Поиск по сайту

Пользуясь случаем что лично знаком с автором нижеследующих строк, решил перепостить его рассказ у нас. Благодаря стараниям таких как Павел Федорович, удалось минимизировать последствия. А есть ли среди нас те, кто бывал в данном районе? Темнело, на часах было начало шестого вечера. Я стоял у окна кабинета инженеров турбинного цеха, из которого хорошо было видны окна актового зала. В зале шло торжественное собрание по случаю награждения отличившихся на ликвидации аварии работников Чернобыльской АЭС. Я, это начальник смены турбинного цеха, а, в данный момент, дежурный по цеху на Новый 1987 год. В зале периодически гремел туш по поводу чествования очередного награжденного. Вручали ордена и медали, а также грамоты о присвоении званий «Заслуженный энергетик СССР» или Украины. Было грустно от мысли об испорченном празднике Нового Года, а в голову лезла противная мысль, а чем я хуже тех, кому вручали ордена и грамоты. Хотя ответ на нее я знал. С испорченным праздником все было заранее ясно. Наш шеф, в лице «дядюшки Хо», так, за глаза, мы звали начальника турбинного цеха, вызвал меня к себе в кабинет и объявил мне я назначаюсь дежурным по цеху на новогоднюю ночь. На мои робкие возражения, что я купил билет на самолет до Харькова, и собираюсь лететь к семье на Новый Год, было сказано: «Билет сдать, полетишь позже». Вопрос, как это осуществить, будучи на станции за 140 км. от Киева, конечно его не интересовал, да и меня лично тоже, при таких зарплатах, потеря 30-40 руб. не очень волновала, но отсрочка свидания с семьей, как то не радовала. Но приказ есть приказ. Оставалось только позвонить коллеге и попросить купить бутылку коньяка и шампанского и забросить все на мой балкон. Благо балконы смежные. И если с празднованием Нового Года все было ясно и понятно, то вот почему я не присутствовал в актовом зале, отдельный рассказ. И так, начну я, наверное, с предистории. Окончив в 1977 году Новочеркасский политех, по специальности «Парогенераторостроение», я устроился работать в Ростовский институт « Атомкотломаш». Но проработав в данной фирме полтора года, захотел работать на производстве. А, так как, вырос в семье энергетиков, то производство для меня означало электростанция. Ну, а еще точнее атомная электростанция, как самая перспективная отрасль на тот момент. Сказано, сделано. Родители работали тогда на Кубе. Написал письмо, получил добро и совет, обратить внимание на Чернобыльскую АЭС. Там директором работал бывший коллега отца, да и мать работала вместе с женой директора. Заручившись такой поддержкой, 3 января 1979 года, попрощавшись с семьей, я был уже женат и имел сына, сел на поезд и поехал в Киев. Киев встретил двадцатиградусным морозом и сугробами снега. Для южанина несколько не привычно, но отступать некуда. Узнав, с какого вокзала идут автобусы в Припять, и Чернобыль к вечеру попал на вокзал. Билетов на Припять не было, но были до Чернобыля, а это за 20 км. от Припяти. Ехать предстояло часа три-четыре. Короче в районе десяти часов вечера прибыл в г. Чернобыль. По пути не далеко от Чернобыля обогнали грузовую машину с брезентовым тентом. Запомнились люди, сидевшие на сене в кузове и громко орущие песню. Я еще подумал, как им весело. Чернобыльский автовокзал находился на окраине города. Выяснилось, что до Припяти автобусов сегодня уже не будет и одна надежда на попутку. Вышел на трассу и. через некоторое время появилась, та самая машина с поющими людьми в кузове. В общем, приняли меня в компанию, вот тут, то я понял, почему они пели. Ехали они с города Иванкова, что в семидесяти км. от Припяти в открытом кузове в двадцатиградусный мороз. Тут невольно запоешь. В общем, суть да дело, доехал я до Припяти. Нашел квартиру знакомого директора. Встретили меня хорошо. Объяснили, что для устройства на работу необходимо пройти медосмотр. Короче, пройдя все формальности, я был принят в турбинный цех, на должность машиниста деаэраторной установки пятой категории. По классификации должностей, вторая, с низу. Младше только дежурный слесарь. Но в энергетике принято осваивать профессию с низов, не смотря на образование. Как говорится, вскрытие покажет, кто есть кто. Сдав экзамен по правилам радиационной безопасности и, не успев отстажироваться на должность машиниста-обходчика, был вызван к начальнику цеха. Он предложил мне должность инженера управления блоком или сокращенно ИУБ. Посоветоваться не с кем. В общем, принял это предложение. Хотя потоми, не раз жалел. Работать предстояло на блочном щите управления. Немного о структуре блочного щита. Главным на щите был заместитель начальника смены станции (ЗНСС), были три старших инженеров (операторов). Старший инженер управления реактором (СИУР), старший инженер управления блокам (СИУБ) и старший инженер управления турбинами (СИУТ). Так вот, помощником СИУБА, я и стал. Негласное название моей новой должности, водомер или чайханщик. Ну, водомер, это по тому, что главной задачей было наблюдение за уровнем воды в барабанах-сепараторов реактора, а второе название связанно с тем, что, как самый младший по должности, в мои обязанности входило следить за состоянием чайника. То есть, попросту заваривать чай. Кстати, чай на станции главный напиток. Вот так началась моя трудовая деятельность на станции. А попал я, по счастливой случайности, в знаменитую первую смену, а всего их пять, на второй, недавно построенный и пущенный блок. На станции работали два блока. Первый, запущенный в 1977 году, и второй, запущенный в 1978 году. За месяц до моего появления на стации. ЗНСС был опытный прожженный турбинист с тепловой стации, будущий начальник смены станции. СИУР опытный подводник (их как оказалось много в реакторном цехе, как и атомщиков со всяких закрытых городков, где зарождалась атомная отрасль), бедующий начальник реакторного цеха, СИУТ молодой парень будущий замдиректора станции, а сейчас занимающий какую то большую должность в руководстве атомной отрасли в Украине, ну и мой непосредственный начальник СИУБ, будущий начальник турбинного цеха второй очереди. Вот, в такую компанию я попал. Начались трудовые будни. Порядок становления специалиста был таков. Стажировка, куда входило обучение на рабочем месте. То есть изучение инструкций, оборудования, его характеристик, особенности эксплуатации, схем обвязки оборудования, расположение оборудования и трубопроводов и всего, что с ним связано по месту расположения, самого пульта и многое другое, включая электроцех, цех КиП (контрольно измерительных приборов), химцех и т.д. и т.п. Короче практически всего и чего состоит блок. Конечно с упором на эксплуатируемую зону. Вот тут то, я понял, влип. Но отступать некуда. С низов, так с низов. Второй этап, сдача экзаменов по радиационной, ядерной безопасности, сдача правил техники безопасности при эксплуатации тепломеханического оборудования, правил технологической эксплуатации, инструкций и т.д. И так каждый год. А так же при переходе на новую должность. Этап третий, дублирование, на срок определяемый комиссией, в состав которой входят представители всех служб безопасности, а председателем для ИТР является зам. Главного инженера по эксплуатации. И только после дублирования и сдачи противоаварийных тренировок, допускали до самостоятельной работы. Все это я подробно описываю с одной целью, что бы было понятно, халява не проходила. Наставники опытные и, когда изучаешь какую либо схеме, на брюхе проползешь ее не раз. И не раз получишь каской по попе, за незнание местонахождения какой либо термопары или датчика, на которые ты вначале просто не обратил внимание. А особенность блоков данного типа, являлась его одноконтурность, то есть пар с реактора шел сразу на турбину, то есть радиоактивный, и, все трубопроводы и оборудование было боксионированно, то есть спрятана в боксы. Это я к чему, при изучении схемы приходилось обегать почти половину блока, что бы найти трубу, которая нырнула в стенку и неизвестно, где вынырнула. Господи, как мне потом все это пригодилось, но тогда… Спросите, а радиация? Да она была и есть. Я по неопытности как то задал этот вопрос в неформальной обстановке моему на тот момент самому главному начальника, начальнику смены турбинного цеха. Ответ был прост, ты кто, профессионал, вот и думай, а о ней забудь. Эти слова красной нитью прошли через всю мою деятельность на станции и очень помогли. ТЫ ПРОФЕССИОНАЛ, ВОТ И ДУМАЙ! Из всего первого периода работы запомнилось, первое появление на блочном щите, когда я впервые увидел то обилие приборов, табло, разноцветных лампочек и многое другое, а среди них четырех человек спокойно и сосредоточено следящих за ними и выполняющих какую-то непонятную для меня работу, я ошалел. Я не мог поверить, что этим возможно овладеть. Как я тогда ошибался. Еще яркое впечатление, первый аварийный останов блока. Я уже упоминал, что блок был недавно пущен. Многие помнят, что раньше объекты строительства было принято сдавать, пускать к определенным датам. Не «существенные» недоделки устранять в процессе эксплуатации. Не исключением был и второй блок. Его пуск приурочили ко Дню энергетиков, 22 декабря 1978 года, ну и понятно кое где еще велись различные работы. Велись такие работы и в помещении насосов охлаждения системы защиты реактора. Там женщины штукатурили стены. Насосы при работе имеют свойство шуметь. Все бы ничего, но к концу рабочего дня, шум порядком поднадоел. Женщины попались грамотные, нашли кнопку аварийной остановки, их не смутило, что он заклеены бумажкой с печатью, сорвали так, называемую пломбу и нажали эту кнопку. Естественно насос стал, но по факту остановки насоса включился резервный насос. Успешно был остановлен и он. Это происходило в помещении насосов. А вот, что творилось на блочном щите. Нужно сказать, что все отклонения режимов работы, контролируются визуально по мнемотабло и дублируются звуком, два тони, низкий-аврийный, высокий-предупредительный. Оператор, увидев и услышав сигнал, громко оповещает об аварийной остановке на блоке, и начинает вручную включать резерв. Понятное дело, штукатурши и их с успехом останавливают. Но при достижении аварийных параметров умница-реактор глушится защитой. На блочный щит прибегает все руководство, во главе с директором. Это я так описываю сейчас, понимая обстановку. А тогда, для меня это был китайский фильм, причем без перевода на русский язык. Единственная фраза, которую я понял, была фраза начальника смены реакторного цеха: « Волосы п….е не защита», высказанные по поводу «пломб» на аварийных кнопках. Да лишь по спокойно улыбающемуся лицу директора, я понял, опасности нет. За двадцать лет работы у меня было немало аварийных ситуаций, но первая, есть первая. А работал я тогда на блочном щите первую смену. Такой вот почин. В общем, так я работал, осваивал оборудование на первой, практически, должности на станции. Первый страх испытанный мной на станции, был страх, спустится в бокс турбины. Сами турбины располагались на отметке +12 метров от уровня земли. Под ними был бокс, помещение с толстыми бетонными стенами, разбитыми на уровни: +9 метров, +7метров, +5 метров, нулевая отметка и -4,2 метра. Отметка +12 представляла собой, как бы помещение, на которой располагалось все видимое оборудование, цилиндры турбин, генератор, местные щиты управления вспомогательным оборудованием, электроприводы задвижек и прочая дребедень. Тут же располагались рабочие места машинистов турбин. Сначала это били просто столы, затем появились не большие помещения. В бокс турбины вела металлическая лестница. Я, как стажер ИУБ смело и гордо пошел изучать материальную часть. Нашел лестницу, стал спускаться. Несколько первых ступенек дались легко, затем шаг замедлился, в низы было темно, жарко и шумно. В общем просто было страшно. Я так и не смог себя заставить спустится даже на отметку +9. С мысленным позором вернулся на безопасный для меня блочный щит. Единственным оправданием было отсутствие фонарика. Я тогда не знал, что буду пересекать это «страшное» помещение много сотен раз, чуть ли не закрытыми глазами и отсутствие освещения, обилие оборудования и труб, находящихся там, не будут мне помехой. Но это будет потом. Мой первый Новый Год на станции. Первой смене, в которой работал я, по графику выпало работать на Новый Год. То есть в новогоднюю ночь. Это был первый новый год, который мне довелось провести на работе. Смены были по восемь часов. Утренняя, с 8 до 16, вечерняя с 16 до 24, ну и ночная с 0 до 8 утра. Нам выпала именно она. На работу мы выезжали заранее. Было два рейса автобусов. Первый рейс за час, второй за полчаса. Понятно, что мы как правило выезжали первым рейсом. От города до станции, по прямой, четыре километра, по дороге шесть. Нужно было не только доехать, но и пройти допинг контроль, где сидели фельдшерицы, и строго глядя в глаза, спрашивали пил или не пил, при подозрении мерили давление и обнюхивали, это касалось ИТР и старшего рабочего персонала, как то старших машинистов. Переодеться , пройти в зонную (место, где мы работали, в шутку называлось зоной строгого режима), дойти до рабочего места примерно метров шестьсот. Осмотреть по пути оборудование, ознакомиться с документацией и при отсутствии замечаний, принять смену у сменщика, то есть поставить свою подпись о приемке смены в оперативном журнале. На все это требовалось время. Понятно, что если одна смена работает до 24 часов, а другая с 0 часов, то с учетом, да просто без учета, времени требуемого на дорогу две смены в пролете от встречи Нового года. У энергетиков сложилась традиция менять вечернюю смену на два часа раньше. Все равно ночная смена без НГ. Ну, а вечерняя смена проставляется. Сменщик сменщику. Я то об этой традиции не знал, салага. На блочном щите вечерняя смена организовала торт, кофе и т.д. Без горячительного. С этим было строго. Приняли мы смену, попили кофе, выслушали поздравление начальника смены станции по громкой связи. Работаем. Бдим. Часа в два подзывает меня СИУТ к телефону. На прямой связи машинист турбины, я с ними был в хороших отношениях, допекал вопросами при изучении схем. Предлагает мне отпроситься на изучении схем. Ничего не подозревая, я отпрашиваюсь у ЗНСС, тот с хитрой улыбкой меня отпускает. Не придав значение улыбке, я выхожу в машзал и иду к машинисту. Тот радостно встречает и идет,, куда то за колону и возвращается с початой бутылкой водки. Увидев мой открытый рот, он поясняет ситуацию, объяснив, что один не пьет. Короче, долго меня уговаривать не пришлось. «По изучав» таким образом, схемы, жуя корочку лимона, возвращаюсь на щит. ЗНСС встречает вопросом, как прошло изучение и понимающе улыбается. Что тут скажешь... Короче, со второго раза, мы ,наконец осилили с машинистом эту «схему». Так первый, но как оказалось не последний раз выпивал на работе. Вот такой первый Новый Год. Дальше была новая должность с переводом на курирование строящегося 3 блока второй очереди станции. Это я стал старшим инженером управления турбинами. Затем меня поменяли на зам. начальника турбинного цеха №2. То есть я опять вернулся в родной цех на первую очередь, а СИУТ, с нашей первой смены, ушел во второй цех зам. начальником. Затем стажировка, сдача экзаменов, дублирование и самостоятельная работа. Много шишек я набил, но все же получил звание лучшего СИУТа. Однажды подошел ко мне начальник смены, задумчиво посмотрел, и произнес: «Готовься в начальники смены». Через некоторое время, я стал самым молодым начальником смены в турбинном цеху первой очереди. Случилось это в январе 1984года. Еще через год я периодически исполнял обязанности зам. Начальника цеха по эксплуатации. Жизнь казалась замечательной, перспектив море. Эх, как я ошибался. Но полученный опыт очень пригодился. А потом, была авария. Но об этом, позже. Продолжим. Авария такая, как видел. Не знаю, говорят, люди способны, чувствовать надвигающуюся опасность или предугадывать события. Я себя к ним не отношу. Да, у меня были мысли, что может, что то произойти на второй очереди нашей станции. Уж очень быстро там становились молодые ребята на руководящие должности, а наша работа требовала опыта и хороших знаний. Или, что то тревожное было в небе 25 апреля в ночь перед сменой. Не знаю. Но, по, прошествии, лет, думается, что предчувствие было. График работы у нас был такой. Три дня с ура, три дня с 16 часов и три ночи. Между ними два дня выходных. Я работал подменным начальником смены. Это значит, что в сменах я замещал человека, находящегося в отпуске. Когда все были на месте выполнял различную хозяйственную и административную работу по цеху. В апреле я работал в пятой смене. 26 апреля была вторая ночь. Приехали на смену как всегда. Проходя мимо блочного щита первого блока, открыл дверь и мельком глянул на щит турбин. По состоянию схем, понял, предстоит тяжелая ночь. Тяжелая, в смысле нагруженная работой. Первая турбина была остановлена, вторая работала. В то время для того, что бы понять состояние блока, мне уже было достаточно беглого взгляда. Благо поработал я на подменах на первом и втором блоке, в бытность оператором, не мало. В общем, состояние блоков были такими. Первая турбина стоит, вторая работает на номинальной нагрузке. Это, что касается первого блока. Второй блок работает в штатном режиме, третий в штатном, на четвертом блоке должны проводится испытания по проверке запитки собственных нужд от энергии выбега турбины. Рабочее место НСТЦ (нач. смены ТЦ) било на втором блочном щите. Что представляла собой станция. Это один длинный железобетонный корпус. В котором поочередно расположены восемь турбин. Корпус разбит по длине на две части. В одной части, турбины, в другой, через стенку, поочередно помещения щитов, ЭВМ, центрального щита, кабинетов служб и прочего. Длинна одной очереди примерно четыреста метров, ну и второй очереди так же. Машинный зал первой и второй очереди, единое помещение. Попасть в машинный зал можно с торца здания, или с центрального щита, или с блочного второго блока. Попасть на блочные щиты можно с коридора, который тянулся вдоль всех помещений. Позади машинного зала, как бы пристроены, два тепляка ( помещения) реакторов. Два отдельно стоящих первой очереди, и единое здание на два реактора второй. Маршрут на рабочее место обычно проходил либо по коридору, сначала первый щит, потом, минуя центральный щит, пом. ЭВМ, на второй щит. Либо по двенадцатой отметки мимо турбин до входа на второй блочный щит. Маршрут выбирался по обстоятельствам. В общем, прибыл на второй щит, почитал журнал, ознакомился с заданием, поболтал со сменщиком, принял по команде смену. Все как всегда. Задание на смену состояло в том, что нужно было рассечь группу деаэраторов первой турбины, от группы второй турбины. Деаэратор, это как бы бочка, лежащая на земле, где происходить деаэрация питательной воды, идущей на реактор, от вредных, растворенных в воде газов. У каждой турбины они свои, но при работе двух турбин ( а на каждом блоке их две) они объединены по всем потокам, то есть по пару, воде, выпару и так далее. Да, простите меня, за технические подробности, но это важно. А так, как необходимо было устранить свищ на первой группе деаэраторов, то необходимо их вывести в ремонт и расхолодить, а, для этого, предварительно остановить первую турбину. Все эти работы выполняются по предварительной заявке деспечерам единой системы в часы наименьших нагрузок, то есть ночью. Работы по останову турбины, были выполнены предыдущей сменой. Короче, нам предстояли работы по рассечению групп бочек, с последующим ремонтом на первом блоке, первая турбина с этой целью, и была остановлена. Второй блок работал штатно. Третий блок так же штатно, на четвертом предстояли испытания на проверку запитки собственных нужд, то есть оборудования, при выбеге турбины. Дело в том, что на станции есть масса оборудования, в частности насосов различного назначения Которые, в штатном режиме, запитываются от генератора работающей турбины, при отключении турбины, они запитываются от сети, тот есть из вне. При остановки турбины у нее, в следствии большой массы валопровода, довольно продолжительное время вращения ( примерно 45 минут). Вот и решили проверить при выводе блока в ремонт, опробовать, на сколько, хватает этой энергии на питание необходимого оборудования (ох уж эти ученые мужи). Уж и не знаю, понятно ли. По-моему бред. Но все, что касается второй очереди, то есть пятой, шестой, седьмой и восьмой турбин, третьего и четвертого блока меня не касалось. У них свой начальник и свой персонал. Как я ошибался. Работа- работой, а традиции не нарушай. Короче попили чайку, ну можно и поработать. Беру бланки переключений, и выдвигаюсь на первый щит. Контролировать. Ну, в общем, руководить. Располагаюсь за столом, позади операторов, слева ЗНСС-1, то есть, по середине, а слева от него начальник смены реакторного. Это его рабочее место. В общем, начальство, блин. Операторы работают, переговариваются по связи с машинистами, обходчиками, иногда звонит телефон и мой. Ну вполне нормальная, рабочая обстановка. В час двадцать четыре по таблушкам электрочасти, а оператор турбины управляет и этим, пробегают сигналы не исправности. Замечаю их краем глаза, так кА они находятся на панелях справа от меня. Начинаю звонить на центральный щит начальнику электроцеха с целью выяснения причин неисправностей. Трубку не берут, хотя связь прямая. Связываюсь с машинистом турбины. У них окна и вид по мшазалу, и на улицу шикарный. Попадаю на машиниста второй турбины. Наверное, везде есть люди, невероятным образом успевающие узнать все первыми. Так вот, он как раз, из таких. Получаю сбивчивую информацию, что какие- то непонятки с четвертым трансформатором. Четвертый трансформатор наш, второго блока. Звоню туда, там все нормально, но получаю информацию, что- то произошло на четвертом блоке. Короче, информации нет. Решаюсь пойти на центральный щит, для выяснения обстановки. Выйдя в коридор, увидел выбегающего с центрального щита НССа ( начальника смены станции), иначе ночного директора, по направлению коридора второй очереди. Первая мысль догнать и уточнить остановку, но вторая мысль, стоп, а ты когда- нибудь его видел бегущим, или даже, сильно спешащим. Нет. Старый атомщик, ни когда и ни куда не спешил. Появлялся там, где был нужен, не суетился , не поднимал голоса. В общем, руководил грамотно и без нервозности. За что, его и ценили. Наши НССы, или за глаза «насосы». Их шесть человек. Пять по своим сменам, один на подмене. Это все опытные не молодые, а для нас молодежи, пожилые люди. Все прошли хорошую школу разных закрытых городков, где зарождалась атомная энергетика. Конечно разные по характеру. Один, появившись на блочном щиту сыпал анекдотами, другой молча, сидел и казалось просто созерцает, но все с непререкаемым авторитетом, как у подчиненного персонала, так и у руководства. Но продолжим. Решил зайти на центральный щит, там вся связь, там и выяснить. На ЦЩУ застаю картину хаоса. Начальник смены электроцеха с трубкой у уха, с микрофоном у рта, стоит и пытается связаться с со вторым ЦЩУ. Как я понимаю связи нет. Решаю не мешать и тихо ретируюсь в машзал. В машзале мирно гудят турбины, но на меня со стороны третьего блока надвигается стена, наверное по другому не скажешь, пыли. А по ходу этой стены датчики загрязненности помещения меняют свои огоньки с зеленого на красный. Эти датчики установлены в помещениях через определенный промежуток. Они пропускают через себя воздух помещений и при наличии радиоактивных загрязнений, дают световой и звуковой сигнал. Я впервые увидел их работу, правда сирены не было слышно, забивал гул турбин, но красный свет говорил сам за себя. Раз пыль, раз радиоактивность, значит лепесток. Так называли облегченные респераторы. Облегченные они, то облегченные, но эффективность очистки 99,8% от пыли. Сколько жизней он спасли. Бегу в помещение машинистов третьей и четвертой машины. Помещение примыкает к остеклению машзала. Картина не радостная, два бледных и растерянных машиниста. На вопрос, что произошло ответ: да качнуло, как при землетресении.. Решаем одеть лепестки и пытаюсь дозвонится до начальник цеха РБ (радиационной безопасности). Получаю ответ, у тебя все нормально не мешай. На вопрос о датчиках, получаю ответ: разбираемся. Ну все приплыли. НСС занят, НСРБ то же, а где информация7 Вызваниваю своего помощника, старшего машиниста. Старый, опытный зубр. Работающий на тепловых станция много лет. Решаем, одеть персонал в лепестки. А сам принимаю решение пройтись на четвертый блок посмотреть своими глазами. Старшие машинисты.( Старшие) Краса и гордость турбинного цеха. Люди с отличным знанием оборудования и всех нюансов его эксплуатации. В задачу старшего входило, не только облуживание оборудования, но и прежде всего руководство персоналом. Это был отец и мать, а иногда и нянька для персонала. Со всеми вопросами машинисты и обходчики обращались с старшОму. Именно к старшОму, а не к старшему. Он не только подскажет по работе, но и рассудит в семейных делах. Начальник, конечно, начальник, но старший, это все. Поэтому начальники смен очень трепетно относились к подбору старшего, и тандем складывался не сразу. А некоторые, так и приехали, с других станций, на пару, и продолжали работать и дружить. Мне, как вечно подменному, еще со времен оператортсва пришлось поработать со всеми. Исключением, был лишь один старший, за которым приходилось присматривать, это был «портрет». «Портретом» его прозвали за то, что он был депутатом верховного совета ( нынешней думы). Ездил на все съезды того времени, привозил от туда книги и т.д. Но почему, то авторитетом, он не пользовался, ходил в подменных. В пятой смене работал старший лет под пятьдесят. Умудренный опытом дядька. В блочные дела он не лез, но авторитет имел неприрекаемый. Богатырское телослажение и отменное здоровье, отличали его. Был у него один грешок, полюблял он особей противоположного пола. Но эта слабость ему сходила с рук. Вот, такой, старшОй, работал со мной, в ту ночь. Ну ладно, сказано, сделано. Одеваю лепесток, каску, повязку, как у дружинника, с надписью НСТЦ-1, Пошел в сторону второй очереди. Я уже пытался описать машзал. Это длинное помещение, на прямоугольных боксах, высотой 12 метров и длинной метров сто, располагаются турбины, щиты, привода задвижек и прочей хлам. Соединены они переходами с левой и правой стороны вдоль стены помещения. Ограждены они перилами. Торцы таких боксов принято называть балконами, они и впрямь напоминают балконы зданий. Когда, смотришь вниз открывается прекрасный вид на нулевую отметку. Между турбинами одного блока, ближе к правой стене машзала, располагалась площадка питательных насосов. Их пять, это такие маленькие турбинки, каждый мощностью 5 мегаватт, они перекачивают воду, грубо говоря, из турбин в реактор. Я это к чему. Подойдя к краю шестой турбины, застал такую картину: крыши над седьмой и восьмой турбинами ,частично не было, ее обломки лежали на турбинах, здоровенный кусок бетонной стены разделяющий машзал и деаэраторную этажерку упал в район питатательных насосов. Видны всполохи от коротких замыканий, валит пар и льется вода. Вид конечно впечатляющий. Следов пожара нет. Пострадавших людей не видно. На балконе шестой машины стоят машинисты, и открыв рты смотрят на это зрелище. Состоялась примерно такая беседа. Ребята, что стоим разинув рты. А ты кто? Да я, вроде, НСТЦ-1 показываю на повязку. А-а. Вы бы, одели лепестки, попросил я их. Что случилось? Да вот и сами не знаем. Пострадавшие? Да вроде нет. Вы спросите, а почему они просто стоят. Тут немного отвлекусь. На станции полувоенный порядок. Не даром, отрасль вышла из недр министерства среднего машиностроения. Практически военного, занимавшимся разработкой, как космической техники, так и атомной бомбы. Первая АЭС, с реакторами, как у нас, так и оставалась под эгидой этого министерства. Мы уже относились к минэнерго. Но все порядки и инструкции пошли, от туда. Прежде всего, единоначалие и безприкословное выполнение распоряжений старших по должности. Нет, возразить, конечно, можно, но только один раз, при повторной команде обязан ее выполнить, а уж потом обжаловать. Ну и естественно покидать свое рабочее место без команды не имеешь права. Вот ребята и стояли, просто наблюдая, не получив ни каких указаний. Боком вышло им это стояние, но кто же знал. А информации по -прежнему ,не было. Оставалось строить догадки. И первая, догадка, пришедшая в голову, была мысль о взрыве УПАК (установка подавления активности). Есть такое помещение, разделенной перегородками, что то, вроде лабиринта. Дело в том, что вместе с паром в турбины попадают различные газы и водород, образующиеся в каналах реактора при прохождении в них воды. Физика блин. Эти газы и водород отсасываются инжекторами турбин, направляются в установку беспламенного сжигания водорода и после достижения требуемой концентрации водород меньше 0,4% направляются в УПАК. Там создано отрицательное давление, они медленно циркулируют в помещении, при этом за счет времени, они теряют свою активность( период полураспада блин). Дальше на фильтра и в трубу. Так вот. Если такое помещение на первой очереди находится, на нулевой отметке, то на второй, практически над реакторами. Трубу не такую высокую ножно делать, и расположить ее на здании реакторов. А, общая высота труб, первой и второй очереди сохраняется. В общем предположил. Мысль о разрушении реактора даже и не закрадывалась. Уж очень мы верили в их надежность. Приходилось стоять на пятаке реактора (сверху) и не раз. Вернувшись к себе. Засели, со старшим машинистом в его помещении, и стали думку думать. Что дальше делать? Информации, по прежнему, ноль. Задание никто не отменял, а выполнять его не могу, погас свет на деаэраторной этажерке. А в темноте не поработаешь. Принимаем решение, провести, йодную профилактика персонала, проще выпить йодного калия. Сейф с препаратами находится в данном помещение. Собираем ребят, их не много, четыре машиниста турбин, да четыре обходчика, дежурный слесарь, да нас двое. Есть, конечно, еще машинисты дизельной установки и береговой насосной станции, но они за территорией машзала и, как мне казалось, в безопасности. Ну, еще четыре оператора блочных щитов, но там царство ЗНССов. В общем, приняли на грудь йодистого калия. Одели респираторы. Разошлись по рабочим местам. Долго описываю, а это произошло в течение получаса. Нужно отметить, что решение воспользоваться аварийными средствами защиты, вроде бы логично, но инструкция гласила о том, что ими мы могли воспользоваться только по команде НСС или НСРБ. Вот так, и не иначе. То есть ,дав такое распоряжение, я брал всю ответственность на себя. Я пишу об этом не потому, что я такой умный, просто, время да и инструкции, были такими. Мое одиночество прервал звонок. Звонил зам. начальника цеха по эксплуатации. Зам начальника цеха по эксплуатации. Второе лицо в цехе, после начальника. Это, что тот, в виде прокладки, между персоналом и начальником. Прессуют все. Снизу персонал цеха, с верху начальник цеха и зам. главного инженера по эксплуатации, с боков технический персонал цеха, а в придачу, различные службы других цехов и отделов. Только успевай уворачиваться. Работа далеко не мед. А разница по деньгам примерно 30-50 рублей, по отношению к НСТЦ. Но нам везло. ЗНТЦ был вторым «Х» после «дедушки Хо», или два ха, как ми их называли. С виду шланг, шлангом, но насколько точные выражения он подбирал, и с каким юмором, как мог защитить честь цеха на различных планерках и пятиминутках при участии зам. главного инженера, это надо было видеть и слышать. В общем, человек был на своем месте. В общем, разговор выглядел примерно так: « Как дела?- Да не очень. Что с выводом группы? – Пока приостановлено. Почему?- Нет света. А , что электрики? - Да им не до нас. А почему? – Да там что - то, с четвертым трансформатором, да и с четвертым блоком. А что с ним, стоит? – Да нет, похоже, лежит. Это как? - Информацией не владею, но что то, серьезное». Вот такой разговор. Это что то типа "черенок лопаты сломался". Ну, а что я мог сказать ? Последовала длинная пауза. В общем, человек встал пописать, ну и, заодно, узнать как дела. Узнал. Весь разговор происходил в спокойном тоне, я бы сказал, буднично. Дальше следовали подробности увиденного. Я думаю, что ему спать уже не пришлось. Дальше получали разрозненную информацию. Общий вывод, которой, заключался в том, что на четвертом блоке произошла серьезная авария, возможно разрушение реактора. Поступала информация и о пожаре на блоке. Посовещавшись со старшим, решил слазить на крышу машзала. На нее вела лестница, как все пожарные лестницы, снаружи здания. Поднявшись по ней, пожара в районе четвертого блока я не увидел. Да было зарево, какие- то всполохи, но не пожар. Зря погибли пожарные, пытающиеся сбросить раскаленный графит с крыши четвертого блока. А может быть и незря? Трудно ответить на этот вопрос. Что было дальше? Да ни чего. Была работа. Была команда НСС пускать первую турбину. Которую, мы начали осуществлять. К утру, начался пуск турбины. Мне, как начальнику смены, полагалось вывести машину на холостой ход. Для этого становишься у маховика системы регулирования и тупо его крутишь. Что, я и делал. Но, впервые, почувствовал дискомфорт. Что, то было не так. Подташнивало, Попросив старшего меня заменить, я отошел в сторону и просто наблюдал за пуском турбины. В общем, все прошло нормально, и к концу смены мы включили турбину в сеть и пошли сдавать смену. Сдача смены прошла штатно. Ну, да авария на четвертом блоке, но у нас то, все нормально. После сдачи смены, обычный маршрут. Выход из зоны по переходному мостику в санпропускник, мойка, проверка на стационарных приборах , переодевание и домой. Но при выходе из зоны уже поставили стол, где восседала знакомая фельдшерица. Стояли пробирки, народ послушно стоял в очереди на сдачу анализов крови. Впереди, за несколько человек от меня, стоял ЗНСС четвертого блока. Не доходя до фельдшера, он развернулся и пошел в сторону зоны. Я его окликнул, но он махнул рукой и пошел дальше. Это была последняя наша встреча. Через некоторое время его не стало. Умер в больнице в Москве. Ну, а мы, сдав анализ и переодевшись, сели в автобусы и поехали домой. По маршруту автобус делает остановку, как раз напротив четвертого блока, чтобы подобрать дежурного электрика. Отсюда обычно вид на 3-4 блок, как картинка. Но, 4 блока нет. Точнее, нет части крыши реакторного отделения. Крыша машзала, вроде бы цела, но, я то знаю, что просто от сюда это не видно. А где РЗМ (разгрузочно-загрузочная машина), осуществляющая, замену ТВЕЛов в реакторе)?, ведь, это большая и тяжелая дура, и не заметить ее просто не возможно. Но ее нет. Ну да ладно мы отработали, впереди отдых. Приехали в город. Необычно то, что город моют. Ездят поливальные машины и моют улицы. Ну, моют и моют, ладно. Дома встречает жена, делится новостями, расспрашивает. Ответить конкретно ничего не могу. Старший сын в школе, младший, нет и года, мирно спит. Тревога и видение не покидают. Неожиданно за завтраком приходит мысль выпить водочки. Наливаю пол стакана, залпом пью. Жена немного в шоке, ведь в ночь на смену. Но говорю надо и иду спать. Снились кошмары. Просыпаюсь с мыслями, что все, что было, это сон. Но, жена развеивает мои мысли, сообщив, что сына раньше отпустили со школы и по городу ползут разные слухи. Как могу, успокаиваю ее, хотя на душе не спокойно. Ведь она инженер по эксплуатации турбинного цеха номер два, того самого, где четвертый блок и сама может понять происходящее. Правда, в настоящее время, декретном отпуске по уходу за ребенком. После ужина, опять на работу. Все как всегда. Остановка автобусов. Смена в сборе. Лица, правда, немного встревожены. Едем молча. Первая остановка ОРУ-750, напротив четвертого блока. Отчетливо, в темноте виден блок, его разрушения и зарево, исходящее от места, где располагается реактор. Картина завораживает. Смотрим молча. Вдруг, возглас. « Что стоим? Поехали». Это начальник смены электроцеха. На него зацыкали, но автобус поехал дальше. Позже я узнал, что в этом месте был прострел примерно в тысячу Рентген. «Желтый лес», это за ним. Но об этом позже. Прихожу на рабочее место. Встречает сменщик. Делится нерадостными новостями. Третий и четвертый блоки остановлены. Но четвертый понятно. Наши два блока работают, все на пределе. Нас затапливает. И третий блок остановлен по факту затопления. В машзал пребывает вода, предположительно из разорванных трубопроводов технической воды четвертого блока. Стали известны некоторые данные по дозам в районах машин. Хуже всего район четвертой машины, ближе к первой терпимо. Если честно, то цифры ужасают. Цифра порядка 100 и более ренген в час кажутся фантастикой. Еще принимается к сведению сообщение, сказанное на ушко, о возможной эвакуации города. Ну как бы там не было, нужно работать. Принимаем смену. Дальше идет обсуждение происшедшего прошлой ночью с коллегами по смене. Выяснились некоторые подробности. При аварии погибли два человека. Один из цеха наладки, его нашли и один оператор реакторного отделения, его не нашли. Пятую смену практически в полном составе поменяли еще ночью. И большинство состава смены, а также часть ребят из второй смены, отправили утром и днем в Киев и в Москву, по больницам. Большинство из них впоследствии умерли. Так же выяснилось, что по тревоге был поднят состав пожарной части г. Припяти. Они были направлен на крышу машзала, на тушение пожара, но мне было известно, что пожара, как токового, не было, просто светился раскаленный графит реактора и куски топлива, у ну-ка 700 градусов… . А они просто пытались сбросить все это с крыши. В общем, то герои. Но этот героизм стоил многим жизни. От всего этого стало страшновато. Особенно беспокоила мысль о возможной эвакуации, информация о которой вскоре подтвердилась. Первый раз я позвонил ночью соседям, телефона у нас не было, и , пригласив к телефону жену, сообщил ей об эвакуации. Как потом рассказывала жена, услышав новость она, придя домой посмотрела на мирно спящих детей и, не зная, что делать. Просто налила в стакан водки и выпила. И это практически непьющий человек. Но вернемся на станцию. Положение становилось все более угрожающим. Вода подбиралась к боксам, где находились приборы защиты турбин, а также, к закрытым распредустройствам, что грозило не только отключением турбин и реактора, но и оставление второго блока без собственных нужд. А реактор на мощности. Отключение главных циркуляционных насосов, при потере этих самих собственных нужд, грозило оставить реактор без охлаждения. Последствия могли быть самими непредсказуемыми. Не исключено повторение судьбы четвертого блока. Нужно сказать, что при аварийных работах на блоке привлекался персонал обоих блоков, так как рук не хватало. Ситуацию осложняло еще и то, что не работала штатная вентиляция блоков. Если в мшзале еще это не так сказывалась, там большие площади и наличие сквозняков, то наверху, на деаэраторной этажерке, от разогретого оборудования, температура зашкаливала за сорок и дышать, а тем более работать, было трудно. Получили команду вести второй блок на останов. В разгар работ по останову получаем то, чего больше всего боялись. АЗ-5 (аварийная защита пятого уровня). То есть, полное заглушение реактора с остановом главных циркуляционных насосов. Так как, собственные нужды мы потеряли, а запитаться от сети мы не могли. Приплыли. Включились дизеля, от них, запитали самое необходимое. Ну, вроде держимся. Тяжело, но хоть как-то. В машзале грохочут гидроудары в трубопроводах. Грохочет и трясется деаэраторная этажерка, находящаяся над блочным щитом, ходуном ходит пол на блочном, но это привычно. Главное, реактор перешел на естественную циркуляцию. Но это состояние, первой успокоенности, продолжилось недолго. Первые тревожные ласточки прилетели оттуда, откуда мы их совсем не ждали. Начали отключаться дизеля. Перегрев масла, забиты холодильники. Пока есть резерв, срочно организуем доставку на станцию ремонтной бригады. Людей не хватает. Приходится изворачиваться и посылать лишь туда, где без них просто невозможно. Тем более, что со старшим мы решили людей держать в боксах, там оказалось самое безопасное место под защитой бетонных стен. Но видно не судьба. Аварийно останавливается первый, последний из работающих, блоков. Вот это уже полный абзац. Сегодня в памяти сохранились отдельные эпизоды, обрывки разговоров, почти сплошной мат, и слова: - А где я возьму вам людей?! Если бы я мог рожать готовых машинистов и обходчиков, я бы, не задумываясь, их родил. Но. Все мы люди. Даже в этом аду, а это был ад по-настоящему, люди теряли сознание от жары, уворачивались от гремящих и раскачивающихся трубопроводов, но делали свою работу. Это все без прикрас и выдумки, даже скорей многое сглажено и стерлось из памяти. Так вот, как только появлялась свободная минутка, люди звонили и спрашивали, что делать, эвакуироваться мне вместе с семьей или нет. Что я мог ответить? Ну, говорил, что поступай по совести, ты ведь не женщина и не ребенок, сам для себя должен решить. Да и на самом деле ответа я не знал, да и не мог знать. В общем, худо-бедно, но технику мы победили. И утром, еле волоча ноги, побрели к автобусам. Ехали в город по другому маршруту, то есть, объезжали станцию с тыльной стороны. Отсюда вид четвертого блока выглядел еще более удручающе. Обломки стен, металлоконструкций и баллонов, горой лежали у реактора. Да, нет слов… . Эвакуация. Ну, хоть в чем-то мне повезло. Это была последняя, по графику ночь и предстоял отсыпной день и два выходных. Правда, эвакуация. Я решил смотаться на вокзал и поинтересоваться наличием билетов на единственный поезд Хмельницкий-Москва, проходящий через станцию Янов, что примыкала к Припяти. На удивление, поезд ходил и билеты были. Купив билеты на всю семью до Конотопа, а там пересадка на поезд из Киева до Харькова, где жили родители жены, я поспешил домой. Расчет был прост. Вечером на поезд, ночью пересадка и утром в Харькове. Два дня, ну почти два в Харькове. Вечером на поезд до Чернигова из Харькова, а там ранним утром на дизельпоезд Чернигов-Янов и я в Припяти. Успеваю на смену, которая начинается с 16 часов. Маршрут отработан и опробован не раз, сбоев не давал. Но, не в этот раз. Но об этом дальше. Дома пытаюсь отдохнуть, жена занялась сбором необходимых вещей. Дети играют в квартире. На улицу решили не пускать. Ближе к середине дня, часов в двенадцать, пришел коллега и объявил, что в два часа будет эвакуация города, нужно взять паспорта и самые необходимые вещи. На вопрос о персонале, эвакуироваться ли ему, ответа не было. Вот и наступили эти два часа. Под подъезды домов подогнали икарусы-гармошки и женщины, с детьми спокойно, даже, как то буднично, стали в них рассаживаться. Уезжали ведь, не надолго, может максимум на несколько недель, так сказали, что волноваться. Были и мужчины, но их было не много. Город пустел на глазах. Было очень грустно наблюдать это из окна. Вечером уехали и мы. В последний раз пройдя всей семьей, по практически пусты улицам города. Мужчина с женщиной, один чемодан, два ребенка, один из них в детской коляске. Благополучно добрались до Харькова. Возвращение. Я немного, отдохнул, и, вечером, 29 апреля выехал из Харькова в Чернигов на поезде. Около пяти утра прибыл в Чернигов. До станции Янов от Чернигова 70 киллометров, поезд отправляется в шесть , и в девять я буду в Припяти. Поезд подали, но объявили, что он идет до станции, расположенной, по середине пути между Черниговым и Припятью. Хорошо, что хоть Днепр пересекает. По пути с Чернигова до Припяти поезд пересекает две реки, Днепр и Припять, и дважды границу Украины и Белоруссии. Станция, куда прибывал поезд, находилась на территории Белоруссии. Но тогда границы были условной чертой на карте. Поезд поразил отсутствием пассажиров. В вагоне нас было двое. Я и молодой парень, едущий, как и я в Припять. Решили прорываться вдвоем. План был прост. До конечной станции, там, на автобусе, или на попутках в объезд Припяти, до паромной переправы через реку Припять и, с тыла, в г. Припять. Перед дорожкой решили подкрепиться. У меня были сосиски, две бутылки сухого красного вина и 0,33 Рижского бальзама купленного по случаю в Харькове. Одну бутылку мы успешно разбили, одну выпили, закусили сосисками и в путь. Поймали попутный грузовик и в кузове поехали. Было по - летнему тепло. По дороге по глотку, по глотку прикончили и бальзам. Добрались до паромной переправы, тут облом, перерыв. Паромщика ни. где нет, пусто, но на берегу пришвартована плоскодонка с движком. Она не привязана. Время поджимает, в общем, думали мы не долго. Прихватив весла сели в лодку, начали заводить мотор. Завелся, но, не долго почихав, заглох и больше не заводился. Но плевать, весла есть, и мы успешно причаливаем на другом берегу. Писать письма благодарности некогда, стараясь, не попасться на глаза местным жителям быстро ретируемся. Ловим самосвал ЗИЛ и через некоторое время доезжаем до ПМК (передвижная механизированная колонна). До Припяти подать рукой. Ноги в руки и я уже на окраине города. Высоко светит солнце, тепло, даже жарко, очень уж пустынно. Девятиэтажные дома совсем пустые, людей нет, где то в квартире жутко воет пес. Мурашки по телу. В, общем прибегаю к своему подъезду и не верю своим глазам, у каждого подъезда стоят милиционеры, да не рядовые, а в чине полковника, подполковника. Вот это да. Полковник, стоящий у моего подъезда, задает стандартные вопросы, кто, куда. Говорю домой, показываю паспорт, с пропиской, был с собой. Получив добро, забегаю в подъезд, затем в квартиру. Бросаю кулек, выпиваю сырое яйцо, от запаха, слабая защита, но все же. Бегом на остановку автобуса, вроде бы успеваю на второй рейс. На остановке застаю странную картину. Стоят несколько человек, некоторые с чемоданами. Среди них есть знакомые. Спрашиваю об автобусе, ответ шокирует не понятностью. А тебе куда, в лагерь или на станцию? Какой лагерь? Но размышлять не когда. Лихо подъезжает видавший виды Москвич-412, за рулем зам. начальника радиационного цеха, мой знакомый. Предлагает подвести до станции. Едем на приличной скорости. Доехав до АБК (административно бытовой корпус), знакомый смотрит на прибор в машине и объявляет полтора ренгена. На расспросы времени нет. До пересменки 15 минут. А нужно забежать в медпункт и переодеться. Захожу в медпункт, стараясь дышать через раз. Боюсь выхлопа. За столом не знакомый парень в медицинском халате. Удивленно смотрит на меня. Тебе что? Ну, я на смену, пройти контроль. Удивление на лице еще больше. Объясняю, отметьте в журнале. Пишет по подсказке на клочке бумаги фамилию и должность. Ну да ладно, формальности пройдены, переодеваться. В холе первого этажа сталкиваюсь с директором. Ты почему в гражданке? Да только приехал, еще не переоделся. Ну, беги. Твои на третьем этаже, в комнате инженеров. Переодевшись и, одев лепесток, иду на третий этаж. По коридору прохаживается наш «дядюшка Хо». О, и ты здесь, а мы думали ты уехал. Да я и уезжал, отвозил семью, у меня ведь были выходные, оправдываюсь. Ну, иди в комнату принимай смену, скажи, что ты начальник, а то я поставил начальника со второй очереди. Захожу в комнату инженеров, там человек шесть-семь . И это две смены? Разбираться не когда. Сажусь за стол, стараясь меньше распространять амбре, читаю журнал. С грохотом распахивается дверь, в проеме старший машинист сдающей смены. В руках ящик чешского пива. Вот это сюрприз! Принимающим, от сдающих, громко и радостно, восклицает он. Где взял? Да в штабе, в бомбоубежище, там полно ящиков. Открываю бутылку, сделав глоток, перевожу дыхание. Вот теперь можно и поговорить. Начинаю выяснять все непонятки. Оказалось, что за время моего отсутствия весь, оставшийся персонал, перевезли в наш станционный пионерлагерь «Иловница», это за двадцать километров от станции. Что в зоне дежурят лишь операторы, наше рабочее место здесь, ну а штаб с руководством и с оперативным руководителем в бомбоубежище. Ну, хоть что-то стало понятно. Как обстановка на станции? На блоках, вроде, ничего. В машзале сильно фонит, но еще хуже на световом дворе (территория, прилегающая к станции). Так что держись от окна подальше, прострелы. Потом эта привычка у меня сохранялась долго. Как то, чисто интуитивно, стремился сесть где- ни будь в уголке, подальше от окна. Сейчас прошло. Так началась моя первая послеаварийная смена. Смена шла своим чередом. Работало кое- какое оборудование и периодически, кто ни будь из нас ходил на блоки осматривать оборудование. Потихоньку выяснялась дозобстановка. Плохо было на улице. Пару лучей радиации били напрямую с реактора с дозами примерно около тысячи ренген в час. Остальной фон давали топливо и графит, разбросанный по двору. На самой станции было, получше. В районе первого и второго блоков обстановка, даже в машзале была терпима, но за четвертой машиной, по мере приближения к четвертому блоку приборы начинали зашкаливать. Ну, а приборы то, армейские ДП-5, клюшка, с пределом измерения зоо ренген. Появились военные. Чины высокие, майоры-полковники. Вели себя поначалу браво. Запомнился один, который с бравадой говорил, да я сейчас пойду, разведаю обстановку. Что, вы мол сидите. Ну, иди. Вон там четвертый блок. Но, иди сам. Через несколько минут, вернулся бравый полковник, и со смущенной улыбкой признался, страшно. Молодец, хватило духу признаться. Потихоньку стала вырисовываться картина разрушений. И ничего радостного в этой картине не было. Но жизнь продолжалась. После смены нас повезли в «Иловницу». Мы уже не переодевались. Моя цивильная одежда, осталась моем шкафчике. А жаль, курточка была ничего. Пионерлагерь «Иловница». Ну, в общем , обычный пионерский лагерь. Забор, ворота, корпуса, столовая, аллеи. Ничего не обычного. Это раньше. Теперь это место базирования оставшегося персонала ЧАЭС. На воротах охрана и дежурный дозиметрист. Проверка пропусков и даже по спискам. Меня внесли как вновь прибывшего и только по команде начальника цеха. Позже я понял, почему. Были составлены списки должностей, необходимых на первый период. Дядюшка Хо, и тут подсуетился, наш цех оказался самым многочисленным. Как говорится, война войной, а бюрократ работает. Мы переоделись в другую форму, от зонной она отличалась только цветом. Была не белая. Покушали в столовой. Пошли устраиваться спать. Каждому цеху был предоставлен корпус. Обычные пионерские палаты на десять-двеннадцать человек. Койки в два ряда. Спали на свободных местах. Где нашел, там и спишь. Не раздеваясь, завалились и спать. Утром, позавтракав, пошел обследовать лагерь. Ничего не обычного. Только появился временный штаб по ликвидации аварии во главе с директором. Меня выловил начальник смены РБ и сказал, что необходимо написать маршрутный лист, это, где, когда и сколько времени я был в том или ином месте на блоке и на территории станции. Ну что же, напишу, потом. Хотя ничего хорошего от этого не ожидал. Пообедав стали собираться на смену. Да, на обед по талонам давали две бутылки пива. Средства передвижения изменились. У ворот нас поджидали БТРы. Одев лепестки, расположились в них. За несколько километров от станции остановились перекурить. Сама станция бала хорошо видна. Расположились под защитой брони, с удовольствием сняли маски и закурили. Было что то не реальное во всей этой картине. Вон там станция, об аварии свидетельствует только дымок над четвертым реактором. Погода стоит прекрасная, высоко светит солнце тепло. Но как то не привычно тихо. Да ведь не видно ни одной птицы. Небо словно вымерло. И этот запах. Сладковатый запах йода. Так пахнет радиация. Этот запах не перепутаешь ни с чем. И горло непривычно першит. Ну, это бэтта- частицы попали вместе с пылью в горло. Нужно, одевать маски, и ехать дальше. Смена прошла буднично. Дежурство скрасили пару эпизодов. Оперативный дежурный, позвонив, дал указание осмотреть насосы технической воды. Они работали, и за ними нужен был контроль. Сами насосы располагались в здании береговой насосной станции на территории станции. У входа меня ждет БРДМ. Ну, ехать, так ехать. Вышел, нашел БРДМ. Молодой парень офицер узнав, куда ехать, а ворота территории были на замке, не долго думая, предложил их сломать, протаранив БРДМмом. Давай уж подождем охрану. Вышел охранник, открыл ворота. Съездили, осмотрел, доложил, вернулись. Слушай друг, спиртика не хочешь, предложил я, вопрос был риторическим. Короче, есть идея. Ставь своего бобика на сигнализацию, пошли. Мы пошли в медпункт. Дежурила, какая- то симпатичная молоденькая докторша. Можно было конечно пойти другим путем, но для этого нужно было идти на блок, к реакторщикам и там просить. Но это путь был короче, правда и шансов меньше. Разговорились, познакомились, объяснили ситуацию, что мы, мол, с важного задания, наловились гадости нужна профилактика. В общем, растопили женскую душу «орлы-герои». Получили свои сто грамм. Оставив бравого героя, на попечение докторши, вернулся на рабочее место. В общем, в подобном ключе протекала и следующая смена. Будни, блин. Начинаю привыкать. А что, жить можно. Будни в лагере проходили буднично. Вечерами посиделки и разговоры о семьях, не все ведь вывезли свои семьи, большинство эвакуировались и где они находятся, многие не знали. Это беспокоило. Но все образуется. Иногда, кто ни будь доставал спирт или еще что. Однажды вернувшись со смены, застал дружную компанию, сидящую на балконе палаты. Увидев меня, они спросили, тройчатку будешь? А что, это? Тройной одеколон? Нет, это наше ноу хау, смесь спирта пива, ну и конечно одеколона. Ломаться я не стал. А, не плохо пошло. Но самый интересный случай, с бидоном спирта. На станции имелись запасы спирта. Реакторщики применяли его для протирки ТВС ( тепловыделяющех сборок), короче стержней с топливом, был он и в других цехах. Зачем он нужен в турбинном цехе? Загадка. На бидон со спиртом был, хранился он на складе. Склад находился в помещении дизельной элекростанции, на территории станции. Ну а там высокий фон, на территории. Не знаю за какие посулы. Но была произведена дозиметрическая разведка. Разработан наиболее безопасный маршрут. Короче бидон был доставлен в лагерь. Прям герои. Состоялось заседание четырехугольника цеха, парторг, комсорг, профорг и начальник. Вынесено решение. Не хухры мухры, а РЕШЕНИЕ. С доведением до сведения всего персонала. По вечерам выдавать на палату по ОДНОЙ бутылки спирта. И, это то, на десять-двеннадцать мужиков. Решение, заслуживающее отдельного заседания четырехугольника. Ну, сказано сделано. Вечером выдали на каждую палату. Чем это закончилось? Правильно, все с утра дружно пили воду, от сушняка, а бидон был пуст. В общем, развлекались, как могли. На блок ездил я не долго. Поймал все таки меня тот дозиметрист и сообщил, что по моемее маршрутному листу, насчитал дозу более 60 бэр, дальше считать не стал, ( предельная доза 5 бэр в год) и передал данные начальнику цеха, с рекомендациями о недопущении меня на работу в зоне. В общем, оставили меня в лагере на хозяйственные работы и на дежурство по штабу. Ну и на том спасибо. Не заметно май подошел к концу и нам, в начале июня выдали первую после аварии зарплату. Да какую! Я получил почти три тысячи рублей. Машина, новые Жигули, стоила примерно четыре тысячи. А хороши оклад не превышал триста рублей. В общем, деньги по тем временам, очень большие. Выдали новыми сто рублевыми купюрами. Что тут началось. А началось вот, что. В коллективе, особенно, в небольшом, что то утаить трудно. Все на виду. Ну, узнали, что кто то, получил по пять-семь тысяч, а за что. Вроде бы находился в лагере, на блоки не ездил, и на тебе. Обидно. Оказалось все просто. Велся табель, где отмечались рабочие дни. Те, кто ездил в зону, рабочим считался день проведенный на станции, остальные как бы выходные. Ну, а те кто был в лагере, почти каждый день на работе. Вот так по накопившимся часам и рассчитывалась зарплата. Был применен единый коэффициент 5. Все умножалось на пять. Получи. Спорили, ругались. Но в конце концов, все наладилось. Издержки. Но прознав о «бешенных» зарплатах, началось половничество тех, кто покинул станцию, цех, друзей. Может, кто подумает, что вся наша жизнь в тот период заключалась именно в работе. Конечно, нет. Все мы люди. Нас волновало и смерть наших знакомых и друзей в Московской больнице №6. И разлука с семьями, и другие бытовые мелочи. Выбирались мы и на большую землю. Первый мой выезд, состоялся на праздник Победы, 9 мая 1986 года. Было это так. Накануне ко мне подошел коллега из второго турбинного цеха и предложил съездить в Припять. Соберем вещички, отвезем домашним. Ну а как? Да у меня в Припяти машина, на ней и поедем. Понимая, что наша эвакуации, не дело нескольких недель, мысль была заманчива. Обсудив подробности, отпросившись, мы вечером 8 числа отравились в Припять. Город был полностью вымершим. Странно выглядело это зрелище. Ни одного огонька, город предстал, какой- то унылой громадиной. Как то странно было представить, что мы тут жили, любили, веселились, работали. В общем, зрелище не для слабонервных. Как тогда, так и сейчас у меня наворачиваются слезы. Но это все лирика. Разбрелись по своим домам. Лифт не работал, но электричество было. Зайдя в квартиру, я присел от нахлынувших воспоминаний. Вот здесь детская, а вот и наша, с женой комната. Вроде бы и не так много прошло времени, а ощущение, другой, не реальной жизни. Простите, немного расслабился. Собрав кое, какие вещи, необходимые, по моему понятию для зимы. Упаковав их в полиэтиленовый мешок, собрался идти на место встречи. Меня привлекло дикое мяуканье за дверью. Я думал кот, но открыв дверь, обнаружил маленького черно-белого котенка. Возможно, он был очень голоден. Он с надеждой смотрел на меня и дико мяукал. Сердце сжалось. Жалко, но чем я ног ему помочь? Еды у меня не было. Дать попить, но это можно. Взять в руки приласкать, не возможно. На руках защитные перчатки, ну а в шерсти, бедного котенка не известно что. Дал водицы и бегом с подъезда. Не слышать и не видеть. Встретились с коллегой. Он забрал из гаража свою Волгу-3102, это что то типа мерса, по сегодняшним меркам. Поехали в сторону лагеря. Перед глазами стоял котенок. Ехали молча. Поставив машину в кустах, не далеко от лагеря. Пошли спать. Завтра, ранний подъем. Встав рано утром. Мы с коллегой поехали домой. Ему в Донецк, ну а мне в Харьков. По дороге ничего примечательного. Разве, что дозиметрические посты. Перед Киевом их было два. Стояли молодые ребята, бодро размахивая клюшками. Опыта общения с ДП-5 у них, как я понял, не было. Ткнув клюшку под днище машины, они бодро давали добро. Ну, а нам, того и надо. Доехали до Киева. Миновали его. Повстречались люди, идущие на демонстрацию. Но нам по фиг. Да в дорогу мы переоделись. Роба была из цветного хлопка, но, поверх одели белые курточки рабочих костюмов. На ногах бахилы, это типа бот, резиновые подошвы черного цвета, верх, белый брезент. В общем, видуха. Проголодались. Остановились в понравившейся нас деревне. С права магазин, с лева не плохая полянка для отдыха. Зашли в магазин. Обычный сельский. Взяли, кое- что покушать. За занавеской я увидел батарею бутылок. Был разгар противоалкогольной компании, спиртное продавали только с 14 часов, а было часов 12. Спросил можно. Продавщица спросила, а вы от куда. Пришлось объяснить. Ну, разве что шампанское, последовал ответ. В общем бутылкой шампанского я был обеспечен. Перекусили, поехали дальше. В районе Полтавы очередной дозконтроль. Остановились. Парень сует клюшку под кузов. Замечаю, как стрелка ползет вверх. Первая мысль, приехали. Но парень, что то, судорожно переключает на приборе. Говорит добро. Лох! Поехали дальше. В Харькове немного отдохнули, вернее в Харькове я, а товарищ уехал в Донецк. Вернулся на работу в Иловницу. Понемногу быт и работа приходили в норму. Работать стали вахтовым методом. Пятнадцать дней работа, пятнадцать дней отдыха. Приходили известия о судьбе ребят, находящихся в больницах. Кого- то не стало, кто -то лежал с радиационными ожогами тела и ног. Побродили в водичке, блин. Летали вертолеты, сбрасывали песок и, какую -то хрень, на реактор. Мы ездили на станцию откачивали воду из помещений, следили за уцелевшим оборудованием. Изредка приходили весточки от семей, разбросанных по киевщине. Тетерев. На отдых нас везли в живописное местечко Тетерев. Там располагались санатории различных предприятий Киева. Находилось это место на ж/д ветке Киев-Львов. Первый раз я поехал в Тетерев, как раз на следующее утро после эпизода с бидоном спирта. Ехали на автобусе. Было странно дышать полной грудью без респиратора. Во время остановки лежать на траве, не боясь ни травы, ни земли. Нас встретили на КП санатория. Переодели и развели по корпусам. Каждому цеху выделили по корпусу. Нас было человек десять на корпус. Был тут старший от цеха. В его задачу входило встреча вновь прибывших, размещение, инструктаж и т. д. Нам необходимо было пройти медосмотр, отдохнуть, ну а далее мы сами могли выбирать, или остаться, или ехать на выходные на все четыре стороны. В обязанности старшего входила еще одна функция. Он выписывал талон на приобретение пива и водки. Нужно отметить, что происходило это в разгар антиалкогольной кампании. Первыми в санаторий приехали ремонтники. В каждом цеху был ремперсонал. Они в первое время были не у дел. Так вот, когда они появились в санатории, приехал первый секретарь обкома компартии Киева. Собрал собрание и произнес пламенную речь. Смысл был таким: мы сможем направить людей на ликвидацию аварии, но без знания станции, оборудования, географии станции им будет очень не легко. Поэтому мы просим вас помочь. Все, что требуется от нас, мы сделаем. Какие будут у вас просьбы и пожелания, мы все выполним. Ну, а какие могут быть просьбы у мужиков? Водки! Да нет проблем, был ответ, но торговать то негде. Магазин не предусмотрен. Как негде, был ответ. А, сторожка? Она ведь не оборудована. Вы утром завозите, а все остальное наши заботы. Короче. За ночь, помещение сторожки, силами доблестных ремонтников, было превращено в подобие магазина, с прилавками и т.д. Утром завезли чешское пиво, водку, вино и т.д. При этом, пиво и водку можно было купить по талону, выданным старшим по цеху и утвержденным старшим по лагерю. Естественно первым делом все вновь прибывшие требовали от старшего талон. Старшие порядки знали. Выпиши ящик водки и ящик пива, старший по лагерю на половину урежет. Короче выписывал в двойной норме. Сбегав, поторговавшись, со старшим по лагерю, мы закупили пиво и водку. Немного заправившись, пошли на медкомиссию. Она состояла из взятия анализа крови, СИЧ (система измерения человека), прибор, который, позволял определить накопленные в организме изотопы, и осмотра врача терапевта. Врач тарепевт, пожилой мужчина, задавал один вопрос: ребята, а я увижу у себя на приеме трезвого, или это безнадежно. После медосмотра, как правило, происходила коллективная пьянка. Вечером, кто еще соображал и собирался ехать к семье, стремился на вокзал, но таких было мало. Нужно сказать, что после аварии, появились люди с неприметными лицами, в задачу которых видно входило расследование причин произошедшего, путем сбора информации. (Ну о ком идет речь, наверное догадываетесь). И Они часто сидели перед корпусом, у открытых окон, и слушали наши пьяные беседы. А разговоры начинались об осуждения руководства цеха, плавно переходили к руководству станции и доходили до самого верха. А по утру они проснулись. То есть пробуждение начиналось с того, что нас будил такой человечек, и приглашал прийти к нему в кабинет. Правда разговор обычно заканчивался тем, что на его вопросы, все дружно отвечали, что были пьяны и не помнят, о чем шла речь вчера. Так протекал наш отдых между вахтами. В июне месяце, меня пригласил начальник цеха. Помолчав, он обрадовал меня. Идешь в отпуск. Иди в администрацию, бери путевку и езжай на отдых. Приедешь, подумаем, где будешь работать. На мой вопрошающий взгляд, был ответ, есть предписание цеха радиационной безопасности о выводе тебя из зоны. Да и хорошо, и плохо. Но, делать нечего. Пошел в так называемый профком. То есть временный профком при штабе. Сообщил, что у меня отпуск. Поинтересовался, есть ли путевки. Да нет проблем. Бери любую понравившуюся тебе. Жест был указан на стол, где стопками лежали путевки в санатории и дома отдыха по побережью Черного моря и Крыма. В общем взял я путевки на всю семью, получил отпускные, и отбыл за семьей. Отпуск описывать не буду. Отпуск, как отпуск. Море, пляж и много женщин из числа эвакуированных с детьми. Иногда к ним на побывку приезжали мужья. Картина всегда была одинакова. Приезжал очередной « ликвидатор» с авоськой полной водки и консервов. После обильного возлияния, собирал возле себя кучу женщин. Шли рассказы о героизме и ужасах аварии. Всегда пытался скорей проскочить эти места. Отпуск прошел. Приехав после отпуска в Тетерев, на стенде информации увидел списки. В этих списках были все работники АЭС. Короче, нам предоставлялось временное жилье в г. Киеве, во вновь поостренных домах. Найдя свою фамилию, выяснил, что мне предоставляется трехкомнатная квартира. Найдя старшего по цеху, уточнил все подробности. Оказывается ,нужно просто поехать в Киев, найти по адресу дом, а там представитель цеха вручит ключи. Да-а! В общем, дали мне два дня. Езжай, оформляйся. Во второй половине дня, я зашел в свое новое жилище. Новый дом. Четвертый этаж, квартира пахнет краской. КРАСОТА! Первым делом в магазин. Нет, не за выпивкой. За паралоновым матрасом. А уж, вторым делом, выпивка и закуска. Переночевав в новой квартире, с больной головой отбыл в Тетерев. Там меня ждал очередной сюрприз. Мне предложил должность начальника «Контрольно- Перегрузочного Пункта Дитятки». Что это такое я не знал, но выбора не было. Начальник, так начальник. КПП «Дитятки». Решением тогдашнего правительства, были организованы три зоны отчуждения. Зона самой станции. Десяти километровая зона и тридцати километровая зона вокруг станции. На въездах в зону были организованы КПП. Я знаю о трех, основных. КПП «Дитятки». Основной пункт. Самая короткая дорога с Киева в Чернобыль. КПП «Диброва» резервная и пожалуй, самая удобная для попадания в г. Припять, и со стороны Белоруссии. Вот, названия не помню. Как оказалось, нас, начальников на КПП было двое. Я и старший инженер по эксплуатации турбинного цеха второй очереди. Естественно, тоже выведен из зоны, по причине переоблучения. Ну , в общем знакомые лица. Взяв, в помощники обходчика нашего цеха, грамотного парня, тоже выведенного из зоны. Приехали знакомиться с хозяйством. А, хозяйство оказалось ничего себе. Вдоль трассы, соединяющей Киев с Чернобылем, был построен комплекс. Там была гостиница, площадка для разгрузки и загрузки грузов, с козловым краном, жилые домики, склад чистой одежды, медпункт, столовая, пункт пропуска , помывочный корпус с душевыми, естественно, пункт дезактивации транспорта, гараж для автотранспорта. Задачей данного комплекса, было пропуск грузов Чернобыль, далее на станцию. Не допущению проникновения радиации за приделы тридцати километровой зоны. Проще, говоря. Все грузы, идущие в зону, перегружаются на условно грязные машины, и везутся на базы под Чернобылем. Все, что возвращается из зоны Чернобыля, проходит дозконтроль, дезактивацию, и только после этого, возвращается . Два начальника, то есть работа по сменам. Пятнадцать, плюс пятнадцать. Штаб КПП «Дитятки», представлял собой вагончик, пропахнувший мышами. Но, в нем были установлены три телефона. Что, это были за телефоны! Один, городской Киевский. Другой, прямая связь с Чернобыльской телефонной станцией (типа «Але»! Барышня!). Ну, а третий! С ГЕРБОМ! ВЕРТУШКА! Штат работников был разношерстным. Начальник-представитель станции. Начальник штаба-представитель войск гражданской обороны. (Знающие люди поправьте). В чине полковника, или подполковника. Диспетчер штаба-из вольнонаемных, как сейчас говорят. (Я буду употреблять слово «партизан». Пусть никто не обижается. Не я придумал). Гаражом заведовал – завгар. Гарный казак. Столовой, прачечной и складом –местные ребята призванные из ближайшего города Иванков. Кроме того были работники, обслуживающие столовую (официантки, повара) приезжающие на 10 дней, бригада скорой помощи (водитель, фельдшер и медсестра). Естественно водители, дозиметристы, дезактиваторщики и Гаишники, как же без них, если есть шлагбаум. Все мы работали посменно В распоряжении начальника были, и две Волги. Одна черная, для поездок в Киев, другая –белая, для поездок в Чернобыль. РАФик, УАЗик ну и прочее. В общем, государство не скупилось. Ознакомившись с хозяйством, и познакомившись с персоналом. Я заменил своего сменщика. Уяснил главное, принимай грузы. Идущие на станцию. Перегружай на словно «грязные» машины. Заполняй сопроводительные документы. Не воруй. Следи за работой всех звеньев КПП. Не мне рассказывать, что я пережил, и какое было мое состояние, поняв, куда я встрял. Я чистокровный технарь, руководивший до этого железом, но и не большим коллективом таких же специалистов. А, тут такое. Но мне повезло. Начальником штаба в это время был полковник из Днепропетровска. Спокойный, умнейший человек, имеющий богатый опыт руководства людьми. Первый шок я испытал, когда приехала очередная смена» Скорой помощи». Их было двое. Водитель, он же санитар, и фельдшер. Молодой парень. Приехав к нам, они загнали машину на помывочную эстакаду и начали яростно спорить, кому мыть машину. Нет, не за право помыть, а за право понаблюдать за процессом. На шум, вышли вместе с начальником штаба. Диалог был следующим, и продолжался долго: - Ты, водитель. Ты и мой -Салага! Помоешь сам. Ну и так далее. Полковник, не повышая голоса, просто сказал: «Так мыть обоим. Через пять минут, проверю» Эта властность в голосе, очень тихом. Подействовала магически. Бузотеры дружно драили машину. Но водитель –санитар, все таки отыгрался на «салаге». Взял его медицинский саквояж, выгреб из него все, что горит. На прощанье сказал: «Тебе и клизмы много. Пошел спать». Да, этот фельдшер удивил еще не раз. Его рабочий день начинался очень своеобразно. Из двери гостиницы появлялась рука, с выставленным пальцем. По мокрому пальцу, его владелец пытался определить, откуда дует ветер. Поняв это, наши дозиметристы, увидев эту картину, всегда бодро объявляли: « Ветер с Чернобыля». Это трудно описать, а еще труднее, наверное, представить. Но, картина маслом. Товарищ, бежал как ужаленный к своей кровати. Закутывался в два-три одеяла с головой, и проводил так весь день. И, это при температуре больше двадцати градусов. Еще большее веселье у дозиметристов, вызывала просьба померить загрязненность его одежды. Они намеренно ставили прибор на проверочный режим, и показывали бегущую вверх по шкале стрелку. Сверкание пяток нужно было видеть. Товарищ бежал на склад обмена одежды со скоростью, которой позавидовал бы любой чемпион. «Лепесток», то есть маску, носил он очень оригинально. Он не затягивал ее на подбородке, а просто одевал его, как медицинскую повязку. Лицо с очками, с круглой маской, вызывало гомерический хохот. Но, курить, то хочется. Ну и проделали дозиметристы дырочку у рта. Это, было все. Лицо в маске, с сигаретой посредине. Благо больных у нас не было. Правда, только один. Но, это не лечится. Из всего сказанного, могу подчернуть. ЭТОГО НЕ МГЛО, НЕ ПРОИЗОЙТИ. И не по тому, что атомная энергетика не так давно появилась. Просто если, бы до рядовых исполнителей, какими являлись работники АЭС, доводились те нормы и правила, которые уже были разработаны и известны. А особенно для реакторов данного типа, скорее всего, аварии бы НЕ БЫЛО. Но они стали известны только после аварии.Дело в том, что реакторы данного типа имеют положителную реактивность. Я не физик, турбинист.Но, при увеличении в каналах реактора паровой фазы, при снижении давления, реактор начинает набирать мощность, саморазгонятся. При работе на мощность, это компесируется. А при малых нагрузках, запаса стержней для компесации, может не хватить, что и произошло. Вот, где то, так. На пальцах. Да простят меня те кто читает мои записки, решил выделить описание период КПП, в отдельную тему. Конечно добавив, вернее закончив, описание этого периода. КПП «Дитятки». Решением тогдашнего правительства, были организованы три зоны отчуждения. Зона самой станции. Десяти километровая зона и тридцати километровая зона вокруг станции. На въездах в зону были организованы КПП. Я знаю о трех, основных. КПП «Дитятки». Основной пункт. Самая короткая дорога с Киева в Чернобыль. КПП «Диброва» резервная и пожалуй, самая удобная для попадания в г. Припять, и со стороны Белоруссии. Вот, названия не помню. Как оказалось, нас, начальников на КПП было двое. Я и старший инженер по эксплуатации турбинного цеха второй очереди. Естественно, тоже выведен из зоны, по причине переоблучения. Ну , в общем знакомые лица. Взяв, в помощники обходчика нашего цеха, грамотного парня, тоже выведенного из зоны. Приехали знакомиться с хозяйством. А, хозяйство оказалось ничего себе. Вдоль трассы, соединяющей Киев с Чернобылем, был построен комплекс. Там была гостиница, площадка для разгрузки и загрузки грузов, с козловым краном, жилые домики, склад чистой одежды, медпункт, столовая, пункт пропуска , помывочный корпус с душевыми, естественно, пункт дезактивации транспорта, гараж для автотранспорта. Задачей данного комплекса, было пропуск грузов Чернобыль, далее на станцию. Не допущению проникновения радиации за приделы тридцати километровой зоны. Проще, говоря. Все грузы, идущие в зону, перегружаются на условно грязные машины, и везутся на базы под Чернобылем. Все, что возвращается из зоны Чернобыля, проходит дозконтроль, дезактивацию, и только после этого, возвращается . Два начальника, то есть работа по сменам. Пятнадцать, плюс пятнадцать. Штаб КПП «Дитятки», представлял собой вагончик, пропахнувший мышами. Но, в нем были установлены три телефона. Что, это были за телефоны! Один, городской Киевский. Другой, прямая связь с Чернобыльской телефонной станцией (типа «Але»! Барышня!). Ну, а третий! С ГЕРБОМ! ВЕРТУШКА! Штат работников был разношерстным. Начальник-представитель станции. Начальник штаба-представитель войск гражданской обороны. (Знающие люди поправьте). В чине полковника, или подполковника. Диспетчер штаба-из вольнонаемных, как сейчас говорят. (Я буду употреблять слово «партизан». Пусть никто не обижается. Не я придумал). Гаражом заведовал – завгар. Гарный казак. Столовой, прачечной и складом –местные ребята призванные из ближайшего города Иванков. Кроме того были работники, обслуживающие столовую (официантки, повара) приезжающие на 10 дней, бригада скорой помощи (водитель, фельдшер и медсестра). Естественно водители, дозиметристы, дезактиваторщики и Гаишники, как же без них, если есть шлагбаум. Все мы работали посменно В распоряжении начальника были, и две Волги. Одна черная, для поездок в Киев, другая –белая, для поездок в Чернобыль. РАФик, УАЗик ну и прочее. В общем, государство не скупилось. Ознакомившись с хозяйством, и познакомившись с персоналом. Я заменил своего сменщика. Уяснил главное, принимай грузы. Идущие на станцию. Перегружай на словно «грязные» машины. Заполняй сопроводительные документы. Не воруй. Следи за работой всех звеньев КПП. Не мне рассказывать, что я пережил, и какое было мое состояние, поняв, куда я встрял. Я чистокровный технарь, руководивший до этого железом, но и не большим коллективом таких же специалистов. А, тут такое. Но мне повезло. Начальником штаба в это время был полковник из Днепропетровска. Спокойный, умнейший человек, имеющий богатый опыт руководства людьми. Первый шок я испытал, когда приехала очередная смена» Скорой помощи». Их было двое. Водитель, он же санитар, и фельдшер. Молодой парень. Приехав к нам, они загнали машину на помывочную эстакаду и начали яростно спорить, кому мыть машину. Нет, не за право помыть, а за право понаблюдать за процессом. На шум, вышли вместе с начальником штаба. Диалог был следующим, и продолжался долго: - Ты, водитель. Ты и мой -Салага! Помоешь сам. Ну и так далее. Полковник, не повышая голоса, просто сказал: «Так мыть обоим. Через пять минут, проверю» Эта властность в голосе, очень тихом. Подействовала магически. Бузотеры дружно драили машину. Но водитель –санитар, все таки отыгрался на «салаге». Взял его медицинский саквояж, выгреб из него все, что горит. На прощанье сказал: «Тебе и клизмы много. Пошел спать». Да, этот фельдшер удивил еще не раз. Его рабочий день начинался очень своеобразно. Из двери гостиницы появлялась рука, с выставленным пальцем. По мокрому пальцу, его владелец пытался определить, откуда дует ветер. Поняв это, наши дозиметристы, увидев эту картину, всегда бодро объявляли: « Ветер с Чернобыля». Это трудно описать, а еще труднее, наверное, представить. Но, картина маслом. Товарищ, бежал как ужаленный к своей кровати. Закутывался в два-три одеяла с головой, и проводил так весь день. И, это при температуре больше двадцати градусов. Еще большее веселье у дозиметристов, вызывала просьба померить загрязненность его одежды. Они намеренно ставили прибор на проверочный режим, и показывали бегущую вверх по шкале стрелку. Сверкание пяток нужно было видеть. Товарищ бежал на склад обмена одежды со скоростью, которой позавидовал бы любой чемпион. «Лепесток», то есть маску, носил он очень оригинально. Он не затягивал ее на подбородке, а просто одевал его, как медицинскую повязку. Лицо с очками, с круглой маской, вызывало гомерический хохот. Но, курить, то хочется. Ну и проделали дозиметристы дырочку у рта. Это, было все. Лицо в маске, с сигаретой посредине. Благо больных у нас не было. Правда, только один. Но, это не лечится. Нужно отдать должное. Такая, авария, но государственная машина работала справно. Все звенья и механизмы нового для меня дела работали исправно, без значительных сбоев. Такое ощущение, что какая-то невидимая рука всем этим руководила. Ну, в общем, начались обычные будни. Не далеко от нашего КПП стояли две бригады гражданской обороны. Одна Киевская, одна Ленинградская. Не нужно быть провидцем, что бы не понять, что все офицеры бригады посещали наше штаб. Связь то только у нас. Так, что быстро завели знакомство. Появились друзья, и не только. Несколько дней искали медсестру, по словам очередной фельдшерицы ( сменной) таинственно исчезнувшей из вагончика. И, не ночевавшей там, уже несколько ночей. Успешно была найдена в офицерском вагончике одной из бригад. Гусары, есть везде. Питание было очень достойное. Было очень много консервов, не виданных нам в те времена. Так, что если кто из приписанных уезжал на срочные работы, достойная замена была. Но поварская смена друг на друга не похожа. Был зав. Столовой. Он из местных, из Иванковского пищеторга. А, вот повара и официантки приезжали из запада Украины. Какой принцип подбора был, не знаю. Но, вот приехала очередная смена. Я заметил, что почти целый день у дороги стоят два мужчины, похожие на братьев близнецов. Если смотреть издалека. На следующий день ко мне подошел зав. Столовой с заявлением. Он просил отпуск на десять дней. Удивившись, я поинтересовался: «А, как же столовая?». « Да они справятся»- был ответ. «Кто они?». «Да прикомандированные». Пришлось вызвать прикомандированных. Выяснив, что они являются руководителями , один районным пищеторгом, а д ругой городским, я спросил, каким ветром занесло. Да вот, привезли смену, и решили остаться. Интересно тут, да и десять дней не срок. Их интерес я понял сразу. По трассе проезжало все руководство Киевской области, да и тогдашней УССР. Проезжал иногда и Щербицкий. «Справитесь?». «Да нет проблем». Подписал я заявление зав. столовой, и он исчез. « Близнецы» оказались разными. Один был постарше, но стать и стрижка были одинаковы. Причину спешного ухода в отпуск нашего зав. Столовой они объяснили просто. Боится. Мы тут проверили. Но сейчас поедем в Иванков на базу. Автомобиль есть. Я был поражен их активностью. Вызвав водителя продовольственного автомобиля, я поручил ему ехать с прикомандированными. Отсутствовали они полдня. В обед они с загадочным видом пригласили меня и начальника штаба обедать. В отдельной комнатке нас ждал прекрасно сервированный стол. Ничего особого, но в тех условиях. Это было нечто. Во главе стола красовалась бутылочка коньяка. Так что, перенеся спиртное на вечер, мы прекрасно отобедали. За обедом «братья-близнецы» поведали нам, о своей поездки на базу пищеторга г. Иванкова. В общих чертах все свелось к тому, что они, наведя страх и ужас работникам базы, выгребли все самое дефицитное, что там было. Хотя, что еще более дефицитным могло быть, я уже представить не мог. Жизнь налаживалась. Менялись смены на КПП. Регулярно шли грузы на стацию. Утром на ликвидацию последствий аварии ехали люди. В автобусах, крытых автомобилях, БТРах и пр. Вечером они возвращались, голодные и уставшие. Кто кормился у нас. Кто ехал в части. Дозиметристы проверяли автотранспорт на загрязненность. Гнали машины на помывку, затем опять проверка, помывка. Так могло продолжаться по пять шесть раз. Можете представить, каково людям. Иногда они не выдерживали приходили целыми делегациями в штаб. Требовали выпустить, ругались, но что я мог сделать. Успокоить? Как? Заканчивалось молчаливым согласием выпустить, не смотря на загрязненность. Машины невозможно было отмыть. Не обходилось без конфликтов с разного рода начальниками. Они и тут считали себя знатоками всего и вся. Как не странно с ними было легшее сего. Во-первых, их было не жалко, не перетруждались, во-вторых, наглость пресечь легче, чем смотреть на страдание уставших и голодных людей, единственной мыслью которых была мысль об отдыхе и пище. Спокойствие и рассудительность полковников, и скромные знания особенностей радиации автора этих строк, быстро их успокаивала. В общем, жизнь наладилась. Смены, вахты проезжали в зону рано утром. Возвращались поздно вечером. Иногда встречал автобусы с ребятами из цеха. В такие минуты становилось грустно. Они там делают большое дело, а ты вроде как в тылу. Приходилось гнать от себя такие мысли. Днем к нам наведывалось разного рода начальство. Военные и гражданские прокуроры всех мастей, республиканские министры и их заместители и пр., и пр. Непрерывным потоком шли грузы со всех концов нашей страны. Их нужно было принять, перегрузить на условно «грязные» машины, доставить на место назначения. И так день за днем. Случались и неординарные события. В памяти особенно ярко отложились приезд тогдашнего председателя верховного совета СССР Рыжкова и организованный вывоз вещей жителями эвакуированных сел. Но обо всем по порядку. Смену персонала мы производили вечером. То есть приезжали на КПП во второй половине дня, знакомились с обстановкой и на другой день полновесно заступали на вахту. Но, не в этом случае. Стало известно о поездке Рыжкова на станцию. С посещением кораблей, где тогда располагались все станционники, задействованные на ликвидации и КПП Дитятки, как основного пункта при въезде в зону. Может возникнуть вопрос, как стало известно. Большого секрета здесь нет. Появились неприметные крепкие ребята с острым взглядом, да и руководство особо не утаивало дату и время приезда. В общем, утром я уже был на кораблях, зная, что первым пунктом посещения будут именно они. Дальше маршрут пролегал на станцию по новой, еще по недостроенной дороге, затем г. Чернобыль и в Киев, с посещением по пути КПП Дитятки. Встречать Рыжкова собрались все, свободные от вахты. Людей, по понятной причине было много. Появился кортеж Председателя Совета Министров СССР. К приехавшим автомобилям подпустили довольно близко. Выйдя из авто, Рыжков поприветствовал всех, задал дежурные вопросы. Настал черед, задавать вопросы встречающим. Нужно сказать, что главным вопросом, беспокоящим всех, был вопрос о нашей дальнейшей судьбе и судьбе станции. В то время, мы все были более или менее определены с жильем и работой. Я уже писал, что выделили квартиры в Киеве и его окрестностях, тем, кто остался работать на станции. Но прописка была по эвакуации, т.е. формально временная. Прошел слух, что недалеко от тридцатикилометровой зоны, будет построен новый городок для работников станции. Эти вопросы и были заданны Рыжкову. Если по поводу дальнейшей судьбы станции, ответ был дан внятный. Да, станция будет работать. Ответ на второй вопрос, меня лично поверг в некоторое шоковое состояние. Смысл ответа сводился к следующему. Решение принимается. Если мы посчитаем строительство целесообразным. Вас мы спрашивать не будем. Вот так, и не иначе. В общем, пообщался с народом. Поразило также его лицо и глаза. Какое-то не живое, скорее кукольное. Вроде бы и говорит, а мимики нет. Шевелится только рот. Глаза при этом абсолютно ничего не выражают. Пустота. Может, показалось, а может, нет. Сев в автомобиль, уехал решать дальше. И что, это было? Нужно ехать на КПП. Нам ведь предстоит еще раз встречать дорого гостя. На КПП была суматоха. Нет, никто ничего не красил, не мел и т.д. Но, чувствовалось напряжение и другой ритм работы. Дозиметристы, с какой-то поспешностью проверяли машины, ГАИшники старались не создавать очередь из проходящего транспорта, да и транспорта было не такое количество, как всегда. У шлагбаума я заметил группу военных. Военных, точнее людей в военной форме было всегда много. Да и мы от них ничем, кроме отсутствия пагонов ничем не отличались. Но эта группа выделялась. Подойдя к ним, я понял чем. Группу возглавлял генерал-лейтенант. Начальник штаба гражданской обороны г. Киева. Остальные-его свита, в число которых входила и охрана Рыжкова. Поздоровавшись с, находившимся здесь, моим коллегой, я стал расспрашивать об обстановке. Из его ответов я понял, что Рыжкова ждут примерно часа через два. Он заедет, осмотрит организацию работ, ну и т.д. Эти, он кивнул в сторону генерала и его свиты, уже час стоят на солнце, и похоже так и собираются стоять до приезда …. . Мы пошли с ним в штаб беседовать о делах. Бедный начальник штаба (нашего), с какой тоской смотрел нам в след. Но последовать за нами в присутствии старшего начальника он не мог. Объявили получасовую готовность. Сообщив, что лицо выехало из Чернобыля, и скоро будет. Вот тут и произошел конфуз. К шлагбауму со стороны Киева, подъехал тягач. На платформе он вез здоровенный гусеничный кран, с длинной стрелой. Фыркнув тормозами он тяжело осел перед шлагбаумом. Что тут началось. Сержант, дежуривший у шлагбаума, начал махать жезлом, требуя от водителя развернуться и заехать на запасную, свободную площадку, дабы не перекрывать дорогу важной персоне. Ошалевший водитель из-всех сил пытался понять, что от него требуют. Генерал орал на сержанта. Я стоял, и не мог понять всей этой суматохи. Поняв, что от него требуют развернуться, водитель стал выполнять команды сержанта. Но, кран большой, стрела длинная. Вот стрелой, то он и цепляет бетонный столб освещения. Столб предательски качнулся, но устоял. Все замерли. Первым пришел в себя водитель. По чуть-чуть, он смог вывернуть тягач и, с трудом заехал на свободную площадку. Все вздохнули с облегчением. Тут вступил генерал. Не стесняясь и не выбирая выражений, он отвесил таких трендилей сержанту, что у бедного ноги ходил ходуном. Хотя он пытался стоять по стойке смирно. Остальные события, связанные с приездом Рыжкова прошли буднично. Приехал. Его окружило кольцо встречающих из охраны и свиты его и генерала. Генерал что то рассказывал Рыжков молча кивал головой. Попрощался и уехал. За ним уехали и генерал со своей свитой. Мы, молча, глянули друг на друга, пошли в штаб, выпили водички и закурили. Все шло своим чередом. Вечерами, за чаем и шахматами, я подолгу засиживался у начальника штаба. Было интересно слушать полковника. Его богатый жизненный опыт многому мог научить, особенно меня, тогда еще парня чуть за тридцать. Его рассказы, почерпнутые из армейской жизни, всегда были наполнены иронией и истинно кавказским юмором. В общем с ним было интересно. Будни скрашивали приезды знаменитостей. Приехал с концертом Валерий Леонтьев. Была построена летняя сцена на поле у кораблей. На этом же поле возводились сборные щетовые финские домики, для временного проживания персонала. Мне повезло. Концерт Леонтьева довелось наблюдать сидя на сцене. Другого местечка, я просто не нашел. Тихонько сидя с края сцены, я впервые наблюдал как работает, знаменитый в то время, певец. А работал он с душой. Произносил искренние слова благодарности, при этом были видны слезы на глазах. Пел и танцевал с полной отдачей. Что не скажешь о концерте Алы Пугачевой. Нет, она молодец. Приехала не побоялась. Да и концерт был не плох. Но, на мой взгляд, не хватало искренности. В общем дни текли, уходило лето. На станции заканчивали строить «Укрытие» четвертого блока. О скором завершении работ, свидетельствовало, меньшая активность грузопотока. Стали известны примерные сроки возобновления работы блоков на станции. Прошел слух, что на трубу четвертого энергоблока, собираются водрузить знамя, в честь окончания работ по ликвидации. И ищут добровольцев. Их как всегда оказалось предостаточно. Даже мои работники бегали ко мне с заявлениями. Но мне, как то слабо верилось в подобную авантюру. А зря я не верил. Стало наконец понятно, что зона закрыта на о-очень долгое время. И жителям выселенных городков и сел, разрешили забрать свой скарб. Проверка вещей, вывозимых из зоны легла на нас. Потянулись, казалось бесконечными, вереницы грузовых машин. В зону и из зоны. Везли все, что смогли забрать с собой. Хотя перечень вывозимых вещей был регламентирован. Везли даже только что собранные, и, каким то чудом успев замариновать и закатать в банки, грибы, еще не успевшие остыть. Дозиметристы проверяли вещи, безжалостно отбирали, вместе с милицией, «грязные» вещи и продуты, тут же сбрасываемые в кучу. Причитания, угрозы, плачь. И так каждый день. А, что мы могли. Да жалко, да понятно, но для их же блага и здоровья. Разрешили и нам, жителям г. Припять, забрать кое какие домашние вещи. Выделяли автобусы. Составляли списки, и по 20 человек в одном автобусе, колоннами по несколько автобусов, везли в Припять. Давали несколько часов на сборы. Не помню, но по моему 4 или 6 целлофановых мешков вещей на человека. Многие из приехавших в Припять, обнаруживали разграбленными свои квартиры. Вот, уж воистину: «Для кого-война, а для кого-мать родна». Приходилось возвращаться ни с чем. Побывал в Припяти и я. Квартира была цела. Наглухо опечатана. Постарался я в последний приезд. Печально было смотреть и находиться в пустой квартире, где всегда был слышан детский смех или плачь. Наскоро собрав необходимые на первые холодные дни вещи, я навсегда попрощался с ней. А ведь нашей семье там было хорошо. Приближалась осень. Пустили первый блок на станции. Разъехались, в большинстве своем, ликвидаторы. Стало несколько спокойней. В один из дней, вернувшись из Чернобыля, получаю телефонограмму о необходимости срочного приезда в Киев на совещание к Первому Секретарю Киевского обкома Партии. До заседания 3 часа. Заехать домой в Киеве и переодеться, уже не успеваю. Решаю ехать в рабочей униформе. А, что делать. Вот тут пригодилась черная «Волга». Приезжаю к указанному подъезду Киевского Обкома, предъявляю пропуск дежурному прапорщику. Он сверяет мою фамилию со списком. Сообщает куда идти. Значит действительно вызывали. В приемной полно незнакомых людей. Приглашают в кабинет. Там замечаю и знакомые лица начальников других КПП. Оказывается совещание посвящено строительству зимнего варианта КПП Дитятки. За столом сидит САМ и еще несколько человек. Мы расположились недалеко на стульях. Начинает совещание САМ. Говорит о сроках, спрашивает о готовности проекта и строителей. Те в ответ, что то мямлят о сжатых сроках и т. д. Совещание проходит довольно быстро. Завершается словами САМого. «Так, все. Строительство должно начаться через месяц. Это крайний срок. Если через месяц не начнется, положите партбилеты на стол». Ну, думаю класс. Еще месячишко промаемся, а там стройка и мы в нормальных условиях встретим зиму. До сих пор вспоминаю. На сколько я был наивен. Месяца два тянулась бодяга. Приезжали и уезжали проектанты, строители, из числа руководства. Ругались между собой и с нами. Наконец, в один из дней как то резко и сразу приехали строители, навезли различной техники и начали везде что то копать, строить. Шум, ругань каждый день. Но объекты потихоньку начали вырисовываться. Так как работы поубавилось. У меня стало больше свободного времени. Поняв, что нигде, кроме службы радиационного контроля и начальника моего цеха, я не значусь как переобученный и по этой причине выведен из зоны, с молчаливого согласия начальника цеха, стал готовить почву о переходе обратно на станцию, в цех. Главной проблемой, было прохождение медкомиссии. Взяв направление в цеху, я поехал в поселок Зеленый Мыс, так теперь назывался временный поселок для работников станции, построенный рядом с бывшей стоянкой кораблей. Комиссию я прошел на удивление быстро. Там были все новые врачи из числа прикомандированных. И ни кто ничего обо мне не знал. Сам я, естественно, не распространялся. Сдав все дела новому начальнику КПП, в конце ноября 1986 года, я предстал перед светлыми и, что скрывать, очень родными, очами начальника цех, наивно хлопая глазами и протягивая справку о допуске в зону. Все, я опять на своем месте. Здравствуй родная станция. Кончился период работы на КПП Дитятки. Потекли будни, связанные с уже привычной для меня работой. Первым делом, пришлось изучить все нормативные документы, которые регламентировали нашу деятельность на станции. А их оказалось не мало. Появились новые правила, а с ними и экзамены. Изменился и главный документ, по которому осуществлялась эксплуатация всего оборудования станции-»Регламент ….». Много нового, но все, как оказалось, было разработано еще до аварии. Но по какой-то причине просто не доводилось до нас, простых исполнителей, раньше. Появилось понятие-гипотетическая, сверхгипотетическая авария. До этого было понятие-максимально проектная авария. А различие, различие почувствовала вся страна. Наконец-то экзамены были успешно сданы, я был вновь допущен к исполнению своих обязанностей-начальника смены турбинного цеха. Работал я как и раньше. Был подменным начальником смены. В перерывах, когда все начальники смен были на своих местах, то есть не в отгулах и в отпуску, выполнял различные задания начальника цеха. Смены работали по несколько не привычному графику. Семь-семь. Три дня с утра, три ночи, с переходным днем между утренней и ночной сменной, по двенадцать рабочих часов. Семь дней выходных. Дневной персонал (службы, лаборатории, ремонтники и др.) , работал по вахте. Пятнадцать дней рабочих, пятнадцать выходных. Во время смены или вахты жили в поселке Зеленый Мыс. На выходные, уезжали домой в Киев. Приходилось работать и по графику смены, когда в смене, и по графику дневного персонала. Вставать приходилось рано. Примерно в пять часов утра, чтобы успеть позавтракать и на автобус, который отправлялся в шесть часов. Досыпали в автобусе. Ехали с пересадкой. « Условно чистый» автобус довозил до 10-ти километровой зоны, там делалась пересадка на «условно грязный» автобус, который довозил до станции. Переодевались в рабочую одежду в поселке. В ней прибывали все время нахождения в поселке и на станции. При входе в зоны, одевали зонные костюмы. Белого цвета. Обратно приезжали в десять часов вечера. Ужинали и шли отдыхать. Кормили бесплатно, по талонам, и хорошо. В общем осенью и зимой, вставали еще темно, приезжали еще темно. Выматывались страшно. Приезжали в Киев, домой, никакие. По приезду существовал некий ритуал. Нас привозили и забирали в определенном месте. По районам Киева. Обычно это было возле магазина. Есть в Киеве, такие, небольшие двухэтажные магазины. На втором этаже, в магазине, как правило была камешка, с винно-водочным отделом. Смена гуськом шла из автобуса на второй этаж. И выстраивалась в очередь у прилавка винно-водочного отдела. Продавщицы знали свое дело. Молча подавали каждому по две бутылки водки и брали деньги. Существовало ограничение в то время на продажу водки. Две бутылки в одни руки. Случался и сбой, когда очередной покупатель брал несколько бутылок сухого вина. Тут ограничения не было. Жены, конечно ворчали, но понимали, необходимо снять усталость. Все мало-помалу приходило в норму. Близился Новый 1987 год. На станции стало известно, что в канун Нового Года, Председатель Верховного Совета Украины, будет награждать на станции отличившихся на ликвидации работников станции. Руководство ходило с загадочными лицами. Стало также известно, что в числе награжденных не будет людей, работавших на смене в момент аварии. Нельзя сажать и награждать представителей данной смены. «Темнело, на часах было начало шестого вечера. Я стоял у окна кабинета инженеров турбинного цеха, из которого хорошо было видны окна актового зала. В зале шло торжественное собрание по случаю награждения отличившихся на ликвидации аварии работников Чернобыльской АЭС. Я, это начальник смены турбинного цеха, а, в данный момент, дежурный по цеху на Новый 1987 год. В зале периодически гремел туш по поводу чествования очередного награжденного. Вручали ордена и медали, а также грамоты о присвоении званий «Заслуженный энергетик СССР» или Украины. Было грустно от мысли об испорченном празднике Нового Года, а в голову лезла противная мысль, а чем я хуже тех, кому вручали ордена и грамоты. Хотя ответ на нее я знал.» Не все награжденные, по нашему мнению были достойны наград. Были награжденные, достойные более высокой оценке их труда, но такова система. Все шло вроде бы хорошо, трудности преодолены, а дальше будет только лучше. Да. Не дано нам предвидеть бедующее. А оно готовило, и незабываемые минуты встречи Горбачева, Первого и Второго президентов Украины. И пожар второго блока, с последующим выводом его из эксплуатации, увольнение, практически разгон, многих работников станции, вывод из эксплуатации и закрытие первого блока и, наконец, останов последнего, третьего блока и закрытие станции. Но это совсем другая история, как принято говорить. Все, что написано, написано по памяти, без фамилий и имен. Многое стерлось из памяти, притупилась острота восприятия. Просто хотелось поделится. Все остальное, можно прочитать. Материала очень много. Но он написан со слов, и не всегда честными и искренними людьми. К таким рассказам я отношусь почти также, как к словам, сказанным и написанным одной журналистки: «Вот включен рубильник и, ток сначала медленно, все набирая скорость, побежал по проводам» …. На этом я закончу свои заметки о станции.