а также сунул подмышку пару палок колбасы и буханку хлеба. Напоследок я заметил джинсовую куртку, свисавшую из кабины. Ее нагрудные карманы были застегнуты, но маняще оттопыривались. Как и следовало ожидать, в одном оказался кожаный бумажник с документами и деньгами. В другом кармане нашлась пачка сигарет и зажигалка, которая пришлась как нельзя, кстати, как и двадцать тысяч рублей тысячными купюрами из бумажника. Драка тем временем перешла в партер и несколько пар, сцепившихся людей катались в пыли по стоянке. Остальные продолжали материться друг на друга, вытирая расквашенные носы, но чувствовалось, что их запал прошел, и они вот-вот помирятся.
Сложив продукты в целлофановый пакет, нашедшийся в кабине и прихватив отвертку, торчащую из дверного кармана машины, я стал медленно подниматься по склону в сторону леса, стараясь держаться в тени кустов. Ноги вязли в песке, но я упорно поднимался, периодически оглядываясь вниз на стоянку. Крики и гомон постепенно стихли, и я облегченно вздохнул, ступив на мягко пружинящую почву хвойного леса. Подобрав свой мешок с водой и водкой, и загрузив его крадеными продуктами, я перевел дух. Теперь предстояло уйти как можно дальше, пока не рассвело, и водители не увидели мои одинокие следы на песчаном склоне. От дороги я решил отойти вглубь леса, через силу перебарывая желание тут – же приняться за еду. Снова бурелом хлестал по лицу, и стволы поваленных деревьев путались под ногами, но я ломился как лось через чащу, не обращая на них внимания, рискуя в темноте переломать себе ноги.
Наконец я достиг небольшого оврага, заросшего мхом и густым кустарником, среди которого возвышались редкие сосны. Здесь можно было провести остаток ночи и подкрепиться. Устроив под кустом лежанку из сухих сосновых веток и мха, я решил развести костер и поесть горячей пищи, которую не пробовал вот уже три дня. С помощью суковатой палки я разрыхлил землю между корнями под стволом сосны и руками выгреб оттуда землю. Получилось углубление для костра, которое скрыло искры и дым в ветвях деревьев. Прокопав небольшую канавку для притока воздуха, я быстро разжег костерок и поставил на него вспоротую отверткой банку тушенки.
Только сейчас я пожалел о том, что не обыскал, как следует кабину в поисках ножа. Отвертка в моем случае была слабой заменой, но что упущено, то упущено. Тут я почувствовал, как голоден на самом деле. Не дождавшись пока мясо, разогреется, я моментально опустошил банку, и выскреб ее пальцем, слизывая остатки смальца. Потом я налил туда воды из бутылки, и, накрошив хлеба, поставил на огонь этот бульон, который через пять минут уж кипел. После горячего супа и небольшого глотка водки, я затушил костер и, завалившись на своем ложе, попытался уснуть. Однако сон не шел, и в голову лезли нехорошие мысли. Точнее это была одна мысль, которая уже давно не давала мне покоя.
- Что мне делать дальше?!
Я старался отгонять ее, занимая себя насущными проблемами пропитания. Теперь же еда добыта и необходимо, выработать план действий. Перед глазами снова стояли события трехдневной давности, но ощущение было такое, как – будто прошло три года с тех пор, как мы нашли клад. Закрыв глаза, я вновь увидел, как Игорь целится в меня из карабина, а в глазах его холодная пустота.
- Я должен его достать! – сказал я вслух неожиданно для себя, и вдруг ощутил такой прилив ненависти к этому гаду, что будь он тут, задушил бы собственными руками.
Пожалуй, отчасти это была верная мысль. Доказать мою невиновность сможет только Игорь, но тут существовала одна ма-а-ленькая загвоздка. Как заставить его признаться в преступлении? Это могло стать неразрешимой проблемой, но чтобы убедиться в этом, нужно было вернуться домой и найти Игоря. Как говаривал старина Наполеон: «Сначала надо ввязаться в бой, а там посмотрим!».
Следуя этому девизу, я решил, что сейчас для меня главное – это найти способ вернуться домой и не попасть в лапы правосудия. Было это довольно проблематично, учитывая тот факт, что меня, скорее всего, уже объявили в федеральный розыск и теперь у ментов на всех дорогах, вокзалах и станциях, имеются мои портреты с описанием.
Взять билет на поезд мне без паспорта не удастся, да и на вокзале лишний раз появляться с небритой рожей опасно. Единственным способом покинуть Карелию был автотранспорт, и об этом очень хорошо знают те, кто меня ищет. За время мытарств, я несколько раз наблюдал, как проверяли документы у пассажиров машин, поэтому оставался только один вариант. Границу Карелии с Ленинградской областью надо пересекать пешком, и только потом ловить попутку до Москвы. Сделать так подсказывал здравый смысл, поскольку я надеялся, что в других областях меня ищут не так резво как здесь. Единственным минусом пешего марша была потеря времени и необходимость постоянного поиска еды. Пожалуй, этот минус перевешивал все плюсы и я понял, что придется рискнуть, выйти к людям и осмотреться.
Во-первых, мне надо было поменять одежду и побриться, иначе заросший щетиной человек, в драном и грязном камуфляже вызовет нездоровый интерес у местных жителей, а там и до ментов дойдет. Одежду и бритву можно купить в каком-нибудь деревенском магазине у дороги, благо финансы теперь мне это позволяют. Смущала меня только сама необходимость идти в деревню, но иного выхода не было.
Повернувшись набок, я приказал себе заснуть и закрыл глаза, решив с утра пораньше выдвинуться в район ближайшего населенного пункта.
Долго спать не пришлось. Разбудили меня капли дождя, которые падали на лицо и щекотали его, стекая по щекам. Некоторое время я лежал с открытыми глазами, слушая как дождь, набирая силу, сечет по кустам и стволам деревьев. В ночном небе вдруг блеснула молния, а за ней ударил гром, словно дав команду дождю, который тут - же превратился в ливень. Потоки воды заливались мне за шиворот и лишали всякой надежды доспать до утра.
Чертыхаясь и завернув в куртку пакет с едой, я выбрался из кустов и, шаркая промокшими ботинками, побрел к дороге. Снова я шел вдоль обочины, под вспышками молний, которые расчерчивали небо причудливыми узорами сквозь пелену дождя. Наконец впереди показался железный навес автобусной остановки, куда я и устремился в надежде переждать непогоду. Сидя на лавке и слушая, как дождь барабанит по крыше, я выжал промокшую куртку и, дрожа всем телом от холода, достал бутылку с остатками водки. Выпив и закусив, я завернулся в куртку и попытался уснуть лежа на скамейке, что мне с трудом удалось.
Дождь прекратился только под утро и озаряемый восходящим солнцем сосновый бор по сторонам дороги, выглядел свежо и зелено умытый ночным дождем. Шоссе блестело от быстро высыхающих луж, и вот появились первые машины. Они проносились мимо остановки и обдавали меня мелкой водяной пылью вперемежку с выхлопными газами.
Надо было вставать и уходить в лес, но тут я заметил желтую картонку с расписанием движения автобусов, и меня посетила безумная мысль.
- А что если доехать на автобусе до ближайшей деревни, там купить одежду, бритву, переодеться и на таких – же рейсовых автобусах доехать до границы Карелии?
Пока я обдумывал все «за» и «против», к остановке подкатил автобус и, скрипнув тормозами, остановился. В салоне сидело несколько пожилых женщин в платках, да поддатый мужичек в брезентовой куртке, резиновых сапогах и с удочками. Водитель открыл двери и вопросительно посмотрел на меня. Думать было некогда, и я шагнул внутрь. Купив билет до ближайшей деревни, я блаженно развалился на кожаном сиденье и исподтишка окинул взглядом пассажиров. В своем камуфляже я не сильно- то и отличался от них. На меня они никакого внимания не обращали, а спокойно клевали носами в этот ранний час. Это обрадовало, и пригретый восходящими лучами солнца, я уснул.
Проснулся я о того, что водитель тряс меня за плечо.
- Вставай, твоя остановка!
От неожиданного пробуждения я так резко дернулся, что водитель испуганно отпрянул и повторил несколько растеряно:
- Тебе выходить, вставай!
Я вышел из автобуса и огляделся. Небольшой поселок притулился вдоль обочины дороги. Деревянные облезлые бараки теснились за деревьями. Народ не спеша тянулся к остановке, готовясь ехать на работу в ближайший райцентр.
Брякнул железный засов, открываемой продавщицей двери бревенчатого домика с надписью «Магазин» и рядом показались фигуры местных алкоголиков, желающих опохмелиться с утра пораньше. Быстро затесавшись среди них, я зашел в магазин и, стараясь не смотреть в глаза продавщице, оглядел помещение. Мне повезло, потому что кроме продуктов этот магазин торговал и промтоварами.
Пока я нарочито не спеша примерял дешевые китайские кроссовки и спортивный костюм, трое бедолаг считали мелочь у прилавка в надежде наскрести денег на бутылку. Продавщица – полнеющая ярко накрашенная дама под пятьдесят, со скучающим и сонным видом смотрела на них, сидя за стойкой и подперев оплывший подбородок пухлым кулаком. Казалось, на меня она не обращала ни какого внимания.
Дождавшись, когда она отпустит водку, я выбрал себе кроссовки и спортивный костюм, захватил с полки зеленый брезентовый рюкзачок и подошел к прилавку.
- По дождь попал? - притворно зевая, спросила продавщица, покосившись на мой мокрый камуфляж.
- Ага, - кивнул я и ткнул пальцем в застекленную витрину, - мне еще складной нож, бритву и зубную щетку.
Укладывая покупки в целлофановый пакет, она кокетливо захлопала приклеенными ресницами и навалилась своей необъятной грудью на прилавок.
- Ну и как рыба, ловится?
- Ловится, ловится, - торопливо ответил я, расплачиваясь и забирая вещи.
Из магазина я вылетел почти пулей. Не хватало мне еще романы с толстыми тетками крутить.
- Хотя может она знойная женщина - мечта поэта, как говаривал Остап Бендер, - усмехнулся я про себя, и зашагал прочь из поселка, закинув рюкзачок на плечо. 

[dickblower 184]

ГЛАВА 9. КТО НЕ СПРЯТАЛСЯ…

 

Как я и ожидал, мой план побега из Карелии на рейсовых автобусах, удался, хотя и не весь. До границы с Ленинградской областью я без проблем доехал на автобусе, но зная, что впереди большой пост ДПС, вышел заранее и обошел его пешком по лесу. Оказалось, что сделал это не зря.
Из-за стволов деревьев были хорошо видны автобусы и вообще весь транспорт, который останавливали на посту и проверяли у пассажиров документы.
Я ухмыльнулся, глядя на них, и вышел на дорогу из леса только перед самым мостом через широченную реку Свирь. Это было еще одно узкое место плана, потому что за мостом был тоже пост ДПС. Там могли досматривать машины, да и мост был как на ладони. Переходить через него пешком я не решился, боясь вызвать подозрения своей одинокой фигурой, бредущей среди потока автомобилей. К вечеру мне удалось поймать попутную грузовую машину, путем голосования рукой с зажатой в ней тысячной купюрой.
Водителю я соврал, что еду с дачи домой в Ленинградскую область, и он мне кажется, поверил. Да и с чего ему было не поверить? Вид у меня был побритый и умытый. И вообще в спортивном костюме с рюкзачком я выглядел довольно прилично для этих мест, в отличие от грязно - камуфляжного образа, который сменил, как только представилась возможность.
Запрыгнув в кабину КАМАЗА, я тут же попросил у водителя разрешение покемарить на спальном месте, на что он согласился несколько удивившись. Пришлось опять ему врать, рассказав, что вчера я всю ночь гудел с соседом по даче, а теперь голова жутко болит и хочется спать. Перегар, исходивший от меня, убедил его, и я впервые в жизни порадовался тому, что обедая в лесу разогретой на костре тушенкой, допил остатки водки. Зато теперь меня не будет видно снаружи.
Громыхая пустым фургоном, грузовик спустился с моста на серпантин дороги, огибающей пост ДПС, и я сквозь шторки, за спиной водителя внимательно наблюдая за происходящим снаружи, увидел одинокого гаишника. Тело сразу напряглось и в висках заломило. Мысли обгоняли одна другую.
- Если остановит и пойдет с водителем на пост, незаметно выйду и постараюсь удрать в лес, благо он рядом. Если же попросит у меня документы, придется бить ему в челюсть и бежать. Другого выхода нет. Хорошо, что он один!
Гаишник окинул скучающим взглядом ползущую мимо него фуру и, заметив на лобовом стекле самодельную табличку с надписью «пустой» а также отсутствие пассажиров в кабине, утратил к ней интерес. Дизель взревел и машина, обдав все вокруг клубами копоти, въехала на широкое ровное шоссе, ведущее домой. Я блаженно откинулся на матрасе и уснул.
К утру следующего дня я был уже в Москве, изрядно уставший и не выспавшийся от ночных голосований на дороге да пересадок по попутным машинам. У меня оставалось немного денег и продуктов, украденных у дальнобойщиков. Нужно было срочно решать, как это все использовать, и что дальше делать. Здравый смысл подсказывал, что домой соваться нельзя, потому что там может быть засада. Однако дома хранились все мои сбережения - около двух тысяч долларов, завернутые в целлофановый пакет, приклеенный скотчем под днищем между ножек платяного шкафа. Сейчас эти деньги нужны мне как никогда, поэтому деваться некуда и придется идти на квартиру.
Я уже почти решился на этот опрометчивый шаг, но в последний момент передумал и, купив в ларьке газету, нашел объявления о сдаче квартир посуточно.
- Сниму комнату на пару дней, чтобы было, где ночевать, а тем временем покручусь возле своего дома, - размышлял я, - если есть слежка, я ее замечу.
Я, конечно, не считал себя великим шпионом, способным вычислить за собой «хвост» и замести следы, но и особого трепета перед уголовным розыском не испытывал. Работают они по ориентировке о моем розыске, которая пришла черт знает откуда, и на их раскрываемость не влияет. Поэтому местные опера, не напрягаясь, будут отбывать свой номер, периодически наведываясь в квартиру. Да и то, в лучшем случае. Так что мне оставалось надеяться, что во время моего визита туда никто не придет.
Выбрав в газете район поближе к дому, я по телефону–автомату у метро созвонился с хозяйкой и через час уже входил в обшарпанную комнату съемной квартиры.
Из другой комнаты доносился скрип кровати и стоны, говорившие о том, что такие места пользуются популярностью у влюбленных парочек, или проституток с их клиентами которым негде бросить свои кости.
Заметив мою ухмылку, хозяйка – шустрая старушонка с усохшим личиком, засуетилась.
- Племянница с мужем на два дня приехала, остановиться им негде.
Я кивнул с понимающим видом.
- Да я тоже на два дня проездом. До поезда переконтуюсь.
Довольные враньем друг друга мы разошлись. Я заперся в своей комнате, а хозяйка, получив с меня три тысячи рублей, покрутилась на кухне и удалилась восвояси.
Бросив рюкзачок на протертый диван, я присел на табурет у стола и осмотрелся. В углу на тумбочке стоял старенький телевизор, стыдливо прикрытый вышитой салфеткой. Рядом к стене прислонилась сложенная раскладушка, порванная в нескольких местах. Единственное окно выходило в гулкий двор - колодец среди старых сталинских домов. Подозрительно тонкая фанерная перегородка между комнатами наводила на мысль о том, что хитрая хозяйка из однокомнатной квартиры сделала двухкомнатную и теперь сдает комнаты посуточно, имея неплохой навар, а сама живет в другом месте.
Брезгливо осмотрев диван, я развернул оставленные хозяйкой, неожиданно чистые, накрахмаленные и выглаженные простыни. На первый взгляд клопов не наблюдалось, но спать все же, я решил на раскладушке.
За перегородкой тем временем стоны закончились, и началась вторая часть марлезонского балета, в виде распития спиртных напитков, курения сигарет и слушания музыки. Там тоже видимо был телевизор, потому что я слышал, как переключались каналы, и сквозь вопли какого-то заграничного певца доносился женский смех, мужской бас и звон стаканов. Запах табачного дыма от дешевых сигарет проникал в комнату, поэтому мне пришлось открыть форточку, и в окно сразу ворвался птичий гомон. Уличная духота наполнила помещение и пыль, поднятая со стола, закружилась в воздухе.
Чертыхнувшись, я чихнул, и сразу из-за перегородки донесся игривый женский голос.
- Будьте здоровы!
На всякий случай, я подпер табуретом дверь и, застелив раскладушку простыней, завалился на нее, не обращая внимания на жалобное скрипение пружин и треск порванного брезента. До вечера можно поспать, а потом надо выдвигаться в район моего дома и начинать вести наблюдение за квартирой.
В голове вертелись назойливые вопросы, не дававшие уснуть.
- Как попасть в мою квартиру?
- Как найти Игоря и что с ним делать потом?
Но если ответ на первый вопрос я знал почти наверняка, то со вторым, было труднее. Вот приду я к Игорю со всеми моими претензиями и без доказательств, а он возьмет да вызовет милицию! И тогда снова здравствуй камера, тюрьма, суд, Сибирь!
Единственной зацепкой здесь были золотые монеты, которые Игорь забрал, и теперь наверняка пытается сбыть, что довольно непросто, учитывая их стоимость.
- Скорее всего, бегает по ломбардам и скупщикам, - рассуждал я, - а это уже свидетели, которые подтвердят, что монеты у него. А раз монеты у него, то и подозрение в убийстве ему обеспечено, поскольку монеты это мотив.
Вывод этот был довольно спорным, да и не знал я, как себя поведет Игорь, встретив меня. Может, бухнется в ноги и напишет явку с повинной, а может, рассмеется мне в лицо и пошлет куда подальше. Тем ни менее другого выхода кроме слежки за ним, у меня не было.
Поворочавшись на раскладушке, я приказал себе заснуть и, закрыв глаза, попытался расслабиться. Этот метод иногда помогал уснуть, когда спать не хотелось, но было нужно. Главное стараться ни о чем не думать. Мысли скользили плавно, ни на чем, не задерживаясь, перескакивая с одного на другое, и, в конце концов, я впал в дрему. Проспав почти до вечера, я проснулся с больной головой после полуденного сна в пыльной и душной комнате.
Тесный московский дворик утопает в густой зеленой листве деревьев, бросающих обильную тень на автомобили, рядами припаркованные вокруг панельных многоэтажек. Я сижу на скамейке возле детской площадки, наслаждаясь вечерней прохладой и освежающим ветерком, гоняющим по тротуарам комья тополиного пуха.
Мой дом возвышается напротив буквально в ста метрах через двор, и я наблюдаю сквозь кусты за моим подъездом и за всеми людьми, что входят и выходят оттуда.
Особое внимание я обращаю на припаркованные вдоль подъезда автомобили, стараясь разглядеть присутствие в них людей, ведущих слежку. Мой взгляд привлекает тонированная «шестерка», из которой доносятся гулкие звуки музыки. Саму машину мне плохо видно за кустами, поэтому я обхожу двор с другой стороны, присаживаюсь на лавочку у соседнего дома и, раскрыв газету, делаю вид, что читаю. В машине по-прежнему гремит музыка, но кто в ней находится не видно за тонированными стеклами.
Спешить мне некуда, и я увлеченно начинаю разгадывать кроссворд, ожидая, когда стемнеет, а в окнах зажгутся огни. Я почти уверен в том, что моя бывшая супруга заселилась в мою квартиру, как только ей сообщили о моем аресте. Скорее всего, к ней даже приходили менты и просили ее звонить им, как только я появлюсь. Теперь надо дождаться, когда она вернется с работы, забрать свои деньги из-под шкафа и бежать как можно быстрее, пока она меня не заложила. В том, что она меня сдаст, я тоже был почти уверен, зная ее «благородный» характер. Однако другого выхода не было, ибо мне были нужны деньги.
Тем временем, машина с тонированными стеклами отъехала, приняв в свое нутро галдящую ораву каких-то сопляков, и раскрашенных девиц того же возраста с банками пива в руках.
Я с любопытством посмотрел на то, как они запрессовывались в салон, и нарочито не спеша направился к подъезду. Пройдясь до конца дома и не заметив ничего подозрительного, я вернулся на свою лавочку и занялся кроссвордом. Рядом прогуливались многочисленные мамаши с колясками, которые вывели своих чад на вечерний моцион. Они собирались группами и громко, не стесняясь меня, обсуждали отсутствующих подруг и их мужей. Их дети в это время орали в колясках, а те, кто из них вырос, возились тут - же в песочнице.
Наконец я увидел свою бывшую в компании ее нынешнего. Они шли под ручку со стороны автобусной остановки, и он ей что-то нашептывал на ушко. Судя по его руке на ее бедре, и по тому, как она смеялась, это был новый бойфрэнд. Видимо их роман находился в самом разгаре. Пакет в его руках, из которого торчало запечатанное горлышко бутылки вина и коробка конфет, подтверждал это.
- Возможно, он будет мне досадной помехой, - подумал я, - поэтому надо действовать быстро и не дав им опомниться, свалить из квартиры.
Дождавшись, когда они поднимутся, я вызвал лифт следом и уже через минуту настойчиво давил на звонок.
- Кто там?! – испуганно спросила жена через дверь.
- Откройте, милиция! - прорычал я басом и закрыл глазок ладонью, опасаясь, что она, узнав меня, может не открыть.
- Опять, - послышался вздох из-за двери, подтвердив мои догадки о визите ментов в квартиру.
- Я же говорила, что мой бывший муж здесь не …
Лязгнул замок, дверь открылась, и она застыла на пороге с открытым ртом, замолкнув на полуслове и узнав меня. Инстинктивно она попыталась закрыть дверь, но я сунул ногу в дверной проем и, приложив палец к губам, оттеснил ее в сторону. Закрыв дверь на ключ, я убрал его к себе в карман.
- Кто там, зайка? – вышел из кухни бойфрэнд с бутылкой вина и штопором в руках.
Я окинул его взглядом и понял, что мне ничего не грозит. Это был симпатичный крепкий молодой человек, лет двадцати пяти, с хорошей фигурой, выше среднего роста. В общем, такие бабам нравятся, и сами это понимают, чем и пользуются. На активные действия по нападению и обороне не способны, потому что все время заняты мыслями, как - бы закадрить очередную красотку. Увидев меня, он замер и в его глазах отразился сначала немой вопрос, а потом и страх.
- Это серый волк пришел! – ухмыльнулся я, - сейчас всех заек съест!
Пока они переваривали мое появление, я осторожно вынул бутылку у него из рук и прошел с ней в комнату. Кто его знает, этого героя любовника? Тюкнет меня бутылем по темечку, а потом ментов вызовет.
В комнате стояла новая тахта, застланная атласным покрывалом. Мой шкаф был задвинут в угол, но не выброшен. Обернувшись, я увидел, как влюбленные шепчутся, и рявкнул на них:
- А ну заткнулись оба, мне терять нечего, сами знаете!
Они тут – же замолкли, а я, опустившись на четвереньки, сунул руку под днище шкафа и извлек оттуда заветный пакет с долларами.
Отряхнувшись, я поднялся и огляделся. Можно было уходить, но тут я вспомнил о браунинге, который был спрятан мной под паркетом, в том месте, где теперь стояла тахта.
- Теперь ваше брачное ложе будет стоять вот здесь! – ткнул я пальцем в середину комнаты, - поэтому весело берете его и перетаскиваете!
Для убедительности я взял бутылку за горлышко и похлопал по донцу ладонью. Они удивленно переглянулись, но тахту переставили.
- Алексей, ты что, спятил?! – воскликнула бывшая супруга, глядя на то, как я отдираю плашки паркета на полу в углу комнаты.
- Угу, - буркнул я в ответ, извлекая сверток из под пола, - сейчас весь паркет вскрою, чтобы вам не достался!
Захлопнув за собой дверь снаружи, я опрометью бросился по лестнице вниз, и вздохнул с облегчением, только отойдя от дома на приличное расстояние. Тут я заметил, что до сих пор держу в руках бутылку вина.
- Есть повод отметить, - подумал я и рассмотрел этикетку «Шато лафит».
Похоже, бойфрэнд не скупился на дорогое вино, пытаясь пустить пыль в глаза своей даме сердца. Однако сейчас меня больше занимало то, каким образом найти Игоря.
Вечером, сидя перед телевизором на съемной квартире, я потягивал из горла божественный французский нектар и обдумывал планы на следующий день.
Во-первых, я решил сменить квартиру, ибо нескончаемая череда влюбленных парочек за перегородкой, наводила на мысль о том, что хозяйка устроила тут притон и сдает комнату проституткам. Это значило, что дело у них неминуемо кончится воровством денег у клиентов, мордобоем, поножовщиной и визитом милиции. Встречаться с местным участковым в мои планы не входило, да и просто такое шумное соседство мне было ни к чему.
Во-вторых, я решил посетить школу, в которой работал Игорь, понаблюдать за ним издали и решить, что делать дальше. Как быть, если Игорь из школы уволился, я себе не представлял, потому что не знал, где он живет.
Вообще, все было плохо и неопределенно. Милиция меня ищет и скорее всего, найдет. Что делать дальше непонятно. Денег мало и документов у меня никаких нет.
От этих мыслей на душе стало тяжело и безысходно. Захотелось даже пойти и сдаться властям, но я быстро отогнал это желание. Я уже привык отгонять от себя дурные мысли, несмотря на то, что становилось все хуже и хуже. Главное, пропустить через себя эту волну отчаяния, переждать ее и действовать. Действовать обдуманно несмотря ни на что!
- Никогда не сдаваться!
Я не заметил, что произнес это вслух и теперь стоял, сжимая в руке пистолет.
- Нет, мы еще подергаемся! – сказал я злорадно и прицелился из браунинга в экран телевизора, в героев какого-то бесконечного сериала, отпускавших глупые шутки.
От ощущения тяжести пистолета в руке, пришла веселая злость, и тут - же ненависть к Игорю вспыхнула с новой силой.
- Уж до тебя, голубчик, я доберусь обязательно!
Вино ударило в голову, и тело налилось приятной истомой, которая потянула меня на раскладушку. Привычно подперев дверь табуретом, я не стал сопротивляться, рухнул на свое ложе и уснул без сновидений.
Разбудил меня грохот за перегородкой и сдавленные женские крики. Чертыхнувшись и моментально вскочив, я начал торопливо одеваться, прислушиваясь к происходящему за стеной, откуда доносились глухие удары. За окном брезжил рассвет.
Одевшись и закинув свой рюкзак на плечо, я осторожно прокрался в темный коридор и сквозь приоткрытую дверь соседней комнаты в тусклом свете электрической лампочки увидел две шатающиеся мужские фигуры в семейных трусах, которые с криками «Сука, будешь делать все, что говорят!», пинали ногами скорчившееся голое женское тело. В комнате стоял крепкий запах перегара и блевотины.
Женщина, свернувшись калачиком, пыталась закрыться руками, и мне были видны только ее покрытые синяками ляжки, дряблая целлюлитная задница, да растрепанные волосы. Вокруг была раскидана женская и мужская одежда, остатки закуски и пустые бутылки.
- Скорее всего, убьют, - подумал я с апатией, глядя как эти два «футболиста» лупят ногами по ребрам нерадивую жрицу любви.
Что-то наподобие жалости шевельнулось за пазухой, но ввязываться в драку сейчас не входило в мои планы, поэтому я решил прибегнуть к другому методу.
Мое внимание привлек пиджак, висевший на ручке открытой двери в комнату. Машинально ощупав внутренний карман, я вытянул оттуда тонкий кожаный бумажник и не глядя, сунул его за пазуху. Прихватив газеты и зажигалку с тумбочки у входа, я выскользнул из квартиры. Оказавшись за дверью, я поджег газету и бросил ее на пол. Пламя моментально охватило съежившиеся и почерневшие газетные листы, а едкий дым окутал лестничную площадку. Вторая газета была также подожжена и засунута под дверь квартиры. Я принялся колотить ногами и звонить в двери соседей.
- Сейчас милицию вызову! – донесся из-за двери визгливый женский голос.
- Вызывай быстрее пожарных, пока дом не сгорел! – заорал я, - в сто пятой пьяное быдло пожар устроило!
Как по команде защелкали открываемые дверные замки, а я не дожидаясь появления недовольных соседей, поскакал вниз, перепрыгивая разом через несколько ступенек, и напевая себе под нос: «Гори гори ясно…».
Едва я отошел от подъезда, как в предутренней тишине послышались звуки сирены и во двор въехали пожарная и милицейская машины. Понаблюдав некоторое время за суетой вокруг них, и увидев два тела в знакомых трусах, закованных в наручники, я, довольный собой, юркнул в подворотню. Через несколько минут я уже шел в сторону метро.
Содержимое бумажника меня разочаровало справкой об освобождении из мест лишения свободы на имя Бакланова Ивана Сергеевича, отбывшего пятилетний срок за разбой. С фотографии на меня смотрело не тронутое интеллектом лицо владельца справки, несшее на себе следы многолетнего порочного образа жизни. Больше в бумажнике ничего не было, и я с легкой душой бросил его на тротуар.
Обзвонив от метро несколько объявлений о сдаче квартир внаем посуточно, и договорившись о встрече с хозяевами одной из них, я решил позавтракать в ближайшем кафетерии, а затем приступить к слежке за Игорем.
Сидя за столиком в кафе и поедая пончик, я обратил внимание, как народ тянется в открытую пасть метро, а милиционеры ППС у входа лениво выдергивают из толпы то одного то другого гастарбайтера, и проверяют у них документы. Иногда они останавливали вполне приличных молодых людей, а иногда и девушек. Людей средних лет и пожилых людей они практически не останавливали, но мне от этого было не легче. Вот такой случайный ППСник может сейчас на корню загубить все мои планы. Документов у меня нет, задержат для проверки, снимут отпечатки пальцев, а там выяснится, что я в розыске. И снова здравствуй камера, суд, Сибирь.
Я достал из кармана справку об освобождении и осмотрел ее внимательнее. При желании фотографию можно переклеить, а оттиск печати на фото перевести вареным яйцом по старинному школьному рецепту подделки подписи учителя. Справка хоть и не паспорт, но какой никакой, а документ. Она даже лучше паспорта, потому что фото на ней не заламинировано и легко переклеивается.
Дождавшись, когда ППСники отбыли, ведя под руки упирающегося узбека без регистрации, но с большими сумками, я опустился в метро и на первой же станции пересадки нашел кабинку моментальной фотографии, чтобы запечатлеть свою личность в формате 3х4 с уголком. Получилось неплохо, и я примерил свое фото на справку. Оставалось только найти кипяток, клей и вареное яйцо.
Выйдя из метро недалеко от школы, где работал Игорь, я купил с лотка тюбик клея, и тут же у палатки с пирожками взял пару вареных яиц, стакан кипятка и бутерброд.
Фотография владельца справки, быстро забугрилась и отошла от бумаги, как только я нарыл ею стакан с кипятком. Я осторожно прокатал очищенным яйцом по лицу Бакланова в том месте, где синел оттиск печати, а затем, приложил яйцо к уголку своего фото. Оттиск получился блеклым и несколько смазанным, но меня и это устраивало. Честно говоря, я вообще не надеялся, что яйцо даст какой либо оттиск. Приклеив свое фото на справку, я полюбовался этим произведением искусства и аккуратно убрал документ в карман. Теперь я человек с бумажкой, и можно смело идти следить за Игорем.
Возле школы было тихо и безлюдно, как и в любом спальном районе, в этот ранний час. Успокаивая себя тем, что сейчас каникулы и школьники не будут крутиться под ногами, я нашел скамейку скрытую кустами черемухи в соседнем дворе. С нее хорошо был виден вход и школьная уборщица, метущая мусор на пороге. Недолго подумав, я вошел в ворота и направился прямиком к ней.
- Работает, как не работать, - хмуро пробурчала она на мой вопрос об Игоре, - только рано еще, он в каникулы раньше одиннадцати не приходит.
Я нарочито равнодушно поблагодарил ее и, выйдя из ворот, юркнул обратно в кусты на свой наблюдательный пункт. Уборщица, не оборачиваясь, размела мусор во все стороны от порога, и что-то недовольно бормоча себе под нос, скрылась за скрипучей дверью школы, брякая ведром и щеткой.
Ждать пришлось довольно долго. Я уже разгадал все кроссворды в газете, а также пририсовал рога и усы всем президентам, премьер министрам и поп звездам, глядевшим с каждой страницы.
Наконец в воротах школы появился Игорь. Я издали узнал его сутулую фигуру и меня неожиданно прошиб пот. Когда я видел его в последний раз, он целился в меня из карабина и намеревался убить. Сердце забилось часто-часто, и к горлу подкатил странный ком. Я опомнился, когда ноги уже несли меня вслед за ним по тротуару, а рука в кармане сжимала взведенный браунинг.
Вот уже фигура Игоря мотыляется впереди в десяти шагах от меня. Его затылок качается в такт шагам и как будто ждет, когда его расколет пистолетная пуля, разбрасывая на асфальт куски черепа, мозгов и брызги крови.
- Э-э, так не пойдет! – сказал я сам себе и, подавив дикий приступ ярости, сбавил шаг.
Игорь, даже не оглянувшись, все также, сутулясь, вошел в двери школы, которая со скрипом сжимаемой пружины захлопнулась за ним.
Я остановился на пороге и начал приходить в себя. Первый раз в жизни я испытал такую ненависть, какой не ожидал. Однако вид Игоря меня несколько обескуражил свой обреченностью. Опущенные плечи и шаркающая походка выдавали в нем человека, у которого не все в порядке. Таких издали замечают мошенники и пытаются облапошить на ровном месте. Я бы уж точно так не выглядел доведись мне совершить убийство, захапать золото и уйти от наказания, конечно при условии, что совесть не замучает.
Я осторожно открыл дверь и вошел в гулкий длинный школьный коридор, пахнущий олифой. В одном его конце, среди вешалок и поставленных друг на друга школьных парт два узбека в грязных халатах красили плинтус коричневой краской, то и дело, роняя ее капли на кафельный пол. Стайка младших школьников, оставленных на лето, суетилась возле доски объявлений в дальнем углу, о чем-то оживленно споря.
Молча пройдя мимо узбеков я, свернув к лестнице, и оказался в холле, за которым был кабинет труда, если верить деревянной покрытой лаком табличке на двери.
Дверь была приоткрыта, и из кабинета доносился визг сверлильного станка, за которым стоял Игорь, в таком – же халате как у узбеков. Он сосредоточенно сверлил спинку от стула, намереваясь видимо, затем прикрепить ее заклепками к железному каркасу, груда которых была свалена рядом. Куча фанерных сидений и спинок лежала тут – же, на рабочих школьных столах, которыми был заставлен кабинет.
Я тихо присел на краешек стола за спиной Игоря и достал из кармана браунинг. Убивать я его уже не собирался, с опаской контролируя себя. Но мне почему - то хотелось увидеть страх в его глазах и услышать его дрожащий голос. Однако тут меня ждало разочарование.
Игорь закончил сверлить, выключил станок и продолжал стоять ко мне спиной. Видно было, как подрагивают его руки опущенные вдоль тела. Патрон сверлильного станка сделал последние обороты, и наступила тишина.
- Ну, давай! – вдруг хрипло выдавил Игорь, - здесь никто не услышит!
Он обернулся ко мне, и я увидел бледное лицо смертельно уставшего человека.
- Почему на улице не стрелял?!
Его безумный взгляд метался по сторонам, а тело раскачивалось. Я смотрел ему в глаза, и знакомый ком ненависти опять начинал подкатывать к горлу.
- Не боишься, значит, сука?!
Я вскинул пистолет и навел ствол Игорю прямо в лоб. Он закрыл глаза и замер. И тут я понял, что он на самом деле ждет, когда я его пристрелю! Я несколько растерялся от такого фокуса и, продолжая с опаской смотреть на Игоря, пододвинул стоявший рядом стул.
- Садись, рассказывай.
Он рухнул на стул и, обхватив лицо руками, зашелся в глухом то ли хохоте, то ли плаче. Похоже, крыша у него съехала капитально. Меня это нисколько не обрадовало, и вместо ненависти вдруг возникло какое-то гадливое ощущение, как - будто в дерьмо наступил. Но виду я не подал и с сарказмом произнес:
- Под психа косишь, гад?! Но так легко ты не отделаешься!
Я двинул ногой его в бок, и он упал со стула на заваленный стружкой пол.
Его истеричный смех разнесся по кабинету.
- Мне уже все равно, кто меня прикончит! Ты, Ашот или менты арестуют!
Я схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги. Пуговицы с его халата брызнули дождем. Раздался треск разрываемой ткани.
- Какой Ашот, придурок?! Что ты мне лапшу на уши вешаешь?!
Игорь внезапно обмяк и опустился на стул. Голос его звучал устало и тихо, но я внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова.
- Понимаешь, вот уже два года как я играю на игровых автоматах. Подсел конкретно. Задолжал этому Ашоту – владельцу игрового клуба кучу бабла, а расплатиться нечем.
- А он что думал, что ты миллионер, когда деньги тебе в долг давал? – усмехнулся я, - у тебя же зарплата бедного школьного учителя.
- Он хитрый, падла! Знал, что у меня квартира приватизированная. А когда понял, что я влип крепко, пришел ко мне с моими долговыми расписками и квартиру потребовал.
- Зачем – же ты у него в долг брал? Знал ведь, что не рассчитаешься!
Игорь пожал плечами, снял с себя халат и начал задумчиво разглядывать порванный ворот.
- Сначала думал, что выиграю и отдам, а потом думал, что отыграюсь.
Я сплюнул себе под ноги.
- И тут тебе представился случай отдать долги и разбогатеть. Только для этого надо пару тройку человек завалить! Всего и делов!
Он протестующе взмахнул рукой, как- будто отбиваясь от моих слов.
- Я не хотел никого убивать, честно! Просто Ашоту наобещал, что все долги верну золотом. А потом получилось, что моей доли не хватает.
- И ты решил нас всех к общему знаменателю привести?! - выдавил я сквозь зубы и вдруг опять почувствовал приступ ярости.
Он вздрогнул как от удара плетью и тихо произнес:
- Нет, просто он перед нашим отъездом сказал, что если я долг не отдам, он квартиру у меня отсудит и нас с матерью на улицу выгонит.
Тут я вспомнил, что Игорь живет один с престарелой матерью, и предательское чувство жалости заскреблось внутри. Однако тотчас перед глазами проплыло бездыханное тело Айно, катящийся по земле с простреленным животом Витек, и от жалости не осталось и следа.
- Тогда конечно все справедливо! - зло прищурился я. - Ты с мамочкой в тесной однокомнатной квартире, а мы трое в комфортабельных отдельных могилах!
- Ну, во-первых, не трое, а двое! Тебя я убивать не собирался! А во-вторых, делить надо было поровну, тогда все - бы остались живы.
Его тон вдруг изменился и стал таким – же холодным и надменным, как тогда, когда он целился в меня из карабина. Он смотрел на дверь у меня за спиной и улыбался. Я поднял пистолет, но его улыбка стала только шире. Он посмотрел на меня с сарказмом, затем кивнул в сторону двери и сказал:
- Давай!
С удивлением я обернулся и увидел прямо перед своим лицом деревянный брус, в чьей-то руке опускающийся на мою голову. Как в замедленном кино, я попытался отклониться, понимая, что не успеваю. Послышался страшный хруст, и наступила темнота, в которую я провалился как в омут, ничего не видя, не слыша и не чувствуя.
Постепенно до меня начали доходить какие – то глухие звуки. В голове стоял странный звон, сквозь который слышалось чье-то бормотанье, разобрать которое не было никакой возможности. Тяжелая усталость разливалась по всему телу, которое плавало на мягких волнах, баюкавших меня. Волны качали все сильнее и сильнее, пока не закрутили в вихре водоворота, и все снова погрузилось в темноту.
Потом внезапно послышались голоса. Сначала расплывчато, затем отчетливей, и вот я уже могу разобрать слова.
- Надеюсь, ты его не убил.
Кто-то потянул меня за руки, я попытался открыть глаза, но из этого ничего не вышло. Я почувствовал, как что-то липкое заливает лицо. Опять завертелся водоворот, к горлу подступила тошнота, и я услышал, как меня выворачивает наизнанку сегодняшним завтраком. Кто-то протер мое лицо мокрой тряпкой, и я смог открыть глаза.
Окончательно придя в себя, я увидел, что сижу на стуле посреди школьной мастерской и руки мои чем-то замотаны за спиной. Голова раскалывается от боли и по лицу все время стекают липкие струйки. Поймав языком одну из них и ощутив солоноватый привкус, я понял, что это кровь.
Напротив меня стоит Игорь и с интересом вертит в руках мой браунинг. Через его плечо любопытно заглядывают два давешних узбека. Один из них, худой и длинный, с идиотской улыбкой держит в руках обломок деревянного бруса. Значит, это он меня приложил.
Я попытался шевельнуться, и Игорь поднял на меня глаза.
- А вот и ты! А мы уж думали, что больше не увидимся. Особенно Абдулла волновался.
Он усмехнулся и кивнул узбеку с брусом в руках.
- Хватит щариться, звони Ашоту, пусть сюда едет, нам его тачка нужна.
От звука голоса Игоря в глазах все начало двоиться и в висках запульсировали гулкие удары. Тоже самое происходило, если я пытался повернуть голову. Нечего было и думать о том, чтобы встать со стула. Но я все-таки попробовал и тут же повалился обратно, почувствовав, как пол уходит из-под ног.
Заметив мои потуги, Игорь усмехнулся и присел на корточки напротив, заглянув мне в лицо.
- Знаешь, я всегда тебя уважал, за то, что ты человек дела. Не думай, что это расхожая фраза! На самом деле, таких людей единицы.
- Спасибо за такую честь, - с трудом выдавил я, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу.
В голове как груда камней ворочались мысли, и самым большим камнем здесь был вопрос о том, что Игорь собирается со мной делать. Ответ был на поверхности, и не надо было прилагать особых усилий, чтобы понять его дальнейший план. Сдаст в милицию или грохнет прямо в этом кабинете, а потом в лесу закопает.
Вспомнив, что Игорь вызвал машину, почему-то подумалось, что второй вариант ближе к истине. Если он хотел сдать меня в милицию, то просто позвонил бы 02 и вызвал их сюда.
- Эй, да ты меня не слушаешь! – хлопнул Игорь меня по щеке ладонью, отчего по лицу опять потекла кровь и все перед глазами поплыло.
- Я хочу, чтобы ты понял, что здесь ничего личного! Понимаешь, я тоже человек дела! Я ставлю перед собой реальные цели и достигаю их.
Я посмотрел на него одним глазом, потому что второй не открывался из-за присохшей кровавой корки.
- Значит человек дела, это тот, кто добивается, чего хочет?
-Вот именно! – обрадовано подхватил Игорь, - посмотри, сколько вокруг лентяев и трепачей!
- А интернет просто весь кишит такими, кто только и умеет, как сидеть перед монитором и давить на клавиатуру, рассказывая какой он крутой, да жаловаться на государство и власть.
- И почему же ты решил, что я не такой? – пробормотал я, пытаясь держать голову ровно, и где-то в глубине затуманенного сознания понимая, что Игорь заговаривает мне зубы и просто тянет время, ожидая машину.
- Да потому что ты плюешь на государство и власть и делаешь то, что тебе нужно, не заморачиваясь их законами! Платят на работе гроши, найдешь другой источник дохода и ничего государству не отдашь. Налоги требуют платить, пошлешь их куда подальше и все!
Игорь вскочил с корточек и, размахивая браунингом, продолжал:
- Я также действую, потому что ненавижу это поганое государство, которое нас притесняет! И я буду делать все, что мне нужно и проживу сам без их власти!
- И поэтому ты хочешь меня убить?
Игорь, осекся на полуслове, и посмотрел на меня. И тут я понял, что всей этой пламенной речью, он пытается найти оправдание своим поступкам. Как ни крути, а убийство друзей из-за денег, не вписывалось в его теорию врага государства.
Но ум человеческий такой изворотливый и живучий механизм, что найдет любые аргументы в пользу своего хозяина. И Игорь не был тому исключением. Видимо, он уже не раз репетировал свою речь.
- Здесь все просто, - продолжал он, - надо было делить все поровну!
- Вы так сделать не захотели, и мне пришлось забрать силой, то, что мне принадлежало.
- И то, что принадлежало нам с Витьком тоже! – бросил я, понимая, что этот разговор бесполезен, потому что Игорь все равно оправдается перед собой.
Он усмехнулся и развел руками.
- Кто сильный, тот и прав!
Мне стало скучно, да и сил говорить не было, но возникло желание напоследок позлить этого самодовольного типа.
- Слушай, ты, крутой, а помнишь, как на вахте ты не мог справиться со своими школьниками? Тогда если – бы не мы с Витьком, они тебя свергли – бы! Выходит, что ты один ничего не можешь, а значит ты слабак!
На минуту в его глазах промелькнула растерянность, но он быстро нашелся.
- Так вы мне для того и были нужны, чтобы помочь обуздать этих баранов! А теперь еще я заберу все золото, а ты будешь гнить в земле! И все это, потому что, я не только сильный, но еще и умный!
Он ткнул в меня стволом браунинга, и его лицо перекосилось от злобы. Я прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что совсем не боюсь умирать. Сотрясение мозга оказало услугу, и мной овладела апатия. Наверное, я зря затеял этот разговор с Игорем, но надо было довести его до логического завершения.
- Послушай, зачем тебе меня убивать? Все равно я в розыске и на мне висят два убийства. Сдай меня в ментовку и все дела.
Игорь задумчиво посмотрел на меня и ничего не сказал. Видя, что он колеблется, я усилил нажим.
- Какая тебе радость от моего убийства, только грех на душу возьмешь. Подумай сам, ты же умный. Да и плохого я тебе ничего не сделал! И так все улики против меня, и отпечатки на карабине и мой побег. А показаниям моим все равно никто не поверит! За два убийства и побег дадут мне лет двадцать, и поеду я на зону. А ты останешься с золотом и в шоколаде!
Это был успех. Игорь взял с верстака кусок ветоши, тщательно протер ею браунинг и сунул его мне в боковой карман куртки.
- Так надежнее будет!
- Конечно надежнее, - радостно кивнул я, - еще два года за хранение оружия!
В комнату заглянул один из узбеков и какой-то заросший щетиной карапуз с орлиным носом и глазами навыкат. Одет он был в шорты, шлепанцы и цветастую рубаху с коротким рукавом. Пухлыми руками, унизанными аляповатыми золотыми перстнями, он перебирал деревянные четки. Наверное, это и был пресловутый Ашот.
- Это он у тебя грозился квартиру отобрать? – усмехнулся я.
- Нет, конечно, - скривился Игорь, - наоборот, он мне по гроб жизни должен за машину, на которой он бомбит.
Ашот непонимающе уставился на Игоря.
- Кого куда вэзти, брат?
Игорь недовольно поморщился и кивнул на меня.
- Сейчас вместе с этим до ментовки поедем. Напишите там заявления, что он на меня с пистолетом напал.
Ашот достал из кармана шорт нож – бабочку и, крутанув им, разложил лезвие.
- Абдулла сказал, что его мочить будем.
- Планы изменились, - рявкнул Игорь, - убери железку!
И тут я посмотрел в окно. Нет, не так. И тут я увидел за окном черную фигуру в маске и бронежилете. В ту же минуту оконные стекла брызнули дождем, раздался грохот, срываемой с петель двери, и я оказался на полу.
Лежа на боку, со связанными за спиной руками, я наблюдал, как комната наполнилась людьми в шлемах и бронежилетах с надписью «СПЕЦНАЗ» на спинах.
Откуда-то издалека доносился поросячий визг Ашота, которого два спецназовца били ногами по ребрам, после того, как он попытался махнуть своим ножом в сторону одного из них.
Кровь опять начала заливать мне глаза, но я успел разглядеть, как Игорь повис на руке спецназовца, пытаясь вырвать у того пистолет и тут грохнул выстрел, ударив звонким щелчком по моим перепонкам. Бледное лицо Игоря оказалось прямо напротив моего. Из уголка его рта сочилась кровь, а тело дергалось на полу. Глаза его закатились, и зрачки подернулись пеленой. На минуту он открыл глаза, увидел меня и усмехнулся.
- Да, похоже, я не самый умный…
Он хотел еще что-то сказать, но поперхнулся кровью и засипел, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыбина. Рядом началась суета, меня подняли на ноги и от этого рывка сознание мое окончательно помутилось. Последнее, что я почувствовал, это был звук разрезаемых веревок у меня за спиной. 

[dickblower 184]

ГЛАВА 10. СЮРПРИЗЫ

 

Больничная каталка везет меня по мрачному гулкому коридору, слегка подсвеченному лампами дневного света, которые проплывают под потолком голубоватыми пятнами. Наркоз постепенно отпускает, возвращая сознание из наркотической эйфории операционной. Я начинаю чувствовать тело, и тупая головная боль напоминает мне, почему я здесь.
Открываю глаза уже в палате. Дверь приоткрыта, оттуда доносится резкий запах лекарств и застоявшейся в утках мочи. Надо мной склоняется сестра, деловито нащупав вену на сгибе руки, ставит капельницу и молча, уходит.
Пытаюсь повернуть голову и осмотреться, но из этого ничего не получается. Голова, запеленатая бинтами, водружена на подушке, и малейшее шевеление вызывает удары молота, которые изнутри кажется вот – вот разобьют черепную коробку.
Слышится голос сестры.
- Доктор, он приходит в себя.
- Как вы себя чувствуете, больной? – доносится голос доктора.
Пытаюсь разлепить сухие губы и ответить, но получается только свистящий шепот.
- Голова болит, и пить хочется.
- Это нормально, это пройдет. Вам повезло, что нет кровоизлияния, а только сотрясение мозга.
Кто – то подносит к моим губам стакан с водой, и я жадно пью, звякая зубами о стекло. Тяжелая усталость обволакивает все тело, и я проваливаюсь в омут сна.
Изредка я просыпаюсь, чувствуя, как ставят очередную капельницу или тыкают в рот ложкой с больничной кашей – размазней. Я отплевываюсь и сжимаю губы.
С каждым утром гул молотков в голове становился тише и вот, наконец, однажды проснувшись, я смог поднять руки и сесть на кровати. От резкого подъема меня повело, но через минуту я обрел равновесие и спустил ноги на пол.
За окном моросил мелкий осенний дождик и желтый кленовый листок, прибитый ветром, дрожал на стекле. В двухместной палате кроме меня никого не было. Вторая койка аккуратно заправлена. Я ощупал свою голову и с удовлетворением отметил, что чалма, окутывающая ее, стала заметно меньше.
Заметив на тумбочке у кровати тарелку с рисовой кашей и чашку киселя, накрытую черствой корочкой хлеба, я вдруг ощутил зверский голод и, радуясь этому, как верному признаку выздоровления, съел всю кашу и выпил кисель, не обращая внимания на комки, которых терпеть, не могу. От резких движений в висках застучало, но это не пугало, потому что голова больше не кружилась.
На следующий день я уже ковылял по коридору в сторону туалета, изредка останавливаясь отдохнуть и держась за стену. Постепенно воспоминания начали возвращать меня к действительности, которая была не очень радостной. Я вспомнил как Игорь сунул мне пистолет в карман и не найдя своей одежды, был уверен, что его забрали менты.
Но меня больше удивило то, что у дверей палаты не было никакой охраны. Неужели они не проверили, кто я такой и не знают, что я в розыске?
Теряясь в догадках, я решил при первой же возможности сбежать из больницы, списав отсутствие интереса к моей персоне на нерасторопность карающих органов. Но пока сбежать я не мог по причине слабости. Оставалось только набираться сил и надеяться, что за мной не придут.
Каждое утро я выглядывал в коридор и нервно ожидал увидеть фигуру в форме. И однажды я дождался. Улыбаясь во весь рот, к моей палате приближался … Витек. В руках он нес целлофановый пакет с фруктами и, увидев меня, ускорил шаг.
От неожиданности снова застучало в висках, и на мгновение суеверный ужас сделал ватными мои ноги. Я зажмурил глаза и подумал, что до выздоровления еще далеко, и я вижу привидение.
Витек, однако, оказался вполне живым и здоровым. Он радостно ввалился в палату и, бросив пакет на соседнюю кровать, по своему обыкновению громогласно выразил восторг.
- Привет, головастик! Чего это тебе на башку намотали, уши что - ли мерзнут?!
Он весело хохотнул, но заметив, что я держусь за дверной косяк и смотрю на него с открытым ртом, подхватил меня под руки и усадил на кровать.
- Сейчас все объясню, вижу ты совсем не в курсе наших приключений!
Он подвинул табурет к моей кровати, вынул из пакета яблоко и, потерев его о рукав, с хрустом откусил добрую половину. Прожевав, он посмотрел на меня и уже серьезным тоном начал свой рассказ.
- Ты, наверное, помнишь, когда мы виделись в последний раз, я лежал на земле с простреленным брюхом, а ты как сайгак скакал от Игоря.
Я кивнул.
- Так вот, лежу это я, значит, помираю помаленьку. Слушаю, как Игорь из твоего карабина бахает и думаю, что осталось мне недолго. Крови подо мной натекла целая лужа, но пошевелиться боюсь, знаю, что добьет. Закрыл глаза и жду, что дальше будет.
Витек нервно почесал живот.
- Потом он вернулся, обшарил карманы Айно и мои. Забрал у нас все золотые монеты, и слышу, лопатка звякает. Открыл один глаз, смотрю, а этот гад монеты в тряпочку завернул и под валун в мох закапывает. Я уже тогда вырубаться начал и тело все как будто отнялось. Слышал только, как он по телефону милицию и скорую вызвал, да сказал, что ты его убить пытался и все золото забрал.
Витек встал, задумчиво повертел в руке огрызок яблока и положил его на тумбочку.
- Ну а дальше, мне повезло, что пуля навылет прошла и позвоночник не задела. В реанимации месяц, четыре операции, полметра кишок удалили. Так что острого мне теперь нельзя. Из больницы выписался на той неделе, а следователь тут как тут. Рассказал мне про твои подвиги. Говорит, что не ожидали от тебя такой прыти. Ну, я его просветил как потерпевший, так что Игорь у нас по всем статьям был бы обвиняемым, если бы не помер.
- Все - таки умер, - равнодушно обронил я,- значит, менты за ним давно следили?
- В том то и дело, что нет, - усмехнулся Витек, - следили они за узбеками, которых он в подвале школы поселил. Они оказывается героинчиком барыжили, который сами и привозили. А наш знакомый с ними в доле был. В тот день, когда ты в школу пожаловал, у них как раз поставка новой партии была, вот спецназ их брать и приехал.
- Значит это не по мою душу приходили, - выдохнул я с облегчением и откинулся на кровати.
- Нет, конечно, кому ты нужен! – засмеялся Витек, - они даже за Игорем ехать не спешили, после моих показаний. А теперь, как он помер, так вообще дело прекратить хотят. Про золото я им наврал, что оно все у Игоря. Так что пусть теперь ищут.
Я вдруг почувствовал, как с души свалился камень размером с дом. Захотелось зареветь в голос, но я не стал этого делать, а просто еще раз вздохнул.
- Он сказал, что меня уважает.
- Кто? – Спросил Витек.
- Да Игорь, когда, его подстрелили.
Витек хмыкнул, и достал из кармана плоскую стальную фляжку.
- Давай-ка лучше дернем коньячку за все, что хорошо кончается!
Он сделал из фляжки два глотка и протянул ее мне, жуя яблоко.
- Хоть нам с тобой и нельзя, но по такому случаю не повредит.
Коньяк обжег мягким огнем гортань, и приятное тепло разлилось по всему телу. Глаза мои начали слипаться, а в голове зашумело. Ослабленный организм быстро среагировал на спиртное.
В дверь заглянула сестра, потянула носом воздух и грозно рявкнула на меня:
- Пьете! Сейчас зав.отделением скажу и он тебя выпишет к чертовой матери!
Витек засуетился, начал собираться и весело схватил сестру под локоток.
- Сестричка, увидев такую привлекательную женщину, я просто не могу не выразить свое восхищение! Что вы делаете сегодня вечером?
Он удивленно вскинула глаза, потом захихикала и вышла в коридор в сопровождении Витька. Обернувшись в дверях, он повертел пальцем у виска в ее сторону и подмигнул мне.
- Не забудь, нам еще Карельское золотишко из-под камушка достать надо!
В тот день я впервые уснул сном без сновидений и волнений. Через неделю мне сняли шов, и теперь на бритой голове красовался свежий розовый шрам, который первое время постоянно чесался. Меня перевели в общую палату, где я целыми днями играл в карты с соседями – такими же выздоравливающими и готовящимися к выписке. Я старался не думать обо всем случившемся, но оно само о себе напомнило.
Однажды утром в палату в сопровождении сестры вошел худощавый молодой человек в кожаном плаще «а ля Глеб Жеглов», из которого на тонкой шее смешно торчала круглая голова с зализанными назад волосами. В руке он держал потертый пухлый портфель. Сестра кивнула ему в мою сторону и он, представившись следователем, бесцеремонно уставился на меня бесцветными глазами – буравчиками.
- Я веду ваше дело и должен задать несколько вопросов, - произнес он таким – же бесцветным холодным голосом.
Соседи по палате тихонько скользнули за дверь и прикрыли ее снаружи.
Внутри у меня, что-то оборвалось и полетело по направлению к пяткам. Видимо это было мое сердце. Я сразу вспомнил о пистолете, который Игорь сунул в карман моей куртки, и приготовился все отрицать. Однако к удивлению, речь зашла совсем о другом.
Следователь жестом фокусника извлек из портфеля лист бумаги и, сунув мне его в руки, по-хозяйски скинул плащ прямо на мою кровать.
- Уголовное дело об убийстве в отношении вас прекращено, ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.
Пока я читал постановление, он деловито осмотрелся, пододвинул к себе табурет и сел на него, положив портфель на колени. По его решительному виду чувствовалось, что он пришел не только за тем, чтобы объявить мне радостную весть о том, что меня больше не подозревают в убийствах. Он уже достал чистый бланк протокола допроса и нетерпеливо постукивал по нему ручкой.
- Расписывайтесь там, где стоит галочка, и приступим к допросу по другим фактам.
Явно передо мной был начинающий поклонник методов Глеба Жеглова, которого стоило немного остудить.
Я не спеша перевернул лист постановления, внимательно изучил подпись следователя, печать, и спросил с недоумением:
- А вы собственно кто?
Его глаза на мгновенье удивленно распахнулись, а затем метнули в меня молнии.
- Я следователь, вы что, не слышали?!
- Слышал, - медовым голосом произнес я, - только удостоверения вашего не видел.
Его лицо вспыхнуло. Торопливо выдернув из-за пазухи красную корочку удостоверения, он развернул его и демонстративно сунул мне под нос.
- Теперь все в порядке?!
По его оскорбленному виду я понял, что нажил себе непримиримого врага, но меня это нисколько не огорчило, ибо с системой подружиться нельзя.
Поэтому я вздохнул и грустно сказал:
- Нет, еще не все. Пожалуйста, уберите ваш плащ с моей кровати и повесьте его на вешалку у двери.
Наблюдая за тем, как он идет к двери с плащом в руках, я закинул руки за голову и улегся на кровать.
-Теперь я готов отвечать на ваши вопросы.
Он торопливо начал заполнять графы бланка протокола – дату, время, мое имя фамилию и отчество. Пока он это делал, я лихорадочно соображал, о чем пойдет речь, но на ум ничего не приходило.
Наконец, он закончил возиться с протоколом и спросил:
- При задержании у вас изъяли золотые монеты. Где вы их взяли?
Все стало на свои места. Как я мог не догадаться, что его интересует только золото?!
- Послушайте, господин следователь, я могу вообще не отвечать на ваши вопросы, поскольку Конституция гарантирует мне такое право! Но только по доброте душевной я вам скажу, что те монеты, которые у меня изъяли, я нашел под деревом. Больше ни о каких монетах я не знаю.
- Напрасно вы так себя ведете, - ехидно прищурился он, - из вашего карабина человека убили, и в отношении вас может быть возбуждено уголовное дело за небрежное хранение огнестрельного оружия. Поэтому советую говорить правду.
Он с победоносным видом окинул меня взглядом и заскрипел пером, записывая мои показания про монеты.
- Вас, наверное, плохо учили в ВУЗе,- прервал я его упражнения в каллиграфии, - но поскольку вы ехали сюда из Карелии, скажу по секрету, что когда убийца завладел моим карабином, я его не хранил, а носил. Так что ничего у вас не выйдет. Да вы и сами это знаете, иначе мне уже предъявили бы обвинение.
Он зло поморщился и спросил:
- Вы что юрист?
- Нет, усмехнулся я, - кстати, когда я смогу забрать свой карабин и автомобиль?
Глядя на его ехидную ухмылку, я повысил голос:
- Сразу хочу вас предупредить, если с моим имуществом что – то случится, просто так я с вас не слезу! Можете быть уверены!
Но у следователя в запасе оказался еще один последний козырь, которым он не преминул воспользоваться.
- Я гляжу, вам и адвокат не нужен, - тихо сказал он себе под нос, роясь в портфеле, и извлекая на свет еще одно постановление.
Это было постановление о возбуждении уголовного дела по факту моего побега из-под стражи. Датировано оно было тем же днем, когда я совершил побег.
- Ну что, теперь адвокат понадобится? – холодно спросил он, глядя на меня в упор.
Видя мой растерянный вид, он подвинулся ближе вместе с табуретом и прошипел:
- Если золото отдашь, дело прекратим в связи с твоим деятельным раскаянием, а нет, сядешь за побег!
Он поднялся со стула с довольным видом.
- Я зайду завтра в обед. И смотри у меня, без твоих фокусов. Готовь монеты.
После его ухода я долго лежал и глядел в потолок, несмотря на предложения сопалатников сыграть в карты.
На первый взгляд положение было безвыходное. Золота у меня не было, но следователю на это было плевать. Он уверен, что монеты у меня. А если я ему их не отдам, он просто меня посадит. Бежать из больницы, смысла нет. Всю жизнь не пробегаешь. Я взял из тумбочки копию постановления, которую мне вручил следователь и снова перечитал ее. Да, это был реальный шанс угодить за решетку. Кровь стучала в висках, отдаваясь болью в шраме на голове. Надо было что-то делать, и оставался только один выход.
Утро следующего дня было по-осеннему хмурым. Как обычно в палате зажегся свет и уборщица, гремя ведром и шваброй мыла полы, ворча и не обращая внимания, на недовольные возгласы разбуженных больных.
Вот из коридора послышался звон посуды, в которой развозили завтрак для лежачих. Ходячие, шаркая тапками, потянулись в сторону столовой. Я проглотил овсяную кашу без соли, не чувствуя вкуса, и расположился в холле у телевизора в ожидании оборотня в погонах.
Однако он заставил себя ждать и явился только перед обедом. Издали было видно его фигуру в кожаном плаще, идущую по коридору. Я кивнул ему и направился в палату, где в это время никого не было.
- Понимаешь, монеты мы уже продали, а деньги поделили. Здесь моя доля.
Я открыл свою тумбочку и вынул оттуда пачку долларов, перетянутую резинкой.
- Здесь десять тысяч. Больше нет, правда!
Следователь пожал плечами.
- Ладно, - потянулся он за деньгами, - с паршивой овцы …
Но я убрал пачку.
- Сначала покажи постановление о прекращении дела.
Он, молча, открыл портфель, достал оттуда постановление и сунул мне.
- Ух, ты! – удивился я, - оперативно работаешь. И начальник следственного органа уже утвердил, и печать имеется. Только даты нет. Заранее что – ли приготовил?
-Деньги давай! – занервничал он, косясь на дверь.
Я бросил деньги на кровать и принялся читать постановление, краем глаза наблюдая, как алчный мздоимец мусолит пачку долларов, пытаясь пересчитать купюры, не вынимая их из-под резинки. Наконец, он закончил, и деньги исчезли в его портфеле.
Я с облегчением вздохнул, убрал постановление в тумбочку и нажал кнопку вызова сестры на стене у своей кровати. Надо отдать должное следователю, он среагировал мгновенно, и тут - же вытряхнул все содержимое портфеля на пол, включая доллары. Однако это его не спасло, когда через секунду в палату ввалились люди в штатском и защелкнули наручники на его руках.
Появились понятые и лампа ультрафиолетового излучения, в свете которой ладони и пальцы оборотня горели, синим пламенем. Потом в лучах лампы таким же огнем засветились деньги, вытряхнутые на пол. Затем неудавшегося взяточника увели, а я еще полтора часа отвечал на вопросы уже другого следователя и подписывал протоколы допросов. Наконец все это закончилось, и в коридоре остался один Витек да мои соседи по палате, уважительно перешептывающиеся и косящиеся на меня.
Мы с Витьком вышли в больничный двор, и присели на лавочку. Задувал промозглый ветер, и я зябко кутался в халат.
- Слушай, Алексей, с тебя бутылка! – сказал Витек, - я вчера после твоего звонка, часа два убеждал этих оперов из службы собственной безопасности, что у них есть шанс поймать оборотня в погонах.
- Повезло то, что этот следак из другого региона. Они таких любят.
- Почему? – без особого интереса спросил я.
- Да потому, что меньше шансов, что у него столичная крыша.
- Знаешь, меня от них уже тошнит, - сказал я и поднялся, - пойду у сестры – хозяйки попрошу, чтобы мою одежду вернула, а то в халате я тут дуба дам.
- Как выпишусь, созвонимся.
В каморке, пропахшей нафталином и заваленной пакетами с вещами больных, мне вернули заляпанную кровью куртку, штаны и футболку. Я сгреб вещи под мышку и направился в свою палату отмывать следы крови с одежды. Сунув руку в карман куртки, я обнаружил в нем дырку и почувствовал за подкладкой, что-то увесистое. Разумеется, это был мой браунинг. Не представляю, как его не заметили, когда снимали с меня куртку и сдавали ее на склад, однако я обрадовался ему как старому знакомому.
Через неделю, выписавшись из больницы, я заехал к себе на работу и узнал, что меня уволили за прогулы, чему нисколько не удивился. Что это за экспедитор, которого ни в одну служебную экспедицию не пошлешь по причине его отсутствия. Обрадовало только то, что мне заплатили какие – то деньги.
Квартира встретила меня запустеньем и толстым слоем пыли, лежащим на мебели.
- Недели две назад твоя супружница уехала, - тараторила соседка баба Глаша, отдавая ключи, и пытаясь заглянуть через мое плечо в дверной проем, пока я возился с замком, открывая дверь.
- Вместе с полюбовником вывезли диван и свое тряпье. Ключи вот тебе оставила, сказала, что больше сюда не вернется.
Она еще что-то пыталась сказать, но я захлопнул дверь перед ее носом и, привалившись к стене, закрыл глаза. Впервые за эти месяцы я почувствовал себя дома. Не надо было ни от кого прятаться и ни за кем гнаться. Можно было просто расслабиться и ни о чем не думать.
Моя одежда пропахла больничным запахом, который я уловил только сейчас, поэтому она была немедленно отправлена в стиральную машину. После горячего душа, я завернулся в свой махровый халат и, приготовив нехитрый ужин из яичницы с колбасой, расположился за журнальным столиком перед телевизором, запивая трапезу пивом.
С некоторым удивлением я думал о странном поведении бывшей жены. Сначала всеми силами пыталась остаться в квартире жить, а тут вдруг съехала и вещи забрала. Хотя может, подвернулся новый любовник с квартирой, вот она и пустилась во все тяжкие. Во всяком случае, все это меня сильно устраивало, и я не стал забивать себе голову расшифровкой мотивов женских поступков. Все равно это дело неблагодарное и человеческой логике не подвластно.
По телевизору шел старый черно-белый фильм с Чарли Чаплиным, и я так увлекся незамысловатой комедией, что не сразу расслышал звонок домашнего телефона, стоящего на тумбочке, и прикрытого ворохом газет.
-Алло, - выдернул я телефонную трубку из-под пожелтевшей макулатуры.
На том конце некоторое время слышалось сопение, а потом раздались короткие гудки. Я бросил трубку и пошел доедать свой ужин, размышляя о том, какие у моей бывшей жены идиоты - любовники, звонящие по вечерам. Звонок не омрачил моего приподнятого настроения, а лишь напомнил о том, что теперь я живу здесь один.
Вечер шел своим чередом, пока вдруг неожиданно не погас свет. Чертыхнувшись, я отправился на кухню за фонариком, в темноте натыкаясь на мебель. Фонарика, однако, не было и я, чиркая спичками, вышел на лестничную клетку к электрощиту. Предохранители у нас выбивало частенько, так что ничего удивительного здесь не было. Странно было то, что свет не горел и на лестничной клетке.
Подсвечивая себе спичкой, я открыл дверцу щита, пытаясь разглядеть среди пучков проводов, те, которые шли к рубильнику моей квартиры. С удивлением я обнаружил, что мой рубильник просто выключен и потянулся, чтобы его включить.
В этот момент я почувствовал какое-то шевеление на лестничной клетке наверху слева и вдруг все, поняв, резко присел. Метнувшись к своей квартире и теряя по пути шлепанцы, я слышал, как что-то тяжелое с треском врезалось сзади в дверной косяк над моей головой. Проехав на боку по коридору, я инстинктивно вытянул руки вперед и, уперся в стоящий тут - же табурет. Я схватил его за ножку и с разворота швырнул в сторону двери. Раздался глухой удар, потом хрип и темная фигура, стоящая в дверном проеме, со стоном рухнула на пол.
Я напряженно прислушался, судорожно шаря вокруг себя в темноте, в поисках какого-нибудь оружия. Из полуоткрытой двери веяло холодом подъезда, и кроме шуршащих под руками газет никаких звуков больше не доносилось. На четвереньках я прополз к двери и втянул бездыханное тело в квартиру. В темноте не было видно лица незнакомца, который слабо стонал. Метнувшись на лестничную клетку, я включил рубильник на щите и, подобрав свои шлепанцы, заперся в квартире.
Передо мной предстала картина маслом. На полу, в тусклом свете лампочки, привалившись спиной к стене, полусидел молодой человек в кожаной куртке и джинсах, держась руками за голову. Сквозь его пальцы текли струйки крови, застывая черными дорожками на рукавах. Рядом лежала треснутая бейсбольная бита и останки табурета, которым я так мастерски отбился.
Лицо добра молодца мне показалось странно знакомым, и через секунду я вспомнил, что видел его в компании моей бывшей женушки, во время моего последнего визита на квартиру.
- Ну что горе любовник? – пнул я его ногой в бок, - решили от меня избавиться, и квартирку к рукам прибрать?!
Он застонал и попытался встать, но я предупредил это желание, схватив его за плечи, и врезал со всей силы коленом ему в подбородок. Стукнувшись головой о стену, и клацнув зубами, он затих и сполз на пол.
- Так-то лучше, - пробормотал я и посмотрел на него с сомнением, опасаясь за преждевременную кончину пациента.
Однако это был крепкий парень. Моя бывшая супруга не ошиблась в его физической форме. Если - бы он не промахнулся битой мимо моей головы, шансов у меня бы не было.
Он опять застонал и, перевернувшись на живот, начал медленно подниматься на руках. Мне надоело наблюдать за его попытками, и, сходив на кухню за скотчем, я без труда завел его руки за спину и туго обмотал их липкой лентой. Потом минуту поразмыслив, обмотал еще и его ноги. Потом я порылся в шкафу и, найдя там сомнительной свежести бинты и вату, наложил ему на голову повязку, предварительно полив рану йодом. Он замычал от боли разбитым ртом, из которого сквозь рассеченную губу торчали выбитые зубы, и пузырилась кровь.
- Э нет, дружок, так не пойдет, ты мне говорящий нужен! - сказал я и, подтянув его за шиворот, усадил на жалобно скрипнувший стул посреди комнаты.
Глаза его начали принимать осмысленное выражение и с ненавистью уставились на меня. Не обращая внимания на этот взгляд, я присел напротив и начал говорить монотонным голосом.
- У меня к тебе только один вопрос, кто тебя сюда послал?
Он прошепелявил разбитым ртом:
- Я случайно мимо проходил, а ты на меня набросился! Вызывай скорую и ментов. Я хочу на тебя заявление написать.
Он попытался изобразить ухмылку, но лицо его тут - же скривилось от боли.
Первым моим порывом было желание поднять с пола бейсбольную биту и раскроить ему череп, но усилием воли я взял себя в руки.
- Сейчас ты у меня по-другому запоешь, сука! – выругался я и заклеил ему рот скотчем, несмотря на отчаянное мотание головой.
Существует много способов заставить человека говорить. Практически все люди панически боятся боли. Однако членовредительство не входило в мои планы, ибо я наученный, горьким опытом общения с правоохранительными органами знал, что при малейшем подозрении меня могут арестовать.
Со стороны, конечно, все выглядело довольно сомнительно. Избитый человек в моей квартире, который заявляет, что я его покалечил. Свидетелей нет, так что вопрос здесь спорный, кому из нас поверят.
Если его и вправду подослала моя бывшая половина, то она с гарантией впишется за него и даст какие угодно показания в его пользу. Например, поведает, что они вместе пришли в квартиру, а я набросился на ее жениха из ревности. Чем не мотив? Довольный следователь, потирая потные ручонки, сразу начнет шить мне дело о нанесении телесных повреждений.
От этих невеселых мыслей меня оторвал мой пациент, который начал ерзать на стуле, и мычать. Видимо кровь из разбитого рта попала в нос, и ему нечем было дышать.
Я с треском оторвал липкую ленту от его рта, и он тут - же заорал на всю квартиру истошным фальцетом:
- Убивают, помогите !!!
Пришлось двинуть его кулаком между ребер, от чего он перестал вопить, засипел и закашлялся. Такое поведение говорило о том, то он меня не боится, что подтверждало либо его силу воли, либо безграничную тупость. Надо было его как-то заткнуть и напугать.
Я метнулся в ванную, и сорвал со стены кусок бельевой веревки. Потом сложил ее вдвое и перетянул рот буйно помешанного, завязав на затылке узлом. Теперь челюсти его были открыты, что позволяло дышать ртом, но не давало кричать.
- Ы-ы-ы ! – Сказал он, и кровавая слюна повисла в углах его рта.
- Совершенно с вами согласен, - передразнил я его, гримасничая, - шум нам ни к чему.
Я показал ему бейсбольную биту, аккуратно держа ее газетой за толстый конец.
- Смотри, здесь твои отпечатки пальцев. А на дверном косяке след от удара этой битой. Теперь если я вызову ментов и скажу, что ты ворвался ко мне в квартиру, поверят мне. Поэтому советую рассказать, кто тебя послал.
Он отрицательно замотал головой, загугукал, и яростно вращая глазами, попытался освободиться от скотча, который трещал, но не рвался.
Я с деланной грустью посмотрел на него и сказал:
- Тогда придется обидеть тебя на всю жизнь.
Я удалился в кладовку и, вернувшись, положил на журнальный столик целлофановый пакет, длинный гвоздь и толстый шнурок. Связав концы шнурка между собой, я надел это веревочное кольцо на гвоздь и поднес к лицу своей жертвы.
- Сейчас я сниму с тебя штаны, а шнурок накину на твой свисток. После чего начну вращать гвоздь до тех пор, пока шнурок не затянется и не пережмет твои кровеносные сосуды. При этом ты испытаешь непередаваемые ощущения, а через двадцать минут твой орган почернеет и отомрет. Само собой придется его ампутировать. Тогда ты точно не будешь нужен своей любовнице.
Он выкатил глаза и снова забился, пытаясь вырваться из пут, но я был к этому готов и, накинув ему на голову целлофановый пакет, обмотал его скотчем в районе шеи. Некоторое время он мычал внутри пакета, но когда воздух начал кончаться, решил, притвориться, что задыхается и затряс головой.
Я смотрел на него несколько минут, до тех пор, пока он не упал со стула на пол. Тело его дергалось в конвульсиях, голова бешено тряслась и билась о паркет. Выглядело довольно правдоподобно, и я поддев кухонным ножом край пакета, разрезал его.
Он сипло задышал, хватая ртом воздух, а лицо его меняло цвета. Синюшный сменился бордовым, а потом красным. Я присел над ним, держа перед его лицом все тот – же гвоздь со шнурком.
- Ну что, приступим ко второй части нашего шоу?
Он вяло открыл глаза и отрицательно покачал головой.
- Говорить будешь? – недоверчиво спросил я.
Он кивнул утвердительно.
- Ну, вот и славно.
Я усадил его на стул и снял веревку со рта.
Некоторое время он тяжело дышал, потом сплюнул на пол и сказал:
- Это все она. Сказала, что поженимся, если я тебя убью. Тогда и квартира освободится.
Я включил диктофон своего мобильного телефона и сунул ему под нос.
- С этого места подробнее!
В общем, из его рассказа получалось следующее. Моя бывшая супружница окрутила молодого парня по полной программе и завлекла своими женскими чарами неокрепший юный организм, который влюбился в нее по уши.
Поняв, что отрок у нее на крючке и никуда не денется, эта ехидна, разыграла спектакль как в театре юного зрителя. Она поведала своему поклоннику, что бывший муж, то есть я, редкая сволочь, которая испортила ей всю жизнь. Что де бил я ее смертным боем, и просто так я от нее не отстану и не успокоюсь, пока не разобью счастье влюбленных.
Постепенно она вдолбила в голову своего ухажера простую истину, что пока я жив не будет им спокойной жизни. В результате этого он решил выяснить мой график работы и отдыха, чтобы подкараулить меня и огреть битой по башке. С этой целью он периодически звонил мне домой и молчал в трубку.
После моего визита в квартиру она просто поставила ему ультиматум, что если он меня немедленно не убьет, то она его бросит. Вызвонив меня по домашнему телефону и узнав, что я дома, он радостно прискакал ко мне в подъезд, вывернул лампочку на лестничной клетке и выключил электрический рубильник на щите. Оставалось только грамотно тюкнуть меня битой, и счастливый брак был ему обеспечен.
Что интересно, оказалось, что этот гениальный план придумала моя бывшая жена, которая напутствовала своего любимого поцелуем и приказала звонить, когда дело будет сделано. Мое бренное тело они планировали расчленить в ванной, предварительно приобретя электропилку.
От этих откровений мурашки побежали у меня по спине, но я не подал вида, дослушав обвиняемого до конца и записав его монолог на диктофон.
В принципе можно было звонить в милицию и предъявлять им связанного неудавшегося убийцу, но меня терзали смутные сомнения. Я знал, что моя бывшая женушка обладает нехилой изворотливостью ума и сможет отпереться от всех этих обвинений, послав просто всех куда подальше. И тогда моя жизнь будет постоянно в опасности, потому что она не отступится от задуманного.
Я обшарил карманы куртки бейсболиста–любителя и, напевая себе под нос «Хочет бедную убить, цокотуху зарубить» вытащил оттуда его мобильный телефон.
- Чего смотришь? Говори, что все удалось! – приложил я телефон к его уху и добавил ласковым голосом, - скажи, пусть пилу везет!
Он отрицательно замотал головой.
- Я не могу!
- Послушай ты, жертва любви! - ткнул я его кулаком в бок, - ты что думаешь, что любовница тебя отмажет?!
- Ты и так себе наговорил статью за покушение на убийство и теперь зависит от меня, предъявлю я эту запись ментам или нет!
Он и в самом деле был туповат, потому что только хлопал глазами и качал головой.
Поняв, что мои призывы к его разуму бесполезны я решил действовать более наглядно и, накинув ему веревку на рот, достал шнурок с гвоздем.
Как только я расстегнул ремень и молнию на его джинсах, он гортанно заверещал, как подстреленный заяц и его глаза налились неподдельным ужасом.
- В последний раз спрашиваю, будешь говорить по телефону? – навис я над ним, сжимая в руке орудие пытки.
В воздухе вдруг резко запахло аммиаком, и я с отвращением увидел, что под стулом образовалась лужа мочи. Я понял, что достиг цели по запугиванию этого организма, и осталось только немного дожать его.
- Значит так, - посмотрел я на него сверху вниз, - сейчас я развяжу веревки, наберу номер телефона твоей любимой, и ты скажешь ей, что все удалось и можно приезжать с пилой.
- Если же ты опять начнешь мотать своей тупой башкой, то я лишу тебя всех твоих достоинств! Будешь через дырку писать, понял?!
Он всхлипнул и кивнул.
Я осторожно развязал веревку, будучи готовым в случае криков врезать ему по ребрам, однако это не понадобилось.
- Алло! - произнес он загробным голосом в трубку, приложенную мною к его уху, - все удалось, приезжай с пилой.
Я слышал, как в динамике пропел ее радостный голос:
- Хорошо милый буду через полчаса!
Меня это несколько покоробило и расстроило. Значит и в самом деле это была ее идея, если она так спокойно об этом говорит. Внутри поселилось какое – то нехорошее чувство, как будто дорогие гости украли у меня из буфета серебряные ложечки. Конечно, у меня не было ни буфета, ни ложечек, но бывшая жена удивила меня своими примитивными динозаврими инстинктами. Значит, она заслуживает ту участь, которую я ей приготовил и жалости не достойна. Почему то вспомнился наш неудавшийся брак и неудавшаяся любовь. Но эти воспоминания только на секунду поколебали мою решимость, мазнув под сердцем чем-то горячим и щемящим. Все это было отброшено, лишь только стоило мне услышать ее радостный голос в трубке. Радостный от того что я мертв.
Теперь оставалось только ждать. Только тут я обратил внимание, что до сих пор стою в одном махровом халате и шлепанцах. Быстро переодевшись и накинув куртку, я нащупал браунинг в кармане и пробормотал:
- Ну, вот и пришел твой час.
Мой визави привязанный к стулу снова заскрипел скотчем пытаясь вырваться, и несмело напомнил о себе наивным вопросом.
- А когда ты меня развяжешь?
Я усмехнулся, и снова накинув ему веревку на рот, проверил прочность пут на руках и ногах.
- Скоро друг мой скоро.
Звонок прозвенел неожиданно для нас обоих. Я выключил свет в прихожей и на секунду прильнул к дверному глазку. Моя благоверная стояла на тускло освещенной лестничной клетке, но все равно было видно, что она ярко накрашена, имеет на голове нехарактерную для нее прическу «взрыв кометы» рыжего цвета, а высокий ворот ее плаща поднят закрывая лицо.
- Ишь ты хитрая какая! - подумал я, - даже облик изменила, чтобы соседи не узнали.
Она вошла в темную прихожую, и некоторое время пыталась осмотреться, сняв очки и привыкая к полумраку. Я слегка подтолкнул ее сзади и захлопнул дверь, которая кровожадно клацнула железными зубами замка. От неожиданности она ойкнула и обернулась, а я включил свет.
Похоже, я ее недооценил. Я ожидал всего чего угодно - слез, криков, проклятий, но только не этого. Окинув быстрым взглядом комнату и коридор, она, молча, попыталась лягнуть меня в пах сапогом на высоченном каблуке и одновременно открыть дверной замок. Эту попытку я впрочем, присек, заломив ей руку за спину и прижав лицом к стене.
- Слушай сюда, сука! – прошипел я ей в ухо зловещим шепотом, - веришь, что я тебя сейчас придушу?!
Завитки ее волос щекотали мои ноздри, очень хотелось рассмеяться и чихнуть, но этого делать было нельзя, иначе весь эффект сойдет на нет.
Она тоненько пискнула, пытаясь вывернуться, но я прижал ее к стене еще сильнее и продолжал.
- Я знаю, что вы со своим бойфрэндом хотели меня убить, но у меня к тебе предложение.
Она несколько обмякла а я, ослабив хватку, повернул ее к себе и заглянул в глаза.
- Как выяснилось, я тебя все еще люблю и готов все простить, при одном условии.
В ее глазах скользнуло удивление, смешанное с презрением, но потом они приняли притворно участливое выражение.
- Я согласна, все что хочешь! - прошептала она и обвила мою шею руками, пытаясь поймать мои губы своими.
Я несколько отстранился и произнес:
- А условие простое. Тебе надо прямо сейчас убить третьего лишнего.
Я кивнул в сторону связанного пленника, который безуспешно бился на стуле в попытках освободиться. Видимо он был невысокого мнения о моральных качествах своей избранницы, потому что, услышав, что речь зашла о его убийстве, задергался еще сильнее и в результате повалился вместе со стулом на бок.
Мы подошли к нему и я, достав из кармана завернутый в носовой платок браунинг, вложил его в ее ладонь. Она удивленно вертела его в руках и лицо, ее исказилось от страха.
- Но… я не знаю, как из него стрелять!
- Не бойся, - проворковал я, направляя ее руку с пистолетом на перемотанное скотчем тело, - нажимаешь на спусковой крючок и все.
Я отпустил ее и присел в кресло.
- Ну, давай! Один хлопок и соседи не услышат!
Ее фигура, напоминавшая до этого затравленного зверька, сразу распрямилась. Как ни в чем не бывало, она поправила прическу и обернулась в мою сторону. По ее лицу пробежала победоносная ухмылка, и черный зрачок пистолетного ствола тут же уставился мне в лицо.
- Что ты думал, что мне твоя любовь нужна?! – неожиданно громко взвизгнула она, - всю жизнь ты мне испортил, сволочь!!!
Было видно, что она пытается себя накрутить, чтобы вспомнить обо мне все плохое и сильнее возненавидеть меня. Наверное, женщины так устроены, что убить могут, только если испытывают сильные эмоции. Я бы ее пристрелил не раздумывая и не испытывая никаких эмоций.
От этих мыслей я улыбнулся, и это ее еще больше взбесило. Она начала медленно приближаться ко мне с пистолетом в вытянутой руке.
- Что улыбаешься, думаешь, я не выстрелю?!
Голос ее дрожал и срывался на крик.
- Ты значит чистенький, а я тварь последняя?!
- И потаскуха! – добавил я, и резко вскочив с кресла, бросился в прихожую.
Сзади раздался жуткий грохот, как будто ударили в огромный колокол. Я упал на пол и закрыл голову руками. Все заволокло едким дымом, и пронзительный писк проник в барабанные перепонки, заглушая все звуки. Я зажал пальцами нос, и выдохнул несколько раз, пытаясь пробить эту пробку. Писк немного стих, и сквозь него я услышал стоны.
Обернувшись, я увидел женское тело в обтягивающих сапогах – ботфортах и короткой юбке, лежащее на спине. Плащ был расстегнут и покрыт мелкими черными каплями. Правый рукав был залит кровью и обнажал сахарной белизны кости запястья, в том месте, где должна быть кисть руки.
Копна рыжих волос раскинулась на паркете, а вместо лица зияло месиво из костей, зубов и кроваво пульсирующего мяса. Из этих останков выступал обломок затвора браунинга, поблескивая изломами стали.
Я ошарашено посмотрел на тело и понял, что стонать оно уже никогда не сможет. Стонало другое тело, лежащее на боку и привязанное скотчем к стулу. Дым немного рассеялся, и я прошел в комнату по засыпанному битым стеклом паркету. Легкий ветерок шевелил занавески на окне, разбитом взрывной волной.
Видимо я немного перестарался, набивая ствол браунинга тротилом, а патроны тетрилом вместо пороха, которые в избытке оставались после обезвреживания ручных гранат, привезенных с раскопок.
В первый раз мне эта мысль пришла в голову, когда я собирался нанести визит Игорю. Стрелять в него я не собирался, а хотел подсунуть ему браунинг из мести. Но тогда не сложилось, и начинка осталась в пистолете нетронутой. Теперь же моя бывшая супруга сама сделала свой выбор.
Риск конечно был. Она могла поддаться на мои уговоры и застрелить своего любовника, но когда я заметил презрительное выражение ее глаз, сомнений не осталось. Она убьет меня, а не его.
Я еще раз посмотрел на ее бездыханное тело и принялся разрезать ножом скотч, опутавший моего пленника. Освободившись, он зажал нос пальцами и начал выдыхать, сидя на полу. Видимо волной его тоже приложило. Вид у него был ошалелый.
Я оторвал его от этого занятия и изложил свою версию событий, согласно которой, мы втроем мило ужинали на кухне, и моя бывшая супруга вдруг удалилась в комнату, где видимо, решила застрелиться, а попутно и взорваться.
Он тупо кивал головой в ответ на мои доводы:
- Не поверят.
- Надо, чтобы поверили, а не то, я поведаю о диктофонной записи.
Он посмотрел на меня долгим взглядом и процедил сквозь зубы:
- Ну, ты и сволочь!
Я притворно беззаботно улыбнулся и сказал:
- У каждого свои методы. Кто-то бейсбольной битой да электропилкой орудует, а кто-то мозгами шевелит. Так что советую излагать мою правдивую версию событий. Это в твоих интересах. 

[dickblower 184]

ГЛАВА 11. НОВАЯ ЖИЗНЬ

 

- Левее, левее давай! Так, теперь чуть ниже. Стоп! Крепи!
Витек победоносно сложил руки на груди и замер на несколько секунд, любуясь новенькой неоновой вывеской, на которой были изображены перекрещенные металлоискатель и лопата. Ниже шла надпись «Все для поиска кладов. Магазин амуниции и антиквариата».
Я расплатился с рабочими, убиравшими стремянку, и тоже посмотрел на вывеску, которая украшала застекленный фасад нашего магазина, расположенного на первом этаже жилого дома. В его витрине был выставлен манекен, одетый в камуфляж и склонившийся над открытым деревянным сундучком, из которого виднелись позеленевшие от времени медные монеты. Рядом с манекеном стояла лопата и металлоискатель. Когда на улице темнело, включалась подсветка вывески и сундучка.
Прохожие, валившие по улице толпой после напряженного рабочего дня, с интересом притормаживали возле нашей витрины, но заметив надпись на двери «СКОРО ОТКРЫТИЕ», шли дальше.
- Ну вот, а ты говорил, что помещение возле метро дорогое, - усмехнулся Витек, - смотри, сколько людей хотят нас посетить!
- Не говори гоп, - бросил я и вошел в магазин, звякнув дверным колокольчиком, сделанным из снарядной гильзы.
Здесь на полках стояли металлоискатели различных марок, лопаты и рюкзаки. Тут – же на вешалках висели камуфляжные непромокаемые куртки, брюки и плащи. Рядом возвышались различные ботинки и сапоги.
На отдельной витрине под стеклом лежали старинные монеты и амуниция времен войны. Несколько немецких касок, котелков и саперных лопаток украшали верхние полки.
Я окинул взглядом все это убранство и тяжело вздохнул, вспомнив, скольких трудов нам стоила поездка в Карелию за золотом.
Самым простым оказался путь до пограничной зоны, который мы преодолели на джипе Витька. Однако попытка проехать дальше потерпела неудачу из-за большого количества пограничных патрулей на автомобилях, разъезжавших по лесным дорогам. Мы несколько часов наблюдали за ними, оставив машину на обочине и изображая из себя рыбаков со спиннингами у моста через быструю каменистую речку. На другом берегу виднелся свежевыкрашенный щит желтого цвета, на котором огромными черными буквами было выведено « Внимание! Пограничная зона! Предъяви пропуск!»
То – ли границу начали оборудовать в серьез, то – ли это была очередная показуха перед визитом большого начальства, но проехать в пограничную зону на автомобиле без пропуска было нереально. Получить такой пропуск было тоже нереально, учитывая цель нашей поездки. А я вообще опасался слежки, зная любовь ко мне местных правоохранителей после моих приключений.
Так мы и сидели на камнях под дождем, периодически со свистом забрасывая спиннинги в бурлящий поток, и считая пограничные УАЗики, то и дело громыхавшие мимо по бревенчатому настилу моста. Наградой нам неожиданно явились две килограммовые форели, пойманные на блесну. Витек хотел еще остаться порыбачить, но я отговорил его, напомнив, что мы здесь не за рыбой.
К реке был хороший подъезд по грунтовке, проложенный до нас рыбаками на автомобилях. Тут мы и расположились, загнав машину в кусты и поставив палатку. Демонстративно прислоненные к дереву спиннинги и варящаяся в котелке уха, говорили о том, что кроме рыбной ловли нас ничего не интересует.
Сидя под тентом палатки, я крутил свой навигатор, пытаясь прикинуть расстояние до нужной нам точки. Трудность состояла в том, что мы не помнили точно место, где были зарыты монеты. У нас был старый истрепанный атлас, в котором Витек поставил крест карандашом по памяти, и теперь предстояло своими ногами дойти туда и убедиться в правильности этих координат. Радовало только одно – это место было ископано и завалено железным хламом, выкопанным нами при поиске монет. Да и в навигаторе у меня остались координаты этого заброшенного хутора. Так что шансы найти монеты были довольно велики.
Ободренный своими мыслями, я присоединился к Витьку, который уже снял котелок с огня и осторожно дуя на ложку, прихлебывал оттуда уху.
Однако спокойно поужинать нам не довелось. Со стороны дороги сквозь шум дождя донеслось тарахтенье мотора. Это была не машина, поэтому мы отложили ложки и настороженно прислушались. Свет фары метался между деревьями, приближаясь, и вот к нам из кустов выкатился мотоциклист. Это был молодой коротко стриженый парень лет двадцати, в телогрейке и резиновых сапогах. Он заглушил мотор и, упершись ногами в мокрую траву, молча, уставился на нас тяжелым взглядом.
Сразу стало ясно, что приехал он не с добрыми намереньями и в меру своей глупости пытается напугать приезжих городских туристов.
-Здравствуйте! – наконец процедил он сквозь зубы и нахмурил брови.
Видимо он казался себе очень грозным, однако по лицу его пробежала тень сомнения, потому что наша реакция не соответствовала его ожиданиям.
Я упер руки в бока и также молча, принялся разглядывать его в упор. Витек на миг оторвался от ухи и равнодушно бросил:
- Здровей видали. Че надо?
Парень на секунду оторопел, но потом вспомнил, что он местный, и у него есть поддержка, а мы пришлые и одни.
- Я не хочу вас здесь видеть, - глухо произнес он, - это наше место!
Все-таки он был в себе уверен, потому что был не один. Это чувствовалось по его тону. Скорее всего, это был засланец, а остальные либо прятались в кустах, либо ждали его в деревне за пару километров отсюда. Ничем другим я не мог объяснить такое идиотское поведение. Не полезет же этот сопляк драться на двух взрослых дядек.
Я подошел вплотную к мотоциклу и тут же уловил запах свежего перегара от седока. Сразу стала ясна причина его безумной отваги.
- Слушай хлопчик, - навис я над ним, - уезжал бы ты отсюда, а то ночь темная, в реке можно утонуть вместе с мопедом!
Он нервно оглянулся и, увидев, что Витек обходит его сзади, начал поспешно лягать ногой педаль стартера, до тех пор, пока мотоцикл не завелся с громким треском.
- Я вас предупредил! – крикнул он, и через минуту его след простыл, оставив после себя облако едкого дыма, да неровную колею выброшенной колесами глины.
- Как думаешь, - спросил я Витька, - если мы завтра пешком отсюда пойдем, местные сорванцы нам машину сожгут или просто угонят?
Витек вздохнул и поддел ложкой из котелка кусок рыбы:
- Придется ехать на машине.
Перед сном я отмотал длинный кусок лески и, нацепив на него несколько пустых консервных банок, повесил эту гирлянду между деревьями над тропой, ведущей к дороге. Мелкие камушки в банках должны были предупредить нас о не прошеных гостях, идущих по тропе.
Витек глядя на мои приготовления, только усмехнулся и, пошарив в своем бездонном рюкзаке, вытянул оттуда обрез трехлинейной винтовки со свежеструганным цевьем.
- На, держи. Спать по очереди будем.
Опять ты за свое! – выругался я и начал рассказывать Витьку о прелестях следственного изолятора, куда мы могли загреметь за такие штуки.
В ответ он только зевнул и полез в палатку, пробурчав в ответ:
- Ты первый дежуришь.
Некоторое время я ходил вокруг палатки, подбрасывая в костер сухие сосновые ветки. Дождь перестал, и искры от сгоревшей хвои, будто обрадованные этим событием высоко взлетев, таяли в темноте ночи, опускаясь белым пеплом мне на голову.
Я поставил на бок алюминиевую канистру с водой и уселся на нее, отодвинувшись от костра в тень кустов. Приятное тепло от огня разливалось по телу и глаза начали слипаться. Единственное что не давало уснуть это храп Витька в палатке, который заглушал шум реки и треск костра.
Рассматривая обрез, я разрядил его и вынул затвор. Конечно, это было копаное оружие. Зашлифованные каверны на металле ствола говорили сами за себя. Однако затвор ходил легко и подавал патрон без задержек. Витек был в своем репертуаре и неизвестно, что у него еще припрятано в рюкзаке, который я решил обыскать утром.
-Будем надеяться, что он нам не понадобиться, - подумал я и принялся протирать платком все части обреза и патроны. Отпечатки пальцев были здесь абсолютно не нужны.
Закончив, я надел тряпичные перчатки и собрав оружие, дослал патрон в патронник. Затвор глухо щелкнул, и этот звук отразился у меня под ложечкой, навевая неприятные воспоминания.
Перед глазами встало перекошенное ненавистью лицо моей бывшей жены, в последние минуты жизни. Ее изуродованное тело на полу. Морг и плачущая у меня на плече дочь, которой я не мог ничего рассказать. Тупой следователь, изводивший меня две недели своими вопросами и, в конце концов, прекративший уголовное дело.
Все это разом навалилось на меня так, что к горлу подкатил ком и острое, как бритва чувство одиночества резануло по сердцу, выжимая слезы из глаз.
- Отставить сопли!
Я узнал этот голос, который всегда раздавался внутри, когда мне было очень плохо, и безнадега пыталась меня одолеть.
- Ты ни в чем не виноват и все сделал правильно! Поэтому хватит ныть и живи дальше!
- Но я же убил близкого человека!
- Она сама себя убила, а хотела убить тебя! И для нее ты был врагом, а не близким человеком!
Вообще этот мой голос отличался логическим мышлением, и мог оправдать любые поступки. Иногда я ему не доверял, но в этом случае я знал, что он был прав. Однако от этого было не легче, и оставалось надеяться, что со временем черный камень упадет с моей души.
- Что, опять начинаешь?! – тут - же откликнулся голос, - приказываю забыть это дерьмо и жить дальше!
- Нет никаких черных камней, есть только ты! И у тебя еще впереди масса важных дел! А не будешь меня слушать, сдохнешь под забором, жалея себя, такого бедного и одинокого!
- Да кем ты себя возомнил?! – возмутился я в ответ, - пока у меня я есть, я не пропаду!
Голос удовлетворенно хмыкнул и замолк. Видимо его устраивали такие мои рассуждения.
Я тряхнул головой и выругался вслух:
- Черт тебя задери! Так и с катушек съехать не долго!
Однако теперь я ощущал удивительное спокойствие и даже некоторую приподнятость духа, обратив все свои мысли к завтрашнему дню, который сулил нам новые приключения.
Светящийся циферблат наручных часов обрадовал меня своими стрелками, которые показали, что смена кончилась. Растолкав Витька и вручив ему тряпичные перчатки вместе с обрезом, я залез в спальный мешок, и блаженно растянувшись, заснул без сновидений.
Мне показалось, что уже через мгновенье Витек тряс меня за плечо.
- Вставай! Пора!
На часах шесть утра, и я зябко поеживаясь, вылез из сырой палатки, на ходу пытаясь натянуть одновременно штаны и берцы. Под ногами хрустела трава, покрытая инеем и замерзшая за ночь. Первый ледок плавал в лужах, оставшихся после дождя.
В утренней пелене тумана, мы, осторожно озираясь, быстро собрали вещи, свернули палатку и уже через несколько минут наш джип, приглушенно урча дизелем, пробирался по колее через заросли кустов, к дороге.
Глубокая лужа поперек раскатанной грунтовки, заставила нас остановиться. Вчера, до дождя, когда мы съезжали к реке, эта лужа была мелкой, и мы легко ее преодолели. Но сегодня она требовала к себе внимания, поскольку дна ее видно не было.
Я вытащил из багажника лопату и, скользя на мокрой траве, подошел к луже. Опасения оказались не напрасными. Из колеи, скрытой мутной водой, одна за другой были извлечены две коротких доски, истыканные толстыми гвоздями. Эти ежики лежали под водой остриями вверх и ждали таких дураков, как мы. Не было сомнений, что эти доски нам оставил вчерашний мотоциклист. Я сложил деревяшки вместе и убрал их в багажник. Трофей нам еще пригодится.
Витек выругался, а меня это даже обрадовало. Теперь стало понятно, что кроме мелких пакостей от местных никаких неприятностей ожидать не стоит. Можно было не бояться засады или одинокого выстрела из кустов. Однако это не спасло бы нашу машину от разграбления, оставь мы ее у реки.
Выбравшись на главную дрогу, мы с опаской переехали мост через реку и углубились в пограничную зону. Выключив фары, мы медленно двигались по накатанной грунтовке и одновременно прислушивались. В любой момент из-за поворота мог выехать пограничный УАЗик, и тогда наше путешествие могло сразу закончиться.
- Так, - не выдержал я, - давай свернем в лес и машину оставим. До точки три километра можно пешком дойти.
Витек молча, кивнул и одним поворотом руля, свернув с грунтовки, погнал джип, петляя между сосен. Колеса пробуксовывали на влажном мху, но машина двигалась вперед скачками до тех пор, пока не скатилась в овраг, поросший кустарником. Это было идеальное место для укрытия.
Набросив на автомобиль маскировочную сеть, мы двинулись дальше пешком, взвалив на спины рюкзаки с металлоискателями и лопатками. Туман медленно рассеивался, опускаясь ниже к земле вместе с ночным холодом, и солнце изредка проглядывало из-за облаков. Мы шли вдоль лесной дороги, внимательно прислушиваясь к шуму деревьев, готовые в любой момент залечь и затаиться.
Вот впереди донесся шум мотора, и мы привычно повалились среди кустов и мха. Я вытянул шею, пытаясь рассмотреть того, кто ехал по дороге, но перед глазами маячили только листья черники, да подошвы ботинок Витька. Шум приблизился, и я с удивлением увидел сквозь ветви, как мимо нас, подпрыгивая на ухабах, пронесся колесный трактор «Беларусь» с прицепом. В прицепе были плотно уложены сосновые стволы с обрубленными сучьями, на которых верхом сидело человек десять мужиков в телогрейках и драных брезентовых куртках.
- Ты посмотри на них, - ухмыльнулся Витек, когда трактор скрылся за поворотом, - под носом у погранцов лес воруют!
Я сел и привалился к сосне спиной.
- Да мне по барабану, пусть хоть каждый себе по три бани в деревне построит! Удивительно, что они погранцов не боятся.
- А чего здесь удивительного?
Витек поднялся и забросил рюкзак на спину.
- Местные, друг ты мой, знают, где ездить и когда лес рубить, чтобы не попасться.
Получалось что и, правда, местные выбрали удачный день, потому что дальше нам не попалось вообще ни одной живой души, не говоря уже о пограничниках. Навигатор весело попискивал, отсчитывая последние сотни метров до намеченной точки, и вот уже показались знакомые холмы урочища, которое мы с таким усердием перекапывали в поисках золота.
Тут я обратил внимание на следы от мотоциклетных шин, уходящих с песчаной насыпи дороги в сторону, как раз туда, куда мы направлялись. Колея четко прослеживалась среди мха. Витек ушел метров на сто вперед, и мне пришлось догнать его бегом. Я схватил его за плечо и, приложив палец к губам, показал взглядом в сторону следов. Он тут- же выдернул из рюкзака обрез и держа его наизготовку начал осторожно пробираться между сосен. Я последовал за ним.
Наконец впереди показался знакомый холм, который являл собой лунный пейзаж, так он был ископан мелкими и глубокими шурфами. Среди ям громоздились куски железа, ржавые ведра и прочий хлам, вырытый нами при поиске монет.
Здесь никого не было, но комья свежевыкопаной земли и куски мха говорили о том, что сюда недавно нанесли визит наши конкуренты. Мы, молча, переглянулись, и бросились к валуну, у которого Игорь закопал монеты. Здесь дерн был снят сплошным слоем на площади пяти метров. Корни беспомощно торчали из под сосен, обрубленные острым лезвием лопаты. Рядом громоздились квадраты мха, аккуратно сложенные друг на друга.
Не веря своим глазам, я судорожными движениями достал из рюкзака металлоискатель, и, собрав его, принялся проверять землю сантиметр за сантиметром.
- Да брось ты это дело, - махнул рукой Витек, - сразу видно, что место вычищено на совесть.
Это было правдой. Ни одного сигнала прибор не подавал, несмотря на то, что я раз за разом проводил им над землей.
Некоторое время мы, молча, стояли, ошарашенные увиденным. На меня вдруг навалилась апатия. Захотелось просто лечь на землю и никуда не идти. Я вдруг понял, что все наши потуги этого сезона оказались бесполезными. Кто-то более хитрый и удачливый обвел нас вокруг пальца. Я, молча, привалился к дереву, слушая, как внутри поднимается темная холодная злоба.
Видимо все это отразилось на моем лице, потому что Витек, похлопал меня по плечу и попытался успокоить.
- Ладно, забей. Не жили богато, не х… начинать!
И тут меня прорвало.
- Да пошел ты! – заорал я, - меня из-за этого золота чуть не грохнули, покалечили и в тюрьму посадили!
Я еще что-то долго кричал, размахивая металлоискателем едва не разбив его о дерево, но Витек вырвал прибор у меня из рук. Потом он, молча, слушал, опершись на лопату и улыбаясь, кивал головой в такт до тех пор, пока я не выдохся.
Дорога к машине казалась долгой и изматывающей. Мы брели по лесу под дождем, не разбирая дороги. Тучи заволокли небо, начинало темнеть. Первые хлопья снега сменили капли дождя, и вот уже из-за белой снежной пелены едва можно было разглядеть дорогу. Мне уже было все равно, кто нам попадется на пути. Только тут я понял, что все кончено и нет больше никакого смысла куда – то рваться и ехать. Однако в голове начали один за другим, всплывать вопросы. Кто украл наше золото, и как он нашел место, где оно было спрятано?
В случайности я не верил, потому что, судя по характеру раскопа, искали целенаправленно и знали примерно, где искать.
Я поделился своими мыслями с Витьком, на что он тяжело вздохнул:
- Да уж, искали по наводке. Вот только кто навел?
Усталые и мокрые, мы добрались до машины. Обсушиться решили в ближайшей деревне, благо она была километрах в двух от нас. Холодный дождь со снегом сек по лобовому стеклу. Машину то и дело заносило на поворотах, но Витек молча крутил баранку и с каким-то остервенением давил на газ. Наконец, наш заляпанный грязью джип въехал в деревню, и дорога из грунтовой превратилась в разбитую асфальтовую, езда по которой напоминала о стиральной доске.
Фонарь на единственном столбе светил в вечерних сумерках над обшитой досками избой посреди деревни, украшенной фанерной вывеской с надписью «СТОЛОВАЯ». Остальные дома терялись в темноте, проглядывая редкими огоньками окон вдоль улицы.
В тусклом свете можно было разглядеть несколько автомобилей, припаркованных среди луж перед этой точкой общественного питания. Свернули туда и мы. Вспомнив о том, что целый день не ели, мы, не сговариваясь, потянули носами и уловили запах выпечки и жареного мяса, доносившийся из помещения.
Внутри было жарко натоплено и раскрасневшаяся продавщица, она же официантка лет пятидесяти, металась между барной стойкой и развеселой компанией сегодняшних мужиков, обмывавших удачную продажу краденого леса. Кроме них за столиками никого больше не было, но и этого было достаточно, чтобы произвести впечатление толпы, потому что они ржали и гомонили как табун коней. На нас они лишь мельком обратили свои взгляды, а затем снова принялись выпивать и закусывать.
Мы устроились в углу за грубо сколоченным дубовым столом и, бросив свои мокрые куртки на лавку, несколько минут блаженно сидели, наслаждаясь теплом. В это время удачливым лесорубам подали шампура с шашлыком, которые громоздились на подносе, извлеченном официанткой из окошка, соединяющего кухню и зал для посетителей. Новое блюдо, исходящее стекавшим салом и издающее ароматы поджаристой корочки, было встречено с одобрением и за соседним столом звякнули запотевшие бутылки, наполняя ледяной водкой стаканы в крепких руках охотников за бревнами.
- Степановна, давай-ка музон погромче! – хлопнул официантку по необъятному дряблому заду, видимо главный лесоруб – коренастый мужик с испитым и заросшим кудлатой щетиной, лицом.
Степановна взвизгнула и кокетливо сделала вид, что пытается отмахнуться пухлой ручкой, что вызвало новую бурю восторгов и хохота. В тесном зальчике загремела какая–то попсовая мелодия, под которую никто не танцевал. Табачный дым висел в воздухе плотной пеленой, несмотря на открытые форточки.
Я отловил официантку у барной стойки и, перекричав музыку, заказал скромную трапезу с выпивкой, которую она принесла нам на удивление быстро.
Постепенно лесорубы, довольные добычей, начали расходиться. В конце концов, за столом их осталось трое вместе с главным, как я окрестил его про себя. Они уже изрядно захмелели и бубнили друг другу что – то бессвязное, то и дело, пытаясь налить водку в стаканы, но больше проливая.
Мы с Витьком, моментально уничтожив свои тефтели с картошкой, и выпив, разомлели, тихо переговариваясь и решая, что нам делать дальше. В общем-то, решать было нечего. Кругом у нас получился облом, так что надо было ехать домой.
- Ну что - же, начнем все сначала, - сказал я и разлил остатки водки из графина по стопкам.
Витек, не чокаясь, выпил, хрустнул соленым огурчиком и посмотрел на меня.
- Знаешь, есть у меня одна идея!
- Больше никуда не поеду! – взмахнул я рукой, - надоел уже этот порожняк!
- Денег нет, с работы уволили, да еще ты со своими гениальными идеями!
- Да ты послушай! - понизил голос Витек, - никуда не надо ехать! Берем в аренду помещение и открываем магазин снаряжения для поиска! Там же можно и военным антиквариатом торговать, благо у нас с тобой всякого копаного железа полно.
Я скептически пожал плечами.
- А деньги где возьмем?
Витек хитро усмехнулся.
- Есть у меня небольшая заначка, ну а ты свою двушку можешь разменять с доплатой. Вот тебе и деньги.
Перспектива разменивать свою квартиру на однокомнатную меня не очень радовала, но сама идея магазина привлекала. Тем ни менее я не очень доверял словам Витька, зная его авантюрную натуру.
- Здесь все надо просчитать, чтоб не прогореть - задумчиво покачал я головой.
- Какие вопросы? – хлопнул Витек меня по плечу, - все просчитаем! Главное сама идея тебе по душе.
Мы так увлеклись разговором, строя планы, что не сразу обратили внимание на нового посетителя столовой. Витек на секунду замолк и показал мне глазами на дверь, у которой отряхивался от мокрого снега, старый знакомый мотоциклист, не желавший нас видеть у реки.
Он пригладил мокрые волосы, и некоторое время вглядывался в сидевших за столами людей сквозь клубы табачного дыма. Глаза его лихорадочно блестели, губы дрожали. От былой пьяной удали не осталось и следа. Он то и дело шмыгал мокрым носом, вытирая его рукавом телогрейки. Что-то с ним было не так.
Я напрягся, ожидая, что он подойдет к нам, но мы его не интересовали, потому что, скользнув равнодушным взглядом, он направился прямиком к группе лесорубов.
Сквозь грохот музыки до меня донесся его писклявый голос, почти выкрик.
- Верните монеты, козлы, последний раз говорю!
От этих слов кусок хлеба застрял в горле, и я замер с открытым ртом, весь обратившись в слух. Витек что-то говорил, но я схватил его за руку, и он тоже замолк, удивленно уставившись на меня.
Главный лесоруб медленно поднялся из-за стола, навстречу мотоциклисту пьяно улыбаясь.
- Опять ты канючишь, Сашка! Сказано тебе, получишь свою часть… потом!
Сашка шмыгнул носом и сунул руку в карман телогрейки.
- Это я нашел, значит все мое! Отдай по - хорошему!
Голос его дрожал и срывался, что вызвало дружный гогот лесорубов.
- Нет, Сашка, - усмехнулся главный лесоруб, - если – бы я тебе место не показал, где мужика летом из-за золота грохнули, ты – бы ничего не нашел!
- А ты как крыса позорная, один хочешь все захапать. Тогда вообще ничего не получишь! Лучше мы втроем золотишко пропьем! Верно мужики?
Главный пошатнулся, оглянувшись на свою компанию, которая одобрительно загудела.
В этот момент Сашка выхватил из кармана шило и попытался ткнуть им лесоруба в бок. Из этого ничего не вышло, потому что, лесоруб хоть и был пьян, но реакция у него была что надо.
Он перехватил руку нападавшего, и нанес ему сокрушительный удар кулаком в лоб, от которого Сашка рухнул навзничь, гулко ударившись затылком о доски пола. Шило с деревянной ручкой закатилось под стол.
- Да что – же вы делаете, рожи пьяные! – завопила официантка.
Она выскочила из-за своей стойки и с грацией бегемота подскочила к лесорубам.
- А ну проваливайте отсюда, пока я милицию не вызвала!
Она хлестала передником главного лесоруба, отчего тот закрывался рукой и бормотал ухмыляясь:
- Да ладно тебе, Степановна, уходим, уходим.
Поверженный Сашка тем временем, сидя на полу, удивленно трогал свой лоб, который медленно, но верно заплывал огромной шишкой, от чего брови его опускались на глаза, придавая лицу сходство с мордой шарпея.
Добрые пьяные лесорубы подняли его и вывели на улицу, под руки, укоризненно приговаривая:
- Зря ты с шилом полез Сашка. Не надо было жадничать.
Выгнав лесорубов на улицу, официантка, заперла дверь изнутри, и подозрительно покосившись в нашу сторону, недовольно сказала:
- Заканчивайте быстрее, мы закрываемся.
Она выключила музыкальный центр, и мы расслышали, как в кухне льется вода из крана, а посудомойка звякает тарелками.
Расплачиваясь за ужин, я положил на стойку бара несколько мятых купюр и спросил:
- Хозяйка, а чего это они тут не поделили?
Степановна деловито пересчитала деньги и презрительно фыркнула:
- Да пьянь, вот и все!
- Ну а все-таки, – не унимался я, - про какие монеты Сашка говорил?
- Ой, монеты! – саркастически всплеснула руками женщина, - тут летом недалеко в лесу человека застрелили, ходили слухи, что из-за золота.
- Милиция приезжала потом, искала золото, да так и не нашла. Вот Сашка этот с тех пор монеты и ищет. Весь лес у погранзоны перекопал.
- А за что он на лесоруба с шилом бросился?
Она с опаской взглянула на меня и сказала:
- Ничего я не знаю, и нечего тут расспросы устраивать! И вообще давайте чешите отсюда, мы закрываемся.
На улице окончательно стемнело, и мокрый снег валил плотной пеленой, покрывая крыши домов и дорогу. Нечего было и думать о езде в такую погоду, поэтому мы решили переночевать в машине, а утром тронуться домой.
- Как думаешь, монеты у лесоруба? – спросил я Витька, устраиваясь в спальном мешке на разложенном сиденье джипа.
- Вполне возможно, - зевнул Витек, - только нам от этого не легче.
Он повернул ключ зажигания, завел мотор и включил печку, от чего салон наполнился волнами теплого воздуха, а по лобовому стеклу, отогретому изнутри, начали сползать комья мокрого рыхлого снега, покрывавшего автомобиль. Дизель негромко урчал, убаюкивая и навевая сон.
- Да, все логично, - рассуждал я вслух, - до местных дошли слухи, что в лесу недалеко от их деревни из-за золота убили человека, а само золото не нашли.
- Конечно, тут же нашелся энтузиаст, который решил, что он самый умный, и поперся в лес искать наши монеты. Только тогда возникает вопрос – от кого он узнал точное место?
- От лесоруба, - сквозь сон ответил Витек и захрапел.
- А лесоруб от кого узнал? – спросил я и, не дождавшись ответа, выключил двигатель.
- Слушай, а может нам этого лесоруба тряхнуть? – толкнул я в бок храпящего соседа.
- Витек перевернулся на другой бок и захрапел.
Потоки воды струились причудливыми дорожками по стеклу, в свете качающегося на столбе фонаря.
- Ну не хочешь, как хочешь, - сказал я сам себе и надвинул на лицо капюшон спального мешка.
Проснулся я от холода и еще от того, что кто-то настойчиво стучал в окно машины. Стекла запотели за ночь от нашего дыхания и в салоне витал парок, стоило только выдохнуть. Взъерошенный Витек сел на своем ложе, и протерев глаза рукавом свитера, пытался разглядеть сквозь стекло, кто это там стучит.
Я провел ладонью по мокрому стеклу и увидел за окном человека в шапке с милицейской кокардой. Рядом стоял УАЗик с включенными проблесковыми маячками, которые озаряли своим мертвенным синим светом хмурое серое утро. Остатки ночного снега таяли на капоте машины, уступая мелкому моросящему дождю.
- Откройте дверь, пожалуйста! – строго сказала голова в шапке.
Мы с Витьком удивленно переглянулись и вылезли, из машины зябко поеживаясь.
- Вам придется проехать с нами, - продолжала голова, которая принадлежала невысокого роста капитану, ткнувшему мне под нос свое удостоверение участкового.
На крыльце столовой стояло несколько женщин, среди которых я увидел вчерашнюю официантку. Они с любопытством разглядывали нас и о чем – то тихо переговаривались. Из милицейского бобика испуганно выглядывали двое лесорубов и Сашка. Синева оформилась у него под глазами окончательно, а лицо распухло до неузнаваемости.
- А что случилось, капитан? – спросил Витек, набрасывая куртку.
- Убийство, - ответит тот как – то буднично, и махнул рукой водителю бобика.
- Заводи!
Наманикюренные пальцы звонко цокают по клавиатуре компьютера.
- Значит, вы утверждаете, что видели потерпевшего Арбузова вчера вечером в столовой поселка Янкера?
Молоденькая девушка – следователь в голубом приталенном мундирчике с четырьмя вышитыми звездочками на погонах, старательно вбивает мои показания в компьютер. Сейчас ее задача – как можно точнее записать показания всех опрашиваемых свидетелей, поэтому она ждет, что я скажу, и не пишет отсебятины. Потом всю ее писанину будут анализировать более опытные товарищи, которые и решат, кому из опрошенных примерить лагерную робу.
- А кто это, Арбузов? – спрашиваю я, и она показывает мне фотографию человека, лежащего на снегу. Один глаз у него закрыт.
- Нет, этого мертвеца я не знаю, - отвечаю я.
Тогда она достает из письменного стола паспорт и показывает мне фотографию оттуда. По ней я узнаю главного лесоруба, который вчера наградил Сашку оплеухой.
Я рассказываю всю вчерашнюю историю, от начала до конца, не забыв упомянуть про шило и про разговоры о монетах.
Опять ее пальцы стучат по клавиатуре. Проверив написанное, она достает какую – то шпаргалку, и задает мне вопросы, которые я уже жду:
- Скажите, летом этого года вы присутствовали при убийстве финского гражданина в районе поселка Янкера?
- Да, - отвечаю я со скучающим видом.
- При каких обстоятельствах?
Меня начинают бесить начальники этой следачки, которые заставляют ее задавать вопросы, на которые сами прекрасно знают ответы. Наверное, даже уголовное дело, прекращенное в отношении меня, лежит сейчас в ее столе.
- Вам покороче или поподробнее? – милым голосом осведомляюсь я.
- Поподробнее, - отвечает она, и заносит свои когти над клавиатурой.
- Ну, тогда возьмите уголовное дело, которое прекратили в отношении меня, и прочитайте его. Там все подробно описано.
Она резко краснеет и хочет что-то сказать, но я перебиваю ее:
- А если покороче, то я не помню.
- Как свидетель вы обязаны давать показания! – говорит она с нажимом.
- А я и даю. Я просто не помню.
Гудит принтер и оттуда вылезает лист бумаги с моими показаниями, которые я подписываю, предварительно внимательно прочитав. Так и подмывает расставить запятые ручкой, но я этого не делаю, чтобы уж совсем не злить девушку.
На прощанье я осведомляюсь относительно судьбы моих конфискованных вещей – автомобиля и охотничьего карабина. В ответ работница правопорядка ехидно советует мне обратиться с заявлением к прокурору.
Выйдя из кабинета, киваю Витьку, которого опрашивают после меня.
Через некоторое время Витек выходит из кабинета с видимым облегчением и садится рядом со мной в коридоре на скрипучее деревянное кресло.
- Про убийство финского гражданина спрашивала? – наклоняюсь я к нему.
Он утвердительно кивает и откидывается на кресле.
- Сказал, что ничего не помню, потому что сам потерпевшим был.
С улицы слышен, какой – то шум. Сквозь забранное решеткой окно видно, как из кузова грузовой ГАЗели выкатывают по доскам на землю мотоцикл.
Девушка в мундирчике выходит из кабинета, накинув на плечи пальто, и приглашает нас с Витьком за собой к выходу. Там уже стоят два лесоруба. Милиционеры из конвоя приводят распухшего Сашку, почему – то в наручниках. Он дико вращает глазами и озирается по сторонам.
У мотоцикла оперативники уголовного розыска снимают сиденье. Под ним ящик для инструментов, в котором прямо сверху лежит шило с деревянной ручкой, перемазанное черной засохшей кровью.
Сашка начинает бледнеть и рваться из рук конвойных, но те цепко держат его.
- Это не мое! – верещит он сиплым голосом, но конвойных это абсолютно не трогает, и они буквально затаскивают его в помещение.
- Похоже, виновный найден, – шепчет мне Витек.
Лесорубы курят у входа, сплевывая на каменные ступени. Подходим к ним, здороваемся. Слушаю их рассказ о том, как они нашли утром своего товарища недалеко от столовой.
- Вся спина истыкана была и череп проломлен, - хмуро говорит один из них и щелчком отправляет окурок мимо урны.
Наконец нас всех, кроме Сашки отпускают, и мы с Витьком некоторое время сидим в машине, оглушенные стремительными событиями этого утра.
- Все-таки странный он какой-то, этот Сашка, - сказал Витек, - убил человека шилом и в свой же ящик с инструментом это шило положил.
- Меня больше интересует, куда он золото спрятал, - ответил я, - ведь его так и не нашли.
- Золото, золото, - пробурчал Витек, - хорошо, что мой рюкзак не обыскали, а то загремел – бы я за хранение оружия.
Эта возможность его так напугала, что по дороге домой он остановился у первого попавшегося пруда и забросил обрез в воду.
Москва встретила нас настоящей метелью и снежными заносами. Конфискованную летом машину мне вернули и теперь она стоит возле дома в ожидании смены резины на зимнюю.
Лежа в горячей, наполненной пеной ванной, я разглядываю золотую монету с профилем Николая Второго. Мокрый желтый кругляш скользит между пальцами и тускло поблескивает гуртом. Остальные сто восемьдесят шесть стоят ровными столбиками на табурете рядом с ванной. Тут же лежит мобильник. Кладу монету обратно и взяв с пола бутылку пива, делаю несколько глубоких глотков. Освежающая прохлада наполняет меня.
Все получилось довольно просто, и неожиданно. Едва я услышал крики Сашки в столовой, как сразу понял, что золото у главного лесоруба. Оставалось только его изъять.
Подобрав из-под стола шило с Сашкиными отпечатками пальцев, я завернул его в носовой платок и спрятал в карман.
Когда лесорубы выводили Сашку из столовой, в окно было видно, что далеко они не пошли, а уселись на лавочку с другой стороны улицы, где допивали остатки водки.
Мы с Витьком устраивались на ночлег в машине, а они еще гомонили. Обиженный Сашка, так и не выпросив у них ни одной монеты, ушел домой, оставив мотоцикл у столовой.
Я внимательно наблюдал за всем происходящим через запотевшее лобовое стекло, стараясь не упустить момент, когда они начнут расходиться. Витек храпел рядом и опасности не представлял. Наконец главный лесоруб махнул оставшимся на прощанье рукой и побрел, пошатываясь вдоль темной улицы. Его друзья пошли в другую сторону. Медлить было нельзя.
Я накинул куртку и осторожно выскользнул из машины, тихонько прикрыв за собой дверь. Фигура лесоруба еле виднелась во тьме улицы и вот-вот должна была совсем скрыться из виду. Снег лепил в глаза мокрыми хлопьями, и я надвинув на лицо капюшон, медленно пробирался вдоль домов, маскируясь среди кустов и заборов. Надев на руку матерчатую перчатку, я крепко сжал шило, готовый в любой момент, настигнуть свою жертву.
Его фигура смутно чернела на фоне белой пелены, заметавшей все вокруг. Вот он остановился у забора, и, качаясь из стороны в сторону, принялся орошать его мочой. Черная дерматиновая сумка тяжело оттягивала его плечо. Золото скорее все в ней. Пора было действовать, но что-то удерживало меня от последнего броска.
- А это уже будет убийство невинного человека, - вдруг прорезался мой внутренний глосс.
- Да пошел ты! – ответил я ему, - ты с самого начала это знал.
- Ну, тогда я не смогу придумать тебе никакого оправдания, - возразил голос, - а убивать человека просто из-за денег это низкий класс, дешевая работа.
Пока я так препирался сам с собой, сидя в кустах, снег завалил меня с ног до головы, а несостоявшаяся жертва, подтянула штаны и направилась дальше. Так я понял, что не могу убить человека, который не сделал мне ничего плохого.
Я смотрел ему вслед, прощаясь со своими деньгами, когда из проулка вдруг выскочила темная фигура и огрела лесоруба по затылку обухом топора. Послышался хруст и лесоруб, молча, повалился лицом вперед. Неизвестный склонился над ним, замахнувшись для второго удара, но в это время я вывалился из кустов, поднимая вокруг себя фонтан мокрых брызг и снежной пыли.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я несся к нему, сживая в руке шило, и угрожающе хрипел. Темная фигура оглянулась на шум, и я узнал лицо Сашки, перекошенное страхом пополам с ненавистью. В глазах его стоял ужас, он попятился от меня и бросился бежать в то тот – же проулок из которого выскочил. Я не стал его преследовать, хотя он еще долго хрустел кустами и жердями заборов, удаляясь в темноту огородов.
Лесоруб был однозначно мертв. Из пробитого черепа натекла большая черная лужа крови, тут же впитываясь в порозовевший снег. Я пощупал его шею, и запястья, но пульса не было. Затылок убитого белел осколками костей, от которых поднимался пар.
Я подобрал сумку и, открыв ее, нашел там тряпочный мешок с монетами. Не считая их, я сунул мешок за пазуху, а сумку бросил рядом.
Вспомнив о том, что менты без подсказок не могут, я нанес трупу несколько колющих ударов шилом в спину, и вымазал его острие в крови. Прокравшись вдоль улицы обратно, я засунул шило под сиденье Сашкиного мотоцикла, стоявшего у столовой, и с облегчением проскользнул в машину, где Витек выводил рулады своим храпом.
От этих воспоминаний стало как-то не по себе, но прислушавшись к своему внутреннему голосу, я с удовлетворением отметил, что ему нечего сказать.
На табурете зазвонил мобильник и вывел меня из транса. Не вылезая из ванной, я взял трубку и услышал радостный голос Витька.
- Привет, я нашел помещение для магазина! Готовься к размену квартиры!
- Ты знаешь, - зевая, ответил я, - думаю, что квартиру разменивать не придется. У меня тут небольшая заначка образовалась.

КОНЕЦ 

[FALCON81 0]

Прикольно!!!!

[Непрофи 0]

спасибо

[lom 1]

Круто закручено, чухонца жаль, вальнули не за пуй.

У автора есть ещё?

[dickblower 184]

Да вроде нет.

[lom 1]

Жаль. История достаточно жизненная, чутка приукрасил конечно.