Черток Б.Е. - "В Германию, за ракетными секретами"

[dickblower 184]

Из воспоминаний учёного и конструктора ракетно-космической техники Б.Е. Чертока:

"...В начале апреля 1945 года военные действия охватили значительную часть территории Германии: с востока форсированно наступали советские войска, с запада - союзные. Основная группировка фронта находилась уже в 60-70 км от Берлина. В НИИ-1 Наркомата авиационной промышленности в Лихоборах, где я работал в то время, царило крайнее возбуждение. Дело было не только в охватившей весь народ эйфории близкой победы и ощущении выхода на яркий свет после мучительных четырех лет войны. У нас были свои особые интересы в Германии. Исследование материалов, найденных на ракетном полигоне в Польше, в районе Дебице, данные разведки, скудные сообщения союзников - англичан, показания и рассказы немногочисленных имевших информацию пленных - все это дало возможность в общих чертах составить представление о размахе работ в Германии по новому виду вооружения - управляемым ракетам дальнего действия. Последующие события показали, что мы были очень близки к тому, чтобы составить принципиально правильное описание "оружия возмездия" Фау-1 и Фау-2 . Было очевидно, что ни у нас, ни у наших союзников подобных разработок нет ни по достигнутым параметрам, ни по масштабам производства. Нас крайне интересовали проблемы техники управления, конструкции приборов, реальные параметры и схемы управления мощными ракетными двигателями, роль радиоуправления. Мы уже твердо знали, что основной немецкий центр по разработке ракетного оружия находится у побережья Балтийского моря на острове Узедом. Туда рвутся армии Рокоссовского. Но нам надо было успеть до возможного разрушения этого центра нашими же "братьями-славянами", которые понятия не имели о том, какую ценность для специалистов представляют приборы, стенды, лаборатории, бумаги - ведь это все можно взорвать, сжечь, уничтожить просто так, между прочим, если немцы сами все не уничтожат до прихода Красной Армии.

Войска западных союзников уже форсировали Рейн, ликвидировали рурскую группировку врага, выходят к Эльбе. Кто знает, если немцы не будут им противостоять, а бросят все силы только на Восточный фронт, то, может быть, все ракетные трофеи, в том числе из Пенемюнде, лаборатории и заводы Берлина окажутся в руках американцев и англичан. Но в нашем наркомате, да и вообще среди авиационных специалистов особого интереса к управляемым беспилотным ракетам, или, как их называли артиллеристы, управляемым снарядам, не было. Другое дело - реактивные самолеты! Вот "Мессершмитт-262" с двумя турбореактивными двигателями, с которым уже столкнулись в воздушных боях наши летчики, - это действительно достижение техники, которое необходимо срочно захватить и тщательно исследовать. 16 или 17 апреля меня вызвали и объявили, что я включен в группу генерала Петрова - начальника НИСО, которая получает решением ГКО особые полномочия по осмотру, изучению и при необходимости отбору образцов и материалов немецкой авиационной радиолокационной и приборной техники. В эту группу входили 8 или 10 человек, в том числе Смирнов и Чистяков . Мы составили тройку, которая получила целевое задание - изучить немецкие авиационные приборы, автопилоты, спецоборудование самолетов, авиационное вооружение, самолетную радиолокацию, радионавигацию и связь. Круг вопросов очень обширный, но для каждого из нас исключительно интересный. 20 апреля я был приглашен в свой районный Сокольнический военкомат. Здесь, сверившись с секретным списком, офицер объяснил, что мне следует незамедлительно получить обмундирование, включая погоны с двумя просветами и одной майорской звездочкой. В военном билете я значился как "рядовой необученный", и вдруг сразу майорский чин! "Теперь много вас, гражданских, мы переодеваем - и сразу высокие чины!" - не без досады сказал полковник в орденах и с нашивками ранений. Я получил без всякой волокиты полный офицерский комплект, в том числе офицерский ремень, полевую сумку, отличную шинель и пистолет ТТ с двумя обоймами.

23 апреля ранним утром наша группа вылетела с Центрального аэродрома имени Фрунзе. Это старая, хорошо знакомая еще по детским годам и последующей работе "Ходынка". Мы вылетели на полугрузовом "Дугласе"-Си-47 . Тогда это был самый ходовой транспортный самолет. Мы летим на 1-й Белорусский фронт! В наших командировочных удостоверениях указано: "Для выполнения специального задания ГКО". Уже через час мы отвлеклись от разговоров и мыслей о предстоящей нам миссии и прильнули к иллюминаторам. Вскоре под нами был Минск. С высоты около 3000 метров хорошо видно внутреннее содержание домов - почти все они без крыш. Разрушенные города при виде сверху - с самолета - воспринимаются совсем не так, как с земли, когда находишься среди развалин. Как ни удивительно, вид сверху действует и угнетает гораздо сильнее. Может быть потому, что с высоты охватываешь сразу всю масштабность катастрофы - разрушения большого города. Еще через два часа - Варшава - картина еще более страшная, чем Минск. Может быть потому, что много следов черной копоти пожарищ. И далее после Варшавы замысловатые танковые узоры по невозделанным полям. Для заправки сели в Познани . Здесь на аэродроме наблюдали встречу польской правительственной делегации, прилетевшей из Лондона. После Познани уже не отрывались от иллюминаторов. Благо погода была отличная. Леса, хутора, белые домики деревень с красными черепичными крышами. Удивительно, в больших городах все дома без крыш, а села, хутора, фольварки сверху кажутся нетронутыми. И если бы не ползущие по светлым дорогам колонны всевозможных машин, если бы не густая сеть танковых узоров на земле, не сразу сообразишь, что только что здесь прокатился огневой вал одной из последних операций второй мировой войны. Штурм Берлина был в самом разгаре, когда мы пересекали границу Германии.

К вечеру приземлились на полевом аэродроме под Штраусбергом. Здесь, выскочив из самолета, сразу попали в атмосферу боевого воюющего аэродрома. Непрерывно взлетали и садились штурмовики Ил-2. Мне не раз за войну приходилось бывать на боевых аэродромах и наблюдать воздушные бои. Но такой конвейер: взлеты - посадки - заправки - подвешивание бомб и реактивных снарядов - все это быстро, по-деловому, непрерывно - видел впервые. Истребителей прикрытия в воздухе не было видно. Все были "в деле" - над Берлином. Пока генерал разыскивал местные власти тыла фронта, мы вступили в контакты с экипажами, спрашивали о встречах с новыми "мессерами".

Стемнело. И на западе все ярче светилось зарево и доходил, или так казалось, приглушенный расстоянием непрерывный гул Большой Войны. Наконец, появился генерал Петров, распределил нас по трем "виллисам", и мы двинулись в Штраусберг . Добрались прежде всего до офицерской столовой. Непривычная чистота, яркий свет, официантки в белоснежных фартучках и наколках. Где мы? Неужели совсем рядом, в двух десятках километров, идут смертельные бои? Нас вкусно накормили по нормам для офицеров фронтовой армии. Потом старшина повел нас на ночевку. Чистяков, Смирнов и я просились вместе. И он привел нас к двухэтажному коттеджу, сказав, что на втором этаже как раз уже "постелено на троих". И вот мы, три советских инженер-майора поднимаемся на второй этаж немецкого дома, из которого убежали хозяева. Сразу сразил комфорт. Вряд ли службе тыла надо было особенно заботиться о благоустройстве постелей и туалетов для офицеров. Все хозяйское невредимо и, как мы определили, "высший класс". Бросили жребий. Чистякову и Смирнову досталась спальня с широченной двуспальной кроватью и примыкающей к ней ванной и туалетом. На мою долю - кабинет с застеленным чистейшим бельем диваном. В кабинете - не снятый еще портрет Гитлера на стене, а на письменном столе - фотография офицера непонятного нам чина с прильнувшей к нему женщиной. Утром генерал нас собрал для инструктажа и разработки планов действий. Было сказано: наша первая задача - детальное обследование "DVL" - немецкого исследовательского центра "Люфтваффе" в Адлерсгофе.

Представитель "смерша" - военной разведки "Смерть шпионам" - задал нам на встрече вопрос: "В своих листовках немцы пишут, что Берлин мы не возьмем, а получим такой удар, что и костей не соберем. Фюрер приберег секретное оружие для того, чтобы на немецкой земле окончательно уничтожить Красную Армию. Что это может быть?" В самом деле, что это? Если Фау-2, то сколько бы их Гитлер не "приберег", Красной Армии это оружие уже не помешает. Нам-то это было ясно. Химия? Но в любом виде на немецкой земле она теперь более опасна немцам, чем нам. Решили, что это чистейшая пропаганда. И оказались правы. В США, Германии и у нас уже разрабатывалось действительно новое сверхсекретное оружие - атомное. Но даже нам, допущенным к совершенно секретным материалам, до 6 августа 1945 года - до сброса атомной бомбы на Хиросиму - практически ничего о нем не было известно. Тогда мы еще не знали, что совсем рядом с нами уже готовится к поискам немецких атомных секретов группа специалистов из курчатовской команды, имеющая самые приоритетные полномочия, ибо главным шефом наших атомных работ в то время был сам Лаврентий Берия , а во главе особых комитетов стояли такие сильные организаторы, как Ванников и Малышев . Не знали мы, что и с Запада навстречу нашим войскам идут не только армии союзников, но и специальные миссии по захвату немецкой ракетной техники, ее специалистов, по поиску ученых - физиков-атомщиков - и захвату всего, что было сделано в Германии по новейшим достижениям науки и, в первую очередь, в области управляемых ракет, использования энергии расщепления атома и радиолокации. Мы получили неведомо кем придуманные "установки" и инструкции: обследуя немецкие заводы и лаборатории, не увлекаться интеллектуальными достижениями, а в первую очередь переписывать и инвентаризировать типы и количество станков, технологического производственного оборудования и измерительных приборов. Что касалось документации и специалистов, то это было уже делом нашей совести и инициатива не возбранялась.

С 24 по 26 апреля войска 1-го Белорусского фронта прорвали внешний обвод Берлинского оборонительного района, практически соединились с войсками 1-го Украинского фронта и окружили всю Берлинскую группировку. 25 апреля мы услышали о встрече на Эльбе в районе Торгау советских и американских войск. Два дня мы усиленно изучали карты, маршруты, собирали адреса интересующих нас заводов и фирм в районе Большого Берлина. Наконец, с 28 апреля мы начали вылазки по дорогам на Берлин к Адлерсгофу. Дороги Германии восточнее Берлина в эти дни были забиты до отказа двумя встречными потоками. На запад к Берлину - "студебекеры" с бойцами и грузами, все виды грузовиков и пешие колонны усталых, но радостных и оживленных бойцов. На танках, грузовиках, орудиях красками всех цветов надписи - "на Берлин". На восток - грузовики и конные фургоны с красными крестами - эвакуация раненых в ближайшие госпитали. По дороге много медсанбатов и армейских госпиталей. Навстречу армейскому потоку беспорядочные толпы освобожденных всех национальностей. Много приветственных криков в наш адрес. При виде "виллиса" с советскими офицерами особенно отличаются французы, чехи, бельгийцы. С повозки, которую тянут трое молодых парней, соскакивает женщина с французским флагом, бросается чуть ли не под колеса нашей машины, только чтобы пожать нам руки, и кричит, заливаясь от счастья свободы: "Виват ла рюсс!" Наши "пастухи" прямо по дорогам гонят на восток породистых черно- белых коров. Как они пройдут через Польшу? Много конных повозок со всевозможной поклажей. Каждый самодеятельный транспорт под своим национальным флагом. Угрюмо, медленно, молчаливо бредут на восток серо- зеленые колонны пленных. Обвешаны одеялами, щетками, портфелями на веревках, в авоське иногда болтается буханка хлеба. Мы удивляемся: на несколько сот пленных немцев, только что вышедших из боя, всего четверо- пятеро наших солдат охраны.

..Но вот и 1 мая. Можно ли было возиться с отчетами в Адлерсгофе ? Несмотря на строгие предупреждения, чтобы в центр не совались, мы - три майора и водитель с автоматом - решили пробиваться к рейхстагу под предлогом поиска завода фирмы "Аскания" в Фридрихсхагене . Окраины кончились - началось нагромождение развалин. Апофеоз разрушения - груды битого камня, кирпича, лепнины - широченные улицы и крайне узкие проезды. В основном это работа союзной авиации. Разрушение центра Берлина авиацией идет уже более двух лет, и немцы наладили технику расчистки улиц так, что город не задыхался в непролазных развалинах. Чем ближе к центру, тем больше пожаров, сожженных подбитых танков. Вот стоят впритык два танка: наш и немецкий, уперлись друг в друга, оба черные, сгоревшие. Где-то рядом взрывы гранат, и тут же немцы и немки в развалинах, копаются, перетаскивают вещи. Чистяков хочет ориентироваться по компасу, ибо названий улиц нет. Вырвались на прямой участок, уже потеряв ориентировку. Внезапно пожилой немец чуть не бросается под машину: "Там, впереди, взорван мост". Благодарим, может быть, он спас жизнь советским офицерам. Что, какая сила оторвала его от своей тележки в развалинах и бросила к нашей машине? Вдруг толпа - очередь за водой и хлебом, наши воинские кухни. Наконец, выбрались к Тиргартену. Вокруг искореженные зенитки, трупы не успевают убирать. Рейхстаг! Над ним полощется у скульптурной группы красный флаг. Рейхстаг дымит. Нет у нас фотоаппарата. Я добыл "лейку" в Адлерсгофе, но нет кассеты с пленкой. Молчим. А ведь стоило прилететь из Москвы, чтобы 1 мая 1945 года увидеть красный флаг над дымящимся рейхстагом! Вдруг рядом оглушающая очередь крупнокалиберной зенитки. Мы оцепенело смотрим и убеждаемся, что расчет немецкий и бьет в сторону рейхстага. Удивительно, немцы так заняты стрельбой по нашим танкам, что не заметили наш "виллис" в какой-нибудь сотне метров. Наш водитель Василий куда опытнее этих чудаков, к которым его прикомандировали. Несмотря на субординацию, он кричит: "Товарищи майоры, зачем зазря погибать, быстро тикаем!" И мы "быстро утикли" обратно в хаос разрушения мимо Бранденбургских ворот, не очень понимая, где границы фронта. По существу, границ 1 мая не было. Ожесточенно сопротивлялись раздробленные части гарнизона, оборонявшего Берлин. Дрались отчаянно, несмотря на явную безнадежность. Пропыленный с забинтованной головой подполковник с группой автоматчиков остановил нас: "Откуда?" Смирнов, не моргнув глазом: "Из Тиргартена". - "Так ведь там немцы!" - "Но их мало". Боевой офицер, видимо, принял нас за разведку и, досадливо отмахнувшись и скомандовав солдатам "пошли", быстро зашагал на звуки ближнего боя. Возвращаясь вечером через Карлсхорст, мы остановились у штаба какой-то части, чтобы добыть какое-либо пропитание и бензин. Здесь услышали сводку: "Сегодня, 1 мая, к концу дня гитлеровские части общим числом более 1500 человек, не выдержав борьбы в здании рейхстага, сдались. Но отдельные группы эсэсовцев, засевших в разных отсеках подвалов рейхстага, продолжают сопротивляться". Поздно вечером добрались до "своего" Буккова и ...удивительна жизнь: мы можем хорошо поужинать - даже со 100 граммами и перед сном принять ванну! Я сказал: "Фантастика!" Кто-то меня поправил: "Не фантастика, а Европа!" Договорились встать пораньше и завтра быть в рейхстаге. 2 мая, запасшись сухим пайком, мы снова "рванули" из Буккова в Берлин, теперь уже по разведанной дороге. Мы входим в рейхстаг, даже не входим, а нас "вносит" поток бойцов и офицеров. Где-то еще раздаются автоматные очереди. Чумазые бойцы, выбираясь из нижних этажей, предупреждают: "Там, в подвалах, еще сидят". Но выше, вверх, по украшенной разбитыми скульптурами лестнице, идет ажиотажное соревнование - автографы на стенах рейхстага. О, сколько их! Мы уже с трудом находим свободные места. Надо помогать друг другу и подставлять плечи, чтобы, взяв откуда- то что-то красящее, расписаться: "Из Москвы, майоры Смирнов, Черток, Чистяков". Не помню сейчас, ставили ли мы инициалы. Но расписались и эту памятную надпись для верности обвели дважды. Запомнил надпись под нашими автографами: "Русский Иван навел порядок в Германии. Иван Кочетов". На ступенях рейхстага и на площади вовсю шло фотографирование группами. Какое фото мы упустили! В то время, когда мы были в рейхстаге, совсем недалеко - в имперской канцелярии - фашистские руководители отклонили требование о безоговорочной капитуляции. Мы этого, конечно, не знали и когда стали собираться в обратный путь, почуяли неладное. Канонада грохотала с необычайной силой - трудно было даже определить направление, где тише. Это выполнялся приказ о ликвидации Берлинской группировки в самый кратчайший срок. Наш водитель - боец, прошедший войну от самой Москвы, посетовал в который раз: "С вами, товарищи майоры, по глупости пропадешь за день до полного мира". Но мы все-таки добрались до знакомой аллеи, там, наконец-то, снова увидели регулировщиц и "свои" отдыхающие танки. Ну, тут уже знакомая дорога на Букков. Вечером мы решили, что надо закрыть вчерашний долг и все же прорваться на "Асканию", посетить которую нам помешали еще идущие бои и события у рейхстага. О фирме "Аскания" мы были наслышаны еще в Москве. В "DVL" также нашли следы ее многогранной деятельности. И вот мы на заводе, но нашли его с трудом, да и не удивительно. Комендант района, назначенный только 1 мая, - фронтовик, боевой пехотный подполковник. Но при нем уже деятельный бургомистр - на правой руке красная повязка с надписью "Burgomeister". Выслушав, он немедленно вынес план района и очень ясно объяснил, где искать. Чувствуется - хорошо знает район. Но удивился: "Ведь завод-то очень небольшой, это только одно из отделений Аскании". Действительно, весь завод разместился в небольшом кирпичном двухэтажном здании и двух деревянных барачного типа. Оставшаяся на месте администрация объяснила, что сюда они переехали всего года полтора назад. Завод, тем не менее, очень интересный, изготавливает гирогоризонты, курсовые гироагрегаты для Фау-1 и только-только начал осваивать новые дистанционные гиромагнитные компасы по типу американских. - Это что, точная копия "Сперри"? - спросили мы.

- Да, мы изучаем американскую технику со сбитых самолетов. Надо признать, что по дистанционным приборам они во многом нас обошли. Как положено, осмотрели и переписали станочный парк. Особенно понравились прецизионные сверлильные станки с широким диапазоном скоростей от 500 до 15 000 об/мин и с очень плавной регулировкой. В ночь со 2-го на 3 мая мы спокойно спали на уже обжитой вилле в Буккове. Где- то после полуночи я вскочил от беспорядочной стрельбы. Глянул в окно - прожектора шарят по небу, взлетают ракеты, следы трассирующих снарядов, автоматные очереди.

Что такое? Схватил пистолет, товарищи уже тоже выскочили во дворик-сад. Обнаружили красноармейцев, палящих без всякого прицела просто в воздух.

-Что такое?!

- Как что? Война кончилась! Ну, такой салют, что невозможно было не присоединиться. Здесь впервые я использовал свой ТТ, выпустив в воздух целую обойму.

- Такой случай неплохо бы отметить, но ничего нет, - пожаловались мы друг другу.

Но вездесущие бойцы! - Товарищи майоры, ну как так "нет"! Давайте посуду. Мгновенно притащили стаканы и нам налили граммов по 50 чистейшего спирта. На радостях глотнули - аж дыхание перехватило. Хорошо, что бойцы сразу плеснули в стаканы воду - все предусмотрели. Вот так отметили конец войны еще до конца официального, вместе со всем гарнизоном Берлина.

3 мая мы получили информацию о том, что надо не откладывать обследование западной части Берлина, потому что уже в мае возможна передача этой части Берлина трем союзникам и тогда нам доступ туда будет закрыт или бесполезен. А пока там нет ни одного союзного солдата. Итак, утром, опять расписав маршрут на Шпандау-Тремен, отправляемся на своем "виллисе" через уже освоенный нами центр Берлина. Опять знакомая уже картина - до въезда в центр масса людей с ручными тележками и всякой поклажей. Танки и перебазирующиеся воинские части. Опять развалины центра. Немцы, выстроившись цепочками, разбирают развалины - передают камни из рук в руки у бесформенных остовов зданий. Пыль. Это дорога на Науэн. Когда-то первой мечтой радиолюбителя было поймать на самодельный приемник одну из самых мощных в Европе длинноволновых радиовещательных станций в Науэне . Так вот, до Науэна - это на северо-запад от Берлина километров 25 - мы не доехали. Почти у цели на загородном шоссе наш боевой водитель вдруг резко затормозил, схватился за автомат и закричал: "Немцы!". Какие немцы? Ведь уже мир - капитуляция. Ан нет, прав наш Василий. Мы попрыгали в кювет и стали наблюдать, как по пересекающей наш автобанн дороге вытягивалась серо- зеленая колонна вооруженных и с полной выкладкой немцев. Солдаты шли быстро, изредка поднимали автоматы и давали очередь непонятно куда, как будто по нам. Мы ничего не понимали, пока по шоссе за нашей спиной, чуть не раздавив наш "виллис", не загремели танки - Т-34, такие знакомые, изрыгая огонь, шли наперерез серо-зеленой колонне. А за ними во весь рост, тоже стреляя на ходу, красноармейцы. Капитан с пистолетом прыгнул к нам в кювет: "Вы здесь откуда?" Мы попытались объяснить, но он только махнул рукой: "Не видите, немцы вырвались из Берлина, могли вас тут прикончить за милую душу. А ну, идите к полковнику. Вон там, по шоссе, в трактире наш штаб. Там с вами разберутся!" Мы оказались между двух огней в одну из трагических и последних смертельных схваток войны. Немцы хотели прорваться на Запад. Но лучше бы они этого не делали. Было страшно смотреть, как наши танки и идущие вслед пехотинцы почти в упор их расстреливали, удивительно покорных и почти не отстреливающихся. А по шоссе, на котором мы стояли, уже в сторону Берлина спокойно двигалась наша колонна на "студебекерах", как ни в чем не бывало. У них на глазах шел бой, а они ехали своей дорогой: этот бой их не касался. Откуда-то опять возник, размахивая пистолетом, капитан, возбужденный, матюгающийся, вскочил в наш "виллис" и скомандовал: "Поехали в штаб дивизии". Доехали до "трактира" - это оказался придорожный ресторан "Завтрак в харчевне". Полковник, очевидно, командир дивизии, сидел за большим столом, уставленном всевозможными бутылками и закусками. За столом сидели в явно неслужебном виде еще человек десять военных.

Капитан подошел, козырнул и доложил: "Во время операции обнаружены вот эти - на "виллисе". Мы предъявили полковнику свои документы и объяснили, кто мы и зачем здесь в Тремене ищем завод, на котором делали приборы для Фау-2. Он невнимательно глянул на документы. Рассмеялся: "Живы, и слава богу. А никакой завод искать я вас сейчас не пущу! Видите, какие могут быть заварушки! Садитесь к столу и за победу с нами пейте и закусывайте". Нельзя сказать, чтобы мы сильно сопротивлялись. Вернулись к себе уже затемно, так и не отыскав в Тремене никакого завода "Сименса". А нашли все же на следующий день прекрасный завод "Сименса" в Шпандау.

Это был многоэтажный, совершенно не пострадавший от бомбардировки современный корпус "Сименсаппарат". Завод авиационной аппаратуры. Вход открыт, в проходной ни души. Все двери в цехах по этажам открыты, ходим - нигде ни души. Но все разложено на верстаках, у станков. Все, как работали, так ничего не взяв и не спрятав, ушли, убежали. Стало так не по себе, что мы ходили по совершенно пустым цехам с пистолетами в руках. Вдруг где-то внизу крик "Hende hoch!" и автоматная очередь. Мы бежим по лестнице с третьего этажа вниз. Видим, стоит офицер в капитанских погонах и перед ним два дрожащих немца в гражданском.

- Что случилось?

- Да вот, задержал. Хотели, наверно, взорвать завод. Чистяков взял на себя переговоры с задержанными. Объясняют, что их прислал бургомистр для охраны завода, пока не появились оккупационные власти.

- Врут все. У меня на них глаз есть. Пошли в подвал - я их там из автомата и все дела, - так ясно сказал капитан, что немцы поняли без перевода.

- Подожди, капитан, зачем же, у них ни оружия, ни взрывчатки, давай, отвезем в комендатуру.

- Некогда мне тут с ними возиться. А вам не советую так ходить. У каждого из вас могу оружие отобрать! Я уполномоченный "смерша". Но уговорили. Он махнул на нас рукой и сел в трофейную машину, в которой мы увидели, вероятно тоже "трофейную" женщину. Двое спасенных нами немцев оказались рабочими этого завода, и мы заставили их провести нас по всем цехам. Самое интересное увидели на первом этаже в помещении бухгалтерии и заводской кассы. Весь пол был устлан толстым слоем рассыпанных в беспорядке рейхсмарок. Сколько здесь тысяч или миллионов! Мы небрежно расшвыривали их сапогами, как осенние листья, и, ничего не подобрав, поспешили осматривать завод. Я упорно искал следы производства гироприборов Фау-2 , остатки которых еще в 1944 году были найдены в Польше и изготовление которых осуществляла фирма "Сименс". Однако ничего, кроме чисто авиационной продукции, мы не обнаружили.

6 мая нам пришлось переселиться из уютного, но далекого Буккова в полужилые казарменного типа здания непосредственно на территории Адлерсгофа . Здесь далеко не тот комфорт. А главное - совсем не та офицерская столовая. Большая столовая, кажется, организована специально для "профсоюзных" офицеров. Обслуживают не ослепительные московские официантки, а девушки, освобожденные из различных лагерей и ждущие своего часа для репатриации. Они и мы тогда еще не знали, что их ждет.

Началось почти полуголодное существование. Поэтому при своих экспедициях по Берлину мы всегда не прочь были побывать в воинских частях, где "голодающих" москвичей неплохо подкармливали. В последующие дни продолжали обследование фирмы "Аскания". Она оказалась очень многопрофильной и замахивалась на конкуренцию с самим "Сименсом". Обнаружили большой завод и КБ "Аскания" в Мариендорфе. Здесь, наконец-то, я увидел в целости и сохранности рулевые машинки для Фау-2 и очень похожие, но для авиационных автопилотов. На испытательных стендах были собраны комплекты автопилотного оборудования, предназначенного для сдачи. Совсем удивились, обнаружив цех с перископами для подводных лодок и дальномеры к ним, бомбовые прицелы, приборы управления артиллерийским зенитным огнем - ПУАЗО. Для тренировки экипажей или испытаний были оборудованы специальные кабины, где имитировалось все самолетное оборудование для слепого полета. Довольно большой цех занимался чисто оптическим производством. Здесь стояли станки для шлифовки оптических стекол, рядом - готовая продукция. Прямо горы линз различных диаметров до 50 см! Отлично укомплектованы испытательные лаборатории. Барокамеры, термобарокамеры, вибростенды, дождевальные имитаторы. И все, все оснащено универсальной и специальной измерительной аппаратурой и нашей мечтой - многошлейфовыми осциллографами Сименса! 8 мая осматривали другой завод "Аскания" - во Фриденау . Здесь встретились с техническим директором фирмы. Он нарисовал (готовой схемы не было) для меня схему поляризованного реле для рулевых машин Фау-2, сказал, что их фирма во всех отделениях располагает самым совершенным в Европе измерительным и станочным парком. Особенно хвастался уникальным набором координатно- расточных станков и оптическими скамьями. В дальнейших путешествиях начались и межведомственные стычки. Первая произошла в тот же день, 8 мая, когда мы подъехали к заводу "Аскания" - "Крейзельгерет" . Вывеска - "Хозяйство Сабурова ". Какого? Председателя Госплана? У проходной два автоматчика: "Товарищи офицеры, пропустить не можем". После препирательств один из автоматчиков ушел и привел подполковника - такого же "профсоюзного", как и мы. Представились. Он извинился, что не может пускать представителей авиации, так как завод передан судостроительной промышленности. Потом куда-то ушел и вернулся с разрешением. Это был Зиновий Моисеевич Цециор . С ним мы вскоре подружились, и много лет он оставался нашим соратником по разработке гироприборов для ракет . На заводе командовал полковник Виктор Иванович Кузнецов . Он разрешил нам осмотреть уже поставленные на серийное производство гироплатформы. По объяснениям специалистов фирмы, они получили заказ два года назад из Пенемюнде . Для управляемых снарядов. Каких точно - знает только высшее руководство, которое сбежало на Запад. Виктор Иванович, впоследствии главный конструктор гироскопических приборов для ракет и космических аппаратов, будущий академик, дважды Герой Социалистического Труда, а тогда длинный-длинный худой полковник в явно короткой для него гимнастерке с увлечением рассказывал нам об устройстве гироплатформы и особенно установленных на ней интегратора поперечных и продольных ускорений. Кузнецов объяснял: "Да, это очень совершенное произведение. Мы делаем уже неплохие приборы для морских судов, но для ракет, и в таких габаритах?!"

ИЗ ДНЕВНИКА. 9/V-45 г. "Очень интересным было посещение завода "Telefunken" в Целендорфе. Завод вначале был радиоламповым, а в последние годы почти полностью переключился на радиолокационную тематику. В отличие от многих других предприятий здесь мы застали почти весь личный состав, включая главного инженера Вилки и его ближайшее окружение. Я и Чистяков довольно бойко уже говорили по-немецки. Поэтому нам не требовался переводчик. Завод и лаборатории показывали Вилки и начальник производства. Вилки руководил исследованиями в области сантиметровых волн. Его лаборатория, расположенная вне территории этого завода, тщательно изучала американские и английские радиолокаторы , установленные на самолетах, а также радиолокационные прицелы для бомбометания и разведки. Американцы и англичане, по оценке немецких специалистов, очень преуспели в радиолокации. Особенно в борьбе с подводными лодками. Их самолеты обнаруживают перископы за десятки километров. В связи с этим много работали над приборами для сигнализации экипажу лодки о том, что она облучается самолетным радаром. На заводе серийно изготавливались с использованием американского и английского опыта самолетные радиолокаторы . Цеха по изготовлению радиолокаторов хорошо оснащены электронными контрольными приборами. Завод оказался сравнительно новым, его строительство было закончено в 1939 году. Всего работало вместе с "остарбейтер" от 6 до 7 тысяч человек, из них 3 тысячи инженеров и техников. Нужды в материалах и снабжении не испытывали. Телевизионные экраны большого размера для радаров и приемники поставляли фирма "Лоренц" и фирма "Блаупункт" .

- А советские локаторы (радары) вы не исследовали?

- По данным наших военных, ни на одном вашем самолете их не обнаружили. А среди трофеев, которые нам могли бы доставить во время наступления наших войск, тоже ничего не представляло интереса. Мы решили, что у русских эта техника так хорошо охранялась, что не попала в руки наших военных. Думаю, он из вежливости говорил об "охране". На самом деле они догадывались, что у нас во время войны на вооружении практически не было авиационных радаров и радиолокационных прицелов.

Вилки сказал, что последний год их кормили очень плохо. Всего 250 граммов хлеба в день и 200 граммов мяса в столовой. Очень мало сахара и жиров. При этом, как правило, рабочих кормили лучше, чем инженеров.

На заводе работали и иностранные рабочие, в том числе русские и французы. Якобы (хоть мы и не поверили) русских кормили так же, как немцев. Они, правда, не имели права жить в частных квартирах, а ночевали в лагере. Он счел нужным добавить:

- По-моему, все зверства есть результат работы частей СС . Это не люди, а звери.

- Слышали ли вы что-нибудь о лагерях уничтожения - Майданеке, Треблинке, Освенциме, Бухенвальде? Об истреблении 6 миллионов евреев?

- Нет, я ничего об этом не знаю.

- Знаете ли вы, что такое "газваген"?

- Нет, никогда не слыхал. Мы, как могли, объяснили немецким специалистам устройство и назначение газовых камер и газвагенов. На их лицах нельзя было обнаружить ни удивления, ни каких-либо других эмоций. Слушали очень внимательно. Снова: "Это все СС и гестапо". Мы донимали их расспросами о других фирмах и исследованиях. Как все радиоспециалисты и электронщики, они были хорошо информированы о родственных фирмах и разработках и рассказали нам, что радиолокационной техникой для нужд ПВО в основном занимались фирма "Телефункен" и фирма "Лоренц" , дистанционным управлением - фирма "Аскания" и фирма "Сименс" . За последние полгода многие руководители вместе с персоналом и лабораториями перебазировались в Тюрингию и Вестфалию. Им было известно, что секретное оружие - "ракеты возмездия" - делалось в Пенемюнде . Никто из них там не бывал - это было очень секретно. Но другие отделения "Телефункена" строили наземные локаторы и станции радиоуправления ракетами.

Отлично оборудованы ламповые цеха, здесь делали лампы типа магнетронов с мощностью в импульсе до 100 кВт! На вопрос, кто из специалистов в области электронных ламп считался самым выдающимся, Вилки ответил:

- Германия гордится профессором Манфредом фон Арденне . Это человек с большими идеями. Он был великим инженером и фантастом.

- Почему был?

- Последние два года он работал над какой-то новой идеей. Новое секретное оружие. Об этом мы ничего не знаем. Это, кажется, в Министерстве почт или в Институте Кайзера Вильгельма ". Имя Манфреда фон Арденне было нам хорошо известно по довоенной литературе об электронных лампах. Значительно позднее мы узнали, что в Далеме он сотрудничал с физиками, работавшими над немецкой атомной бомбой . За Арденне охотились гораздо более осведомленные о его настоящей деятельности разведки США, Англии и наша. Когда американцы взяли в плен практически всю немецкую элиту, работавшую над проблемой создания атомной бомбы, фон Арденне среди них не было. Он оказался в Советском Союзе и много лет плодотворно работал в Сухумском институте МСМ , был обласкан и удостоен высоких правительственных наград. Так мы впервые услышали об Институте Кайзера Вильгельма в Далеме . Потом, обмениваясь впечатлениями обо всем увиденном на "Телефункене" и позднее на фирме "Лоренц", мы размышляли, как все же, несмотря на строжайшую секретность, в каждой стране научные знания, их прогресс обладают свойствами общности - мысли по каким-то телепатическим каналам связи передаются между учеными. Все мы трудились не только разобщенно, но считали, и вполне справедливо, немцев своими смертельными врагами. Наши союзники из соображений секретности почти не знакомили нас со своими работами. Тем не менее с небольшими разрывами в сроках наука в области радиолокации, ядерной энергии и ракетной техники развивалась параллельно.

"Перед проходной нас окружила большая толпа рабочих, в основном женщины. Надо сказать, что после очень жестких приказов Г.К. Жукова о дисциплине и запрете обижать население, особенно женщин (за насилие был обещан военный трибунал, и это не были пустые слова), немцы осмелели. Да еще пронесся слух, что эти три майора, пробыв почти весь день с руководством завода, даже поделились своими пайками, значит, с ними можно смело разговаривать.

- Господа офицеры, мы хотим знать, что нас ждет? В Сибирь не угонят?

- Вас никто не собирается ни арестовывать, ни брать в плен. А что касается активных национал-социалистов, то с ними будет разбираться ваш бургомистр.

- Нет, вы нас не так поняли. Когда вы дадите нам работу? И кто будет теперь нам платить? Разве вам не нужны аппараты, которые мы умеем делать?"

Да, это были, пожалуй, трудные вопросы для ответа спустя всего пять дней после взятия Берлина. Мы, конечно, пообещали, что все будет рассмотрено, у них хороший завод, поэтому без работы они не останутся. Однако завод "Телефункен" в Целендорфе оказался вскоре в американской зоне Западного Берлина и каким образом были обеспечены работой атаковавшие нас 9 мая 1945 года женщины, мы уже не узнали.

10/V-45 г. "Мы с трудом прорвались на фирму "Лоренц" в Темпльгофе. Большая толпа женщин и детей. Молча смотрят через высокую решетчатую ограду, отделяющую фасад здания, стоящего в глубине двора, от улицы. Вход охраняется нашими автоматчиками, а во дворе несколько "виллисов" и между ними снуют офицеры, грузят картонные упаковки. Когда удалось пройти, после долгих переговоров мы выяснили, что в подвалах фирмы "Лоренц" спрятаны отнюдь не секретные радиолокационные приборы, а более сотни бочек с заспиртованными фруктами - нечто вроде исходного продукта для всевозможных ликеров. Первая волна штурмующих красноармейцев, обнаруживших этот подвал, раньше, чем разобралась в его содержимом, на всякий случай прошила автоматными очередями его темноту. Из продырявленных бочек начал вытекать изумительный нектар. Когда следующие эшелоны наступающих поняли, что находится в подвале, уровень жидкости доходил уже до щиколоток. Тем не менее пошло лихорадочное наполнение всех видов войсковых солдатских емкостей драгоценной влагой. Комендантские власти обнаружили беспорядок только тогда, когда красноармейцам стали "помогать" осмелевшие женщины и подростки, которые показали, что кроме вина у "Лоренца" есть еще склад шоколадных изделий знаменитой фирмы "Саротти" . И, вообще, это "Саротти" уступил свой подвал "Лоренцу", а не наоборот. Именно это, а отнюдь не продукция "Лоренца", соблазняло местных жителей. При их полуголодном существовании возможность добыть первосортный шоколад преодолевала всякий страх перед врагами, пьющими прямо в подвале смесь вин, зачерпнутых из разбитых бочек. Пока не прибыл комендантский патруль, был настоящий праздник.

Теперь навели порядок и раздавали шоколад и вино только с разрешения комендатуры и бургомистра. Но стоящая на улице толпа рассчитывала на добросердечность офицеров, выносивших коробки и пачки шоколада, сухого молока, мешки сахарной пудры. Надо сказать, что они убеждались в русской щедрости. Мы для начала тоже спустились в подвал, освещаемый ручными фонариками. Убедились в герметичности своих кирзовых сапог и по совету дежурного офицера комендатуры попробовали напиток из бочки, где были заспиртованы не то апельсины, не то персики. Конечно, тут же мы признались, что такого напитка никогда не пили. "Напиток богов", но с собой брать было не в чем. Ограничились пакетами сахарной пудры, какао и сухого молока для обогащения наших завтраков в голодном Адлерсгофе .

Сам завод уже до нашего посещения был освоен "профсоюзными" офицерами московских радиозаводов, которые отдали должное подвалу, но нашему осмотру не мешали. Мы около двух часов проговорили с немецкими специалистами. Нам показали передатчики для радиолокаторов трех- и девятисантиметрового диапазонов. Интересно, что лаборатория, специализировавшаяся на разработке телевизионных приемников, была быстро перепрофилирована на приборы с большими электронно-лучевыми трубками радиолокационного наблюдения. Завод выпускал наземные радиостанции с большими вращающимися антеннами для привода самолетов на свой аэродром. Мы выяснили, что практически эти радиолокаторы использовались и для управления воздушным боем в зоне прямой видимости. Удивило количество станций кругового обзора с большим экраном, позволяющим видеть неприятельские самолеты и отличать их от своих. Немцы заявили, что таких установок они выпустили уже около сотни. Трудно было поверить, учитывая исключительную сложность и трудоемкость системы. Локатор "Фрея" начал разрабатываться еще в 1938 году. Он позволял обнаруживать самолет на расстоянии до 120 км. Для управления зенитным огнем разработан радиолокатор "Вюрцбург" со сферической антенной. Ночные истребители наводились на цель мощной радиолокационной станцией "Вюрцбургский великан". В начале войны вся радиолокационная техника немцев ориентировалась на дециметровый диапазон . Немецкие инженеры посетовали: "Наше соревнование с англичанами было войной не только на поле боя и в воздухе, но и в лабораториях. Они еще в 1942 году добились больших успехов, благодаря смелому переходу на сантиметровый диапазон . Мы в это время не имели такой ламповой техники".

После длительного общения с немецкими радиоспециалистами мы, покидая радиолокационный "пьяный" радиозавод "Лоренца", зашли доложить полковнику, который дал нам разрешение на осмотр и общение с немцами. Формальное представление перешло в длительный разговор и обмен впечатлениями. Полковник оказался таким же "профсоюзным", как и мы.

Это был уполномоченный Совета по радиолокации при ГКО Александр Иванович Шокин . Тогда я не мог предвидеть, что встретился с будущим заместителем министра радиоэлектронной промышленности, а затем министром электронной промышленности. В такой его ипостаси мне не раз еще пришлось с ним встречаться почти до кончины Шокина в 1986 году. Тогда в Берлине он с горечью говорил, что наша радиотехническая и электронная промышленность, несмотря на серьезные научные достижения, по сравнению с тем, что мы видим здесь, безусловно, является слаборазвитой.

[dickblower 184]

При всех посещениях немецких заводов и лабораторий, нас поражало, по сравнению с нашей отечественной бедностью, обилие измерительной техники - универсальной и специализированной. Ламповые вольтметры, осциллографы, звуковые генераторы, наборы всевозможных фильтров, стандартных усилителей, волномеров, частотомеров и прочая, прочая - все это высокого качества, ибо отдельные образцы, считавшиеся у нас драгоценностью до войны, здесь попадались на глаза непрерывно. Такого изобилия ни один наш институт, ни один завод, ни одна лаборатория не могли себе даже представить. А ведь война лабораторий это не только война чистых интеллектов. На вооружении у каждого "интеллекта" должны быть самые совершенные инструменты для научного исследования - это дает хорошо развитая приборостроительная промышленность. Увы, даже теперь, уже 50 лет спустя после войны, мы в должной мере не оцениваем силу лабораторного вооружения ученого-исследователя, да и просто инженера.

Кстати, злободневная тема на протяжении последних десяти лет о нашем вопиющем отставании в области персональных компьютеров имеет не только экономические, но и идеологические корни: равнодушие к конкретным нуждам человека как личности, поскольку, по мнению высшего руководства страны, прежде всего, надо было быть впереди "планеты всей" по выплавке стали, чугуна, добыче угля, нефти, количеству выпускаемых тракторов и станков. Эти броские показатели доходили до самых тупых чиновников высоких ступеней партийно-государственной иерархии, а вот зачем нужно лидировать или хотя бы быть на уровне средней капиталистической страны по оснащению измерительной техникой и тем более дорогими вычислительными машинами - это долго не доходило. А когда спохватились, то оказалось, что мы одна из самых отсталых стран мира в этой области. Ну, это дела современные, а тогда мы продолжали в Берлине и его окрестностях собирать и отправлять в Москву достойную внимания литературу и, на чем я особенно настаивал, измерительную технику.

Измерительная техника была моей слабостью при сборе "трофеев". Ящики с приборами, упакованными красноармейцами батальона аэродромного обслуживания, я заранее подготовил и ждал "своего" самолета для отправки в "свой" институт. Уже к середине мая наша тройка, усиленная еще несколькими специалистами из НИСО и ЛИИ , в том числе Сергеем Лосяковым , составила более-менее ясную картину по приборной и радиопромышленности района Большого Берлина. Общий перечень составил более тридцати предприятий, каждое из которых имело технологию и продукцию, превосходящую по своим показателям нашу отечественную.

Самыми интересными были лаборатории и заводы фирмы "Аскания" , фирмы "Телефункен" , фирмы "Лоренц" , фирмы "Сименс" , фирмы АЕГ , фирмы Блаупункт , фирмы Леве-радио . Для нас было внове, что у немцев существовала и процветала фирма "Лист" , специализировавшаяся только на разработке и массовом выпуске многоконтактных штепсельных разъемов - штекеров . Их выпускалось сотни тысяч для всей авиационной и ракетной техники. Это была по идее очень простая, но по технологии принципиально новая для нас продукция, появившаяся в связи с резким усложнением электрических схем летательных аппаратов, необходимостью надежной электрической стыковки и расстыковки при ремонте и испытаниях отдельных отсеков, быстроте сборки и т.д. Сам термин "штекер" перешел к нам от немцев уже после войны.

В истории многое переходит победителям от побежденных. Мы только после войны оценили, какую огромную техническую роль в авиационной и ракетной технике суждено играть такому, казалось бы, простому устройству, как штепсельный разъем - штекер! Немцы затратили годы на разработку технологии надежных разъемов и ввели в авиации и ракетной технике стандартные "штекера Листа" от двух до тридцати контактов. Нам потребовалось три года, чтобы воспроизвести не уступающие по надежности разъемы. Однако в первые годы освоения ракетной техники они доставляли нам массу неприятностей. Теперь наша промышленность выпускает разъемы и миниатюрные, и громоздкие, и герметичные, бортовые и наземные, соединяющие и дистанционно разрывающие свыше 100 электрических цепей. Но, несмотря на все достижения, проблема технологии разъема остается одной из сложнейших во всем мире. Недаром на всех международных авиакосмических выставках большим вниманием пользуются стенды, где рекламируются сотни модификаций различных видов быстрых и надежных кабельных соединителей - разъемов. Десятки мощных фирм во многих странах производят их многими миллионами.

Мы интересовались не только отдельно взятыми заводами, но и организацией и структурой приборной и радиолокационной промышленности. Германские фирмы работали над массой технических проблем по своей инициативе, не ожидая указаний "сверху", они не нуждались в решениях Госплана или наркоматов, без которых у нас ни один завод не мог выпускать никакую продукцию. В частности, в этом была сильная сторона их приборной и радиотехнической промышленности. До войны бурно развивались электроизмерительная, приборная и радиопромышленность для завоевания всего европейского рынка и их изделия успешно конкурировали с продукцией США. Фирмы "Гартман и Браун" , "Телефункен" , "Аншютц" , "Сименс" , "Лоренц" , "АЕГ" , "Роде-Шварц" , "Аскания" , "Карл Цейс" задолго до второй мировой войны пользовались мировой известностью. Это создало прочную технологическую базу, которой у нас в этих отраслях в нужных масштабах так и не было к началу войны. Наша электроприборная промышленность общего назначения, авиаприборная промышленность и, наконец, морское приборостроение держались всего на нескольких заводах Москвы и Ленинграда ( завод "Электроприбор" , завод "Теплоприбор" , завод "Светлана" в Ленинграде, завод "Авиаприбор" , завод имени Лепсе , завод "Электрозавод" и завод "Манометр" в Москве). Показательно, что когда мы после войны начали воспроизводить технику ФАУ-2 и разрабатывать свои новые ракеты, то убедились, что такое давно изобретенное человечеством устройство, как электрическое многоконтактное реле, умеет делать в нашей стране только один ленинградский завод "Красная заря" . В Германии только у фирмы "Телефункен" было три подобных завода и по меньшей мере два у "Сименса" . Это одна из причин, по которой, несмотря на непрерывные бомбардировки, которым союзная авиация подвергала немецкие города, выпуск вооружения не падал, а непрерывно возрастал вплоть до середины 1944 года.

Союзные армии оккупировали Германию. Но предстояла последующая перегруппировка в соответствии с решением Крымской конференции . Мы должны были освободить западные районы Берлина, а в компенсацию американцы освобождали Тюрингию . Ту самую, где находился уже известный по рассказам немцев Нордхаузен . В Тюрингию эвакуировался весь персонал из Пенемюнде, вся документация и уникальное оборудование. Наши власти не спешили вывести войска из западной части Берлина, потому что надо было успеть демонтировать и перевезти в нашу зону Берлина станки и все ценное оборудование с заводов западной части города. Только на демонтаж Сименсштадта - "города Сименса" - были брошены две мотострелковые дивизии. Теперь уже пыль стояла не от боев, а от сотен "студебекеров" и прочих машин, перевозивших по еще не очищенным улицам трофейное оборудование. Между тем и американцы не спешили убрать свои войска из Тюрингии: надо было разыскать и вывезти как можно больше немецких специалистов - ракетчиков и атомщиков. Надо было собрать на подземных заводах в Нордхаузене как можно больше ракет и всякого ракетного оборудования и все это успеть переправить в зону, которая уже не будет доступна Красной Армии. Спешили все, кто работал по обе стороны еще не обозначенных границ, они же просили своих командующих не спешить снимать КПП и охрану этих границ. Тем не менее дружеское общение офицеров и солдат протекало стихийно и, как правило, сопровождалось обменом часами, сигаретами-папиросами, военными эмблемами с пилоток, ремнями.

9 мая все армии торжественно праздновали победу. Война была выиграна. Теперь предстояло выиграть мир. Центральные улицы Берлина расцвечивались флагами четырех союзных держав. На 4 июня была назначена встреча командующих оккупационными войсками, которые должны были договориться о практических мероприятиях по управлению Германией после безоговорочной капитуляции. Аэродром Темпльгоф готовили к встрече высоких гостей - командующих трех держав. Наша комендатура ограничивала проезд советских офицеров через западную часть Берлина.

Но мы выхлопотали все необходимые пропуска, и июнь стал для нас и особенно для меня очень суматошным. На время "особого режима" при встрече командующих союзных армий я уехал в гости к Исаеву в Басдорф . Здесь, в тихой деревушке, располагались опытный завод, лаборатории и стенды фирмы "Вальтер" , которые выпускали ЖРД для немецких истребителей Ме-163 . Мессершмитт еще в начале войны разработал истребитель-перехватчик, по своим характеристикам очень напоминавший наш БИ. Правда, схема его была не похожа - это был самолет- бесхвостка. Таких самолетов было изготовлено несколько десятков, но в воздушных боях они практически не участвовали. Двигатель фирмы "Вальтер" очень напоминал те, которые в РНИИ начали разрабатывать Душкин и Штоколов , затем продолжил и развил Исаев и независимо от всех и надежнее всех делал Глушко в своей казанской "шарашке" . Королев на самолетах Пе-2 в Казани испытывал двигатели, разработанные вместе с Глушко. Здесь наши и немецкие разработки шли параллельно. Поэтому неудивительно, что Исаев с целой бригадой московско-химкинских двигателистов, поглядев на опустевшее Пенемюнде, надолго обосновался в Басдорфе. В Басдорфе Исаев уже явно начал скучать и просил меня по возвращении в Берлин связаться с Москвой и либо договориться о его возвращении (он был уже полон новых идей), либо пробить экспедицию к американцам на запад, в Нордхаузен.

Вернувшись в Берлин, я обнаружил в нашем штабе в Адлерсгофе большое пополнение и получил распоряжение вылететь для краткого отчета и получения новых инструкций в Москву. Наш НИИ-1 , пользуясь дружескими отношениями с командованием ВВС (начальниками НИИ были авиационные генералы), получил в подарок американский двухмоторный скоростной бомбардировщик В-25 "Бостон" фирмы "Норд-Америкен". Летать на нем было куда приятнее, чем на транспортных "дугласах": обзор из штурманской кабины великолепный и скорость выше (из Берлина до Москвы - всего пять с небольшим часов). В Москве был всего два дня. Успел встретиться с Болховитиновым . У него настроение минорное - в наркомате "есть мнение" о замене руководства НИИ-1 и переориентировании НИИ на чистую науку - газодинамику и воздушно-реактивную тематику. Виктор Федорович просил меня, не задерживаясь, сразу, как только станет возможным, ознакомиться с Нордхаузеном и возвращаться в Москву. Я пытался понять, кто в Москве будет вести чисто ракетную тематику и кому теперь нужны Фау-2 и все немецкие секреты. Его мнение было таким: "Фау-2 не нужны никому. Нужна реактивная авиация. И как можно скорей. Ракеты - это будущее, но в наркомате считают, что это не дело авиации". Встретил Пилюгина и Воскресенского , оба не прочь составить мне компанию в Германии, но Болховитинов пока их не пускает. Пилюгин ворчал:

- Зачем мы тут копаемся в посылках, бумагах и ломаем голову, что к чему. Надо там, на месте, разбираться.

Одну ночь я побыл дома в Сокольниках на улице Короленко. Впервые нагляделся на младшего сына, которому всего два месяца. У Кати заботы, которые я успел забыть: дрова, керосин, отоварить карточки и новые лимитные - литерные книжки. Купать младенца - целое событие: воду надо греть на кухне на керосинке и таскать в ванночку, которая в комнате. Но настроение у неунывающей жены и у всех москвичей радостное: победа, "теперь все пойдет по-другому".

14 июня вместе со мной в Берлин вылетели главный инженер НИИ-1 Н.В. Волков и Г.Н. Абрамович - заместитель Болховитинова, профессор МАИ и уже известный ученый в области газовой динамики, тепловых процессов и воздушно-реактивных двигателей. Но круг его интересов в Германии, как он мне объяснил, будет шире: "Надо посмотреть, как вообще работают их ученые". В Берлине я снова занялся комплектованием и отправкой грузов в Москву. 28 июня "подчистил" все свои "адлерсгофские остатки" и загрузил целых два "Дугласа" ящиками с измерительной аппаратурой. Тогда я еще не предполагал, что она попадет в институт, в который мне уже не суждено будет возвратиться. Десять лет спустя я с удовлетворением узнал, что этим богатым арсеналом измерительной техники все же воспользовалась группа Раушенбаха , работавшая в НИИ-1 у М.В. Келдыша .

Пока я занимался погрузкой и отправкой и был экскурсоводом для прилетевшего начальства, Абрамович развил бурную деятельность, работая в Берлине по своей программе. Попав в Германию в чине инженер-полковника, он не без помощи своих авиационных связей добился закрепления за ним персональной машины с номером военной администрации. Это был светло- серый "мерседес" в отличном состоянии. Но больше того, к мерседесу был прикреплен водитель-немец. Водителя звали все просто - Альфред .

В конце июня мы наконец-то узнали, что даны приказы американским войсковым частям очистить, а нашим соответственно занять Тюрингию.

Профессор Абрамович, человек весьма интеллигентный, был увлечен не только профессиональной деятельностью по изучению в Германии близких ему проблем, но и интересовался страной, ее старой культурой, людьми и их послевоенной психологией. Без особого труда он уговорил меня ехать в Нордхаузен, совмещая служебное с приятным: совершить двухдневное путешествие по маршруту Берлин - Дрезден - Аннаберг - Aye - Цвикау - Гера - Иена - Веймар - Нордхаузен. Перед выездом мы договорились с Исаевым, что он со своей основной группой двигателистов выезжает в Нордхаузен по кратчайшему пути - через Магдебург. Встречу назначили 14 июля в Нордхаузене.

Наше путешествие действительно оказалось интересным. Я бродил по уже расчищенным улицам Дрездена. Удивительно, как быстро восстанавливалась в городе мирная жизнь. Между нагромождениями величественных развалин начали ходить трамваи. Там, где чудом сохранились первые этажи, налаживается работа магазинов, кафе, аптек. Много надписей: "Проверено. Мин нет". Заехали в благоухающие розами пригороды, где еще базировалось командование воздушной армии, и заправились авиационным бензином. Бак и три канистры - к великой радости Альфреда, который до этого заправил машину метиловым спиртом и сильно переживал явное падение мощности мотора. После Дрездена Альфред ведет машину уверенно, а мы контролируем маршрут по отличной туристской карте-путеводителю, удивляясь тому, что на ней столько незасекреченных подробностей. У нас с собой были карты Германии нашего Генштаба, которыми снабжались войсковые части. Но общедоступные немецкие карты оказались куда более информативными. Всего два с небольшим месяца прошло после окончания войны, а мы катили по дорогам через деревни и городки, не обнаруживая никаких разрушений. Если бы не встречные и попутные колонны наших перемещающихся войсковых частей, да шлагбаумы в городах с патрульной службой, кое-где проверяющей документы, то невольно возник бы вопрос "а была ли война?" В военной комендатуре Аннаберга, куда мы заехали, чтобы пообедать и получить ночлег, нас предупредили, что далее по нашему маршруту будет подорванный мост и единственная полностью стертая с лица земли деревня, которую следует объехать. Что же там произошло? Ответ мы узнали тут же. За неплохим обедом с рейнвейном пожилой мужчина, оказавшийся русским "перемещенным лицом", работавший в СВА в качестве переводчика, поведал об эпизоде, характеризующем американский метод ведения боевых действий. Прежде всего сберечь жизнь своих солдат - такова основная тактика американских военных действий. Американская механизированная колонна продвигалась в глубь Тюрингии, практически нигде не встречая сопротивления. И вдруг при въезде в эту несчастную деревушку - не помню уж как она называлась - авангард был обстрелян из автоматов и охотничьих ружей. Позднее выяснилось, что в этой деревне обосновался небольшой отряд "гитлерюгенд" , которые, последовав призывам Геббельса, решили стать партизанами - "вервольфами" . Их стрельба не принесла американцам никакого вреда. Будь на их месте наша часть, эти "вервольфы" были бы тут же уничтожены или взяты в плен. Но американцы не желали рисковать жизнью ни одного своего парня. Сильное механизированное соединение без выстрела отошло назад на несколько километров. "Вервольфы" решили, что их деревня уже спасена от оккупантов. Но сильно ошиблись. Командир американской части так доложил обстановку, что ему в помощь было поднято соединение бомбардировщиков, которое превратило злосчастную деревню со всеми ее жителями в бесформенные груды дымящихся развалин. Только после такой обработки с воздуха американцы продолжили свое "победоносное" продвижение. Мы сделали небольшой крюк, чтобы посмотреть на эту разрушенную "крепость", и обнаружили интенсивное восстановительное строительство на месте бывшей деревни.

В Пенемюнде я прилетел 1 июня. Измерительное приборное богатство, которое я собрал в Берлине, и необходимость его доставки в Москву не позволили увидеть этот легендарный ракетный центр сразу же после вступления туда войск 2-го Белорусского фронта. Но нет худа без добра. Удалось организовать из Берлина в Пенемюнде специальный рейс нашего "Бостона" В-25, и моим попутчиком был Вениамин Смирнов , с которым в Берлине мы работали в тесном взаимодействии. Ну какие же в самом деле интересные коллизии вдруг вытворяет история! Советские специалисты в офицерских чинах летят из Берлина 1945 года, где только 20 дней назад подписан акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии, летят на американском бомбардировщике, который ведет летчик, испытывавший первый советский ракетный самолет БИ-1 !

Тогда я еще не осознавал, что лечу на то географическое место на берегу Балтийского моря, которому в истории суждено быть стартовой площадкой для начала великой ракетной гонки XX века. В эту гонку будут втянуты десятки народов всех континентов, и к концу века почти все армии мира в том или ином виде обзаведутся ракетным оружием. Теперь никого не удивляют корреспонденции с фронтов малых локальных войн о том, что идет "война ракет". Даже в многочисленных межнациональных стычках дело доходит до обстрела ракетами! Думаю, не ошибусь, предсказывая, что управляемые ракеты в начале XXI века будут так же доступны, как автоматы Калашникова. Но в те дни мы еще не представляли себе перспектив такого исторического поворота в технике вооружения и нас тянуло в Пенемюнде чисто познавательное профессиональное инженерное любопытство и чувство долга перед своей страной. Я был уже подготовлен к тому, что могу увидеть, рассказами побывавших там Исаева и Палло , которые только неделю назад прилетели из Пенемюнде в Берлин и подробно делились впечатлениями.

Но когда самолет по нашей просьбе пролетел над всей территорией острова, я был восхищен всем увиденным настолько, что теперь, спустя почти полвека, в памяти все еще возникают обширные пляжи, белые барашки набегающего прибоя, лесистые холмы. Не хотелось отрывать глаз от видов этого чудесного природного заповедника. Ландшафт уж очень резко контрастировал с привычными за последний месяц развалинами Берлина. Но вот среди сосен просвечивают контуры зданий, потом огромные железные конструкции поставленных "на попа" мостов, еще какие-то с высоты непонятные, но явно производственные сооружения. На все наложена чуть прикрытая тенями сосен сетка дорог, которые все соединяют. Справа вдаль уходят леса и блики озер, слева - серое море. Пролетели служебную территорию острова, и снова из хвойной зелени проглядывают привлекательные бело-кремовые, розовые и всякие прочие многоцветные виллы и отели. Одним словом, курорт. С воздуха мы не увидели следов жестоких бомбардировок, о которых нам сообщали англичане. Аэродром для приема "Бостона" оказался вполне пригодным. Он рассчитан на посадку скоростных бомбардировщиков. Нас уже ждали и повезли сразу в "Швабес- отель". У каждого, кто делился рассказами, первое впечатление от знакомства с окрестностями Пенемюнде - это отнюдь не сооружения ракетной техники, а красота природы балтийского побережья. Здесь жила и отдыхала элита немецких ракетчиков. Теперь в лучшем из отелей - "Швабес-отеле" - разместился штаб по исследованию Пенемюнде, возглавляемый генерал- майором Андреем Илларионовичем Соколовым .

Немецких компетентных специалистов на острове Узедом практически не осталось. Группа генерала Соколова собрала несколько малосведущих специалистов из местных жителей. С их помощью и домыслами советских инженеров составлялось описание того, чем было Пенемюнде до прихода нашей армии. Именно было, а не есть. Союзная авиация повредила почти все здания и лаборатории. Но разрушенных до основания не было. Огневые стенды по размерам превосходили все, что мы могли себе представить. У стендов были построены хорошо сохранившиеся бункеры, откуда велось управление и наблюдение за испытаниями двигателей и ракет. Все сооружения, занимавшие в общей сложности несколько десятков гектаров, были соединены отличными дорогами. В кабельных каналах проложены десятки километров силовых, измерительных и сигнальных кабелей, которые немцы не успели демонтировать. Все оборудование до последнего прибора и даже станки на большом заводе, здание которого почти не пострадало, было демонтировано, вывезено, а то, что не успели эвакуировать перед появлением войск маршала Рокоссовского, зондеркомандами СС приведено в негодность. Генералу Соколову удалось в значительной мере восстановить старые порядки в жилой зоне курорта "Цинновиц". Я был к этому уже подготовлен Арвидом Палло, который предупредил меня еще в Берлине, что в Пенемюнде порядки хорошего великосветского довоенного курорта. Как будто никакой войны с ее ужасами и не было. В ресторане "Швабес-отеля" для всего офицерского состава сервировался общий стол, накрытый белоснежной скатертью, и у каждого места - многочисленные приборы, в количестве, явно превышающем разнообразие блюд. Фирменные тарелки с очень скромной закуской ставились ловкими официантами так, чтобы марка отеля была расположена у вас перед глазами нужным образом. Никто из офицеров не смел сесть за общий стол, пока не входил генерал. Далее начинался церемониал, знакомый нам только по кинофильмам. Вереница официантов в черных костюмах и белых сорочках с "бабочками" во главе с метрдотелем торжественно шествовала вокруг стола, начиная с генерала, и далее двигалась по чинам. При этом первый официант наливал суп, второй клал картофелину, третий обсыпал все зеленью, четвертый кропил острой подливкой и, наконец, пятый капал в один из многочисленных бокалов граммов тридцать спирта. Спирт самостоятельно разводили водой по вкусу. В какой-то мере весь этот спектакль возрождал порядки, имевшие место в "Швабес-отеле" при посещении Пенемюнде именитыми гостями. По словам метрдотеля, здесь бывали почти все первые лица фашистского рейха, кроме самого Гитлера. "Но, конечно, - добавлял метрдотель, - я тогда к столу подавал отличные вина. Когда Дорнбергер и фон Браун эвакуировали Пенемюнде, они все запасы продуктов и вин забрали с собой". Мы были представлены генералу в обеденном зале и с честью выдержали все положенные в "высшем обществе" правила этикета, несмотря на провокационные улыбки и реплики старожилов.

В Нордхаузен мы прибыли вечером 14 июля. В городе и окрестностях уже была расквартирована только что принявшая его у американцев 77-я гвардейская дивизия , входившая в 8-ю Гвардейскую армию. Комендатура и бургомистр уже действовали. Не без труда нашли разместившуюся на отдаленной и сильно опустошенной вилле команду двигателистов Исаева . Они прибыли на день раньше и разместились ближе к интересующим нас объектам - горе Коштайн , в которой скрыт подземный завод "Миттельверк" . Исаев уже успел установить контакт с дивизионной разведкой и "смершем". Командование дивизии выставило охрану ко всем видимым входам в подземный завод и к концентрационному лагерю смерти "Дора" . Бургомистр обещал к утру собрать, если найдет, немцев, работавших на заводе, для встречи с нами. Пока мы плутали по городу, обнаружили, что на улицах еще носятся на бешенной скорости американские военные "джипы" с явно подвыпившими неграми, у которых на широких ремнях болтались кобуры с тяжелыми пистолетами. Американские солдаты за два месяца пребывания в Нордхаузене завели здесь немало подружек. Несмотря на приказы о размежевании зон оккупации отказаться от очередной встречи нелегко, а наш патруль получил строгое указание: "Никаких конфликтов с военнослужащими союзных армий, пока не будет установлена пограничная охрана". Полночи проговорили с Исаевым о впечатлениях и приключениях, тем более, что, несмотря на усталость, чувствовали мы себя на этой разоренной темной вилле, спрятанной посреди таинственного загустевшего сада, очень неуютно. Утром выяснилось, что к нам после призыва местной власти набралась целая очередь желающих предложить услуги. Мы начали с советского офицера, который представился: " Шмаргун , бывший военнопленный, освобожден из лагеря американцами". По его заявлению, он был старшим лейтенантом, политруком, попал в плен в 1944 году и был направлен после всяких пересылок через Бухенвальд в лагерь "Дора". Вид у него, экипированного в форму американского солдата, был отнюдь не лагерного доходяги. Стандартный вопрос: "Почему остались живы?"

- Потому, что перед приходом американцев было очень много работы - приказано было убрать и сжечь более 200 трупов, доставленных с завода в лагерь. Мы были нужны еще живые для этой работы. Но сжечь всех не успели. Около сотни тел еще лежало неубранными, когда ворвались американцы. Немцы разбежались. Нас откормили, переодели. Я и еще несколько доходяг отказались уходить с американцами и решили ждать своих. Теперь могу быть проводником по лагерю и знаю нескольких немцев, которые работали на заводе и не ушли. Согласны помогать в расследовании всего, что тут творилось. Могу быть на связи с "той стороной". Среди американских офицеров много хороших ребят. В городе много и русских девушек, они были домашними работницами или работали на фермах. Хорошо знают язык, пока их еще не отправили в репатриацию, можно набрать переводчиц. Я знаю места, в которых эсэсовцы прятали самую секретную аппаратуру Фау-2, и американцы их не нашли. Мы, заключенные, много знали". Такой помощник сразу располагал к себе, но все наше предыдущее воспитание требовало бдительности: "А не американский ли это агент?". Мы с Исаевым решили: если наш "смерш" его не трогает, то в интересах дела (к черту бдительность!) пусть работает и помогает нам. В конце концов мы приехали сюда за секретами, а сами секретов не привозили.

Начали с осмотра страшного лагеря смерти "Дора". Здесь американцы уже навели порядок: все мертвые были захоронены. Оставшихся в живых лечили, кормили и доходяг поставили на ноги. Теперь уже наши военные особых частей готовили лагерь к заселению опять же русскими, бывшими в плену или угнанными в Германию, для сортировки и последующей репатриации. Шмаргун повел нас в дальний барак, где в темном углу, разбросав кучу тряпья, торжественно показал на большой обернутый одеялами шарообразный предмет. Вытащили, положили на ближайшую койку, развернули многослойную упаковку из одеял, и я обомлел: это была гиростабилизированная платформа, которую я в первый раз увидел в Берлине на заводе "Крейзельгерет" . Тогда мне пояснял ее устройство тоже первый раз ее увидевший "цивильный" полковник Виктор Кузнецов . Как гироплатформа, еще не ставшая штатным прибором Фау-2, попала в этот барак смертников? Шмаргун толком объяснить не мог, сказал только со слов других, что когда вся охрана лагеря разбегалась, какие-то немцы не из охраны и не из персонала Миттельверка притащили красивый ящик в барак, забросали всяким тряпьем и быстро убежали. А уже когда пришли американцы, то оставшиеся в живых заключенные, обнаружив ящик, вскрыли его и кто-то из них сказал, что это очень секретно. Решили спрятать для русских, когда придут. Ящик использовали для упаковки всяких своих вещей, которыми начали обзаводиться после освобождения, а узнав, что Шмаргун остается ждать русских, ему раскрыли тайну и все упаковали в грязные одеяла - так у американцев, по их мнению, будет меньше подозрений. Как видим, операция прошла блестяще. Теперь на меня и Исаева легла ответственность за эту бесценную находку. Снова завернули в одеяла: другой тары не было, и отвезли в штаб дивизии, а там попросили хранить, пока мы не заберем ее в Москву. Спустя примерно полгода за обладание этой гироплатформой развернулась борьба, которая привела к первой трещине в отношениях между ставшими мне вскоре друзьями Виктором Кузнецовым и Николаем Пилюгиным. Но об этом ниже. После короткого осмотра страшного лагеря "Дора" мы поспешили на обследование самого Миттельверка. Должен честно признаться, что мы спешили уйти из лагеря не потому, что уже совсем не было времени. Ужасы, о которых нам начали рассказывать Шмаргун и откуда-то пришедшие живые свидетели, настолько не вязались с сиянием жаркого июльского дня и нашим настроем страстных охотников, дорвавшихся, наконец, до настоящей добычи, что непроизвольно появилось желание сбросить с себя это наваждение. Нам показали площадку, где лежали трупы до подачи в крематорий, куда выгребали пепел. Теперь никаких следов пепла уже нигде не было. При американцах здесь уже поработала комиссия, фиксировавшая злодеяния и военные преступления. Лагерь превращался на наших глазах в общежитие для перемещенных лиц.

Перед входом на "Миттельверк" нас уже ждала группа немцев, которые объявились в результате действий службы бургомистра. От группы отделился молодой немец, сухощавый, с тонкими четкими чертами лица. Он смело подошел, представился: "Инженер Розенплентер из Пенемюнде". Объяснил, что эвакуировался из Пенемюнде вместе со всеми сюда, в Нордхаузен, а потом их расселили недалеко отсюда в Бляйхероде . Там же первое время жили фон Браун и Дорнбергер , которых он лично знает. Они уехали из Бляйхероде дальше на Запад. До прихода русских американцы переправили почти всех специалистов в города Ворбис и Витценхаузен. Он и еще несколько десятков специалистов отказались от переезда, а американские офицеры, сверившись со своими списками, и не настаивали. Но некоторых сопротивлявшихся брали, не считаясь с желанием. Розенплентер все это говорил быстро, очень волнуясь. Шмаргун не успевал переводить.

Кто-то доехал до лагеря и оттуда привез русскую девушку, которая переводила быстрее, чем говорили немцы. Эта переводчица всех очаровала. Ее звали Ляля. С этого дня мы объявили ее нашей штатной переводчицей- секретарем, а потом оформили ее статус у военных властей. Розенплентер сам предложил свои услуги по ознакомлению с техникой Фау-2 . Но "Миттельверка" он не знал и рекомендовал другого пенемюндовца, часто бывавшего на "Миттельверке" с контрольными задачами. Но, предупредил Розенплентер, к тем зверствам, которые здесь творились, они никакого отношения не имели. На первый осмотр легендарного подземного ракетного завода "Миттельверк" мы затратили почти два дня.

Миттельверк дословно переводится "средний завод" или "завод, находящийся посередине". Он действительно находился в середине Германии. Строительство этого завода шло под шифром "Миттельбау" - "Средняя стройка". Оно началось в 1942 году, еще до удачных стартов ракет Фау-2 (или А-4). Не потребовалось сильно углубляться в землю. Строители удачно использовали естественный рельеф. Лесистый холм, который местная география гордо именует гора Кокштайн , возвышается в четырех километрах от Нордхаузена почти на 150 метров над окружающей местностью. Известковые породы, составляющие начинку этой горы, легко поддавались проходке. В горе по диаметру основания были прорублены четыре сквозные штольни, каждая длиной по три с лишним километра. Все четыре штольни соединялись 44 поперечными штреками. Каждая штольня была отдельным сборочным производством. Две левые штольни были заводами авиационных турбореактивных двигателей БМВ-003 и двигателя ЮМО-004 . Эти двигатели уже в 1942 году были доведены до состояния, пригодного для серийного производства. И здесь немцы обогнали нас, англичан и американцев. Но по чьей-то (для нас, конечно, выгодной) глупости, они этим преимуществом не воспользовались и не запустили в крупносерийное производство реактивные двухмоторные "Мессершмитты" Ме-262 , которые оснащались этими двигателями. Эти самолеты в небольшом количестве появились на фронтах только в конце войны. В послевоенных мемуарах немецкие генералы писали, что якобы лично Гитлер долгое время был категорически против использования этих самолетов. Вот так упрямство диктатора приносит неоценимую пользу его смертельным врагам. Третья штольня служила для производства "крылатых бомб", или, по-современному, крылатых ракет Фау-1 , массовое производство которых началось в 1943 году. Только четвертая штольня служила для сборки и испытаний ракет А-4 . В каждую штольню прямо с поверхности мог закатываться железнодорожный состав, подвозивший материалы. Он выезжал с другого конца, загруженный готовой продукцией. Штольня для сборки ракет А-4 была шириной более 15 метров, а высота в отдельных пролетах достигала 25 метров. В этих пролетах производились так называемые вертикальные "генеральдурхшальтферзухпрюфунг". Мы потом это перевели и узаконили - надолго для всех ракет - как генеральные вертикальные испытания. Но до этого проводились горизонтальные испытания. Они не имели приставки "генераль". В поперечных штреках производили изготовление, комплектацию, входной контроль и испытания подсборок и агрегатов до их монтажа на главной сборке. Осмотр штолен и штреков затруднялся тем, что освещение частично было повреждено, как нам сказали, по приказу американцев. Горели только "дежурные" светильники. Поэтому ходить по заводу следовало очень осторожно, чтобы не провалиться в какую-либо технологическую яму или не разбиться об остатки неубранных ракетных деталей. Мы обратили внимание на большое количество беспорядочно разбросанных составных частей ракет. Можно было без труда насчитать десятки "хвостов", боковых панелей, средних частей, баков и т.д. Немец, которого представили как инженера-испытателя на сборке, сказал, что завод работал на полную мощность практически до мая. В "лучшие" месяцы его производительность доходила до 35 ракет в день! Американцы отобрали на заводе только полностью собранные ракеты. Таких скопилось здесь более сотни. Они даже организовали электрические горизонтальные испытания, и все собранные ракеты до прихода русских погрузили в специальные вагоны и вывезли на запад - в свою зону. "Но здесь еще можно набрать агрегатов на 10, а может быть, и 20 ракет". Немцы сказали, что все специальное чисто ракетное испытательное технологическое оборудование было вывезено. Но обычные станки и типовое оборудование общего назначения во всех цехах остались не тронутыми. Богатым заморским охотникам за ракетными секретами даже самые совершенные металлорежущие станки не были нужны.

В штольне Шмаргун обратил наше внимание на перекрывавший всю ее ширину мостовой кран над пролетом для вертикальных испытаний и последующей погрузки ракет. К крану были подвешены две балки по ширине пролета, которые опускались при необходимости до высоты человеческого роста. На балки крепились петли, которые накидывались на шеи провинившихся или заподозренных в саботаже заключенных. Крановщик, он же палач, нажимал кнопку подъема и сразу свершалась казнь через механизированное повешение до шестидесяти человек. На глазах у всех "полосатиков", так именовали заключенных, при ярком электрическом освещении под толщей в 70 метров плотного грунта давался урок послушания и устрашения саботажников. Во время этого страшного рассказа меня толкнул Исаев и показал на немцев. Они, ранее тесно нас окружавшие, сбились в кучку и отошли в темноту. Тут вмешался Розенплентер и сказал, что их предупреждали, что на "Миттельверке" действовала подпольная организация. Заключенные, работавшие на сборке, научились так вносить неисправность, что она не сразу обнаруживалась, а сказывалась уже после отправки ракеты при ее испытаниях перед пуском или в полете. Кто-то научил их делать ненадежную пайку электрических соединений. Это очень трудно проверить. Немецкий контрольный персонал не в состоянии был уследить за десятками тысяч паек в сутки. Гестапо просило инженеров Пенемюнде что-нибудь придумать для автоматизации контроля. Ничего, насколько он знает, не придумали. До 20 % ракет браковалось еще при окончательных испытаниях здесь на "Миттельверке". Все забракованные ракеты для выяснения причин и ремонта отправлялись на небольшой завод "реабилитации" - "Верк драй" ("третий завод"). Он находился у деревни Клейнбодунген недалеко от Бляйхероде . Там должно было сохраниться электрическое испытательное оборудование для горизонтальных испытаний, если американцы его не вывезли. Как бы в оправдание Розенплентер сказал:

- На "Верк драй" работали только немцы. Заключенных там не было. Если русское командование заинтересовано в реконструкции ракеты А-4, то лучше всего для этого воспользоваться этим небольшим заводом. Впоследствии мы действительно так и поступили. Тем более, что вскоре на "Миттельверк" нагрянули десятки наших технологов-демонтажников, имевших основной задачей демонтаж и вывоз всего сколько-нибудь ценного технологического оборудования. Много позднее, кажется в начале 1946 года, к начальнику института "Нордхаузен" генералу Гайдукову приехал из Эрфурта немецкий художник. Он привез с собой большой набор акварелей и карандашных рисунков, изображающих подземную производственную деятельность. Из его рассказа следовало, что всякая фото- и киносъемка на "Миттельверке" и в окрестностях были запрещены под страхом смерти. Но руководители программы А-4 считали необходимым как-то увековечить такое великое творение, каким был "Миттельверк". Отыскали его, профессионального художника и карикатуриста, и с помощью гестапо привезли на завод с заданием рисовать весь основной процесс сборки ракет и, по возможности, в цвете. Он честно трудился, но временами так увлекался, что появились рисунки избиения заключенных, их казни, посещения завода высокими гостями во главе с самим Кальтенбруннером. Мы смотрели эти рисунки, насыщенные обреченными персонажами в полосатых костюмах, среди которых наверно были десятки героев, имен которых никогда не узнает человечество. Как удалось сохранить эти рисунки? "Очень просто, - объяснил художник.

- Некоторые рисунки у меня отнимал специальный офицер гестапо. А многие его не интересовали. Я должен был все сдать в дирекцию завода, но не успел и теперь готов подарить русскому командованию". Генерал Гайдуков с благодарностью принял столь редкостный дар. Альбом этих рисунков в свое время был отправлен в Москву. А вот где они теперь - не знаю. Может быть, в каких-либо архивах и удастся их отыскать.

Пока мы изучали "Миттельверк", в Нордхаузен из нашего НИИ-1 прибыла новая группа специалистов в составе двух профессоров Кнорре и Гухмана , главного конструктора первого ЖРД для самолета БИ Душкина и специалиста по ракетным топливам химика Чернышева . Когда мы поздно вечером, усталые и пропыленные, добрались до города, мечтая об отдыхе, эта изголодавшаяся по информации команда набросилась на нас, требуя приобщения ко всем тайнам. Пока с ними общался Абрамович , Исаев , очень любивший всякие розыгрыши, уединившись со мной, предложил: - От них надо избавиться, иначе у нас руки будут связаны. С этой профессурой хлопот не оберешься.

- А как? Просто выгнать из Нордхаузена мы не вправе.

- Есть идея. Припугнуть англо-американской разведкой, которая охотится за советскими специалистами, документами и великими государственными секретами. Спектакль был разыгран в лучших исаевских традициях. В середине ночи вся ученая рать была приглашена на нашу темную таинственную виллу. Тут Исаев им объявил, что через 20-30 минут на переговоры, переправившись через границу, явится завербованный нами агент английской разведки, который должен рассказать, как достать секретнейшую документацию по ракете "Вассерфаль" и где спрятаны эти самые ракеты. Кроме того, он знает, где находится сам фон Браун . Было бы очень хорошо, если бы приехавшие из Москвы товарищи подключились к акции похищения фон Брауна . Во время этих объяснений раздался условный стук в окно, выходившее в темный сад.

Исаев схватился за пистолет и скомандовал: "Быстро, все вон в ту комнату и не шуметь. Переговоры будет вести Черток". Я принял условного агента, роль которого отлично играл одетый в полуамериканскую форму Шмаргун. Вначале мы говорили что-то по-немецки, потом я начал кричать по-русски, что столько долларов мы обещать не можем и это вообще грабеж. Агент - Шмаргун - пригрозил, что его хозяевам уже известно о прибытии в Нордхаузен крупных советских специалистов по ракетным двигателям. Он в знак хорошего к нам отношения просит меня предупредить их, что было бы лучше для их безопасности на время уехать отсюда. Я поблагодарил за ценную информацию и сказал, что эта услуга будет оплачена. "Агент" тихо удалился. Исаев всех выпустил из соседней комнаты и, торжествуя, спросил: "Слышали?". Но мы этим не ограничились. Довели перепуганную компанию под своей охраной до квартиры, где их расселила комендатура, и тут обнаружилось, что их чемоданы раскрыты - там что-то искали. Исаев с деланным гневом набросился на хозяйку квартиры. Та объяснила, что пришли какие-то офицеры и потребовали, чтобы она показала, где поселились ее жильцы. Хозяйка квартиры заранее была обучена, что надо отвечать. Короче, утром вся мешавшая нам компания пожелала нам успехов и отбыла в направлении Берлина. Вдоволь насмеявшись с нами, вслед за ними в Берлин уехал на попутной машине и Абрамович, оставив в моем распоряжении "мерседес" и Альфреда .

А мы на радостях решили, что такой успех спектакля следует вечером отметить в еще работающем после американцев кафе-варьете. Там же в кафе хотели разработать план дальнейших операций. Однако кафе, разместившееся в уютном и хорошем бомбоубежище, оказалось шумным заведением с пивом и подпольным шнапсом без закуски и без кофе. Здесь уже дымили американские офицеры, солдаты-негры, а на импровизированной эстраде что-то неразборчиво и хрипло пела немолодая брюнетка, одетая под цыганку. Видимо, мы были здесь первыми советскими офицерами. Как только мы сели за единственный свободный столик, один из американских офицеров вскочил, что-то заорал в сторону стойки. Оттуда быстро вылетел парень в белом и ловко расставил перед нами пенящиеся кружки. Певица подскочила к нам и, не спрашивая разрешения, ориентируясь по погонам, чмокнула Исаева в щеку: "Наконец-то русские пришли! Что вам спеть?" Американский офицер сказал ей что-то в приказном тоне. "Он знает, что я русская и требует, чтобы я переводила. Он приветствует русских офицеров на земле, которую они, американцы, освободили от общего врага. Здесь творились страшные преступления. Он надеется, что мы будем друзьями. За победу и дружбу по оружию!" Мы взялись за кружки, но он успел и себе и нам еще что-то подлить в пиво из бутылки, которую заранее держал на отлете.

Один из американских офицеров много говорил. И все время требовал, чтобы певица переводила. Вот что он успел нам рассказать. Американцы, наступавшие с запада, уже 12 апреля, т.е. за три месяца до нас, имели возможность ознакомиться с Миттельверком. Они увидели подземное производство, остановленное только за сутки до их вторжения. Все их поразило. Под землей и в специальных железнодорожных платформах были сотни ракет. Завод и подъездные пути были в полной сохранности. Немецкая охрана разбежалась. Последние два дня перед приходом американских войск заключенных не кормили. Те, кто способны были ходить, двигались медленно. Они подходили к американцам брать пищу и не спешили. Как будто все делали во сне. Певица переводила дальше: "Потом нам сказали, что через лагерь прошло более 120 тысяч узников. Сначала они строили - грызли эту гору, потом оставшиеся в живых и еще новые работали уже на заводе под землей. Мы застали в лагере случайно выживших. Много трупов было в туннелях под землей. Наши солдаты пришли в ужас, когда все это увидели. Многих немцев мы заставили работать и убирать, наводить чистоту. Вам теперь тут будет легко работать. За нашу победу, за нашу дружбу!"

Мы и не заметили, что за нашим столиком появился еще один советский офицер. Явно не "цивильный", потому что грудь была в орденах и медалях. Он обнял меня за плечи и тихо сказал:

- Я из "смерша" дивизии. Утром с подполковником зайдите в штаб. Утром пришлось пораньше разбудить Исаева. Мы успели провести блиц- оперативку и выработать план действий: "Ни в коем случае не оправдываться, а требовать и нападать!" С таким настроением прибыли в штаб. Но там и не думали с нами расправляться за вчерашнее "аморальное" поведение. Заместитель командира дивизии по политчасти, начальник штаба и вчерашний офицер из "смерша" очень любезно объяснили:

- В Веймаре находится штаб 8-й Гвардейской армии генерал-полковника В.И. Чуйкова , которому пока поручено возглавить советскую военную администрацию Тюрингии. Свои дальнейшие действия по использованию немецких специалистов, а тем более контакты с американцами вы обязаны согласовывать с представителями СВАГ . "Смерш" по своей линии доложил куда надо, и мы должны вас предупредить, что американские спецслужбы осуществляют широкую акцию по захвату немецких специалистов. По достоверным данным, среди ваших вчерашних собутыльников были не боевые офицеры, а те, кому поручено "подчищать" захват немецких специалистов, искать еще оставшуюся аппаратуру ракет и следить за действиями русских, которые разыскивают немецкие секреты. Мы изложили наши планы:

- Группа во главе с майором Палло сегодня отбывает в город Заафельд. По рассказам немцев из "Миттельверка", там, близ поселка Леестен , находится станция огневых испытаний двигателей Фау-2. Двигатели на сборку поступали оттуда после огневых испытаний. Попросили помочь транспортом и дать указания коменданту Заафельда обеспечить нас жильем в городке Бляйхероде , где мы будем собирать группу немецких специалистов, предоставить рабочие помещения для специалистов, для складирования ценного оборудования, охраны и решить вопрос с питанием и связью. Потом мы собирались вызвать подмогу из Москвы. А на "Миттельверк" пока желательно никого не пускать, чтобы не растащили то, что не успели увезти американцы.

- И еще, - добавил я, - нам помогает некто Шмаргун, бывший пленный.

- Это наша забота, - перебил меня офицер "смерша", - можете ему доверять. По нашим данным, американцы не успели изъять аппаратуру, спрятанную эсэсовцами в калийных шахтах, это где-то здесь, в окрестностях. Один из немцев приходил и говорил, что в 15 километрах отсюда, почти у границы, много секретной аппаратуры спрятано в домике лесника. Лесник - ярый нацист - сбежал, но тамошние лесные дозорные якобы охраняют этот домик. В одиночку туда не советуем отправляться. Если надумаете, мы поможем. Но будьте осторожны: с другой стороны тоже идет охота. Так, после "накачки" в штабе мы с Исаевым усадили в наш "мерседес" еще и Розенплентера и скомандовали Альфреду : "Вперед, на Бляйхероде!" Это было утром 18 июля 1945 года.

---------------------------------------

Из книги "Ракеты и люди".

[Schimpfer 0]

Понятно,резюме:Развитию техники помогает только хорошо организованный грабёж побеждённых.