Поиск по сайту

Николай Второй, как начал правление, так и закончил — несчастно. Но сейчас речь о коронации последнего русского монарха, начале его эпохи. Та катастрофа навсегда вписана кровавой строкой в летопись Москвы. Слово «Ходынка» стало нарицательным для всякого рода несчастий. Где располагалось Ходынское поле? Там, где нынче шумят Хорошевское шоссе, Ленинградский проспект, пролегают улицы Куусинена и Новопесчаная. Близ метро «Полежаевская», «Динамо», «Аэропорт», «Сокол». Впрочем, немногие из прохожих знают, что случилось здесь 120 лет назад… «Боже, Царя храни!» Восходил на престол молодой император — ему было 28 лет — в Успенском соборе московского Кремля. Затем в Грановитой палате прошла царская трапеза. На другой день состоялся высочайший прием чрезвычайных послов и посланников. Затем император и императрица Александра Федоровна в Андреевском тронном зале принимали поздравления от депутаций со всей России. Гремела величественная мелодия гимна Российской империи, сочиненная композитором Алексеем Львовым на слова стихотворца Василия Жуковского: «Боже, Царя храни! Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам…" Народ ликовал. Кто скромной чарочкой, кто роскошным обедом отметил великое событие. Ждали угощения и от царя. И — дождались: объявления, развешанные по городу, звали на Ходынку, где предстояло бесплатное угощение и раздача подарков. Царь посулил гостям эмалированную кружку с вензелями Их Величеств, фунтовую сайку из крупитчатой муки, полфунта колбасы, вяземский пряник с гербом, мешочек со сластями, в коих были уложены карамель, орехи, александровские рожки, винные ягоды, изюм, чернослив. Расщедрился государь и на бумажный мешок с изображениями царя с царицей, и на ситцевый, расписной платок с Прохоровской мануфактуры. Разве кто ж от такого презента откажется? Да ни в жизнь! И двинулся народ разных сословий длинными вереницами на московскую окраину, шумя и балагуря в предвкушении веселья и выпивки. Шли целыми семьями — причесанные главы семейств в новой обновке с наряженными женами, большими и малыми детками… Страшная ночь Ходынское поле было достаточно большим, рядом тянулся овраг, а само поле было зыбким от промоин и ям после добычи песка и глины. Эта местность служила учебным плацем для учений войск московского гарнизона. К празднику на поле были выстроены временные «театры», эстрады, балаганы, лавки, в том числе 20 деревянных бараков для бесплатной раздачи 30 тысяч ведер пива и 10 тысяч ведер меда. Были сколочены и полторы сотни ларьков для раздачи упомянутых гостинцев. Начало гуляний было назначено на утро 18 мая (по старому стилю). Однако многие пришли накануне вечером — чтобы занять лучшие места и первыми отхватить подарки. Люди разбили палатки, развернули захваченную из дома провизию. До самого горизонта колыхалось, двигалось, шумело людское море… «Ночь была, на беду, безлунной, — писал Валентин Пикуль в романе „Нечистая сила“. — На широком пространстве площади, изрытой ямами и оврагами, публика располагалась таборами, палила для обогрева костры, распивала шкалики. Толпа росла; напирая, она уже сбрасывала крайних на дно оврага — и сброшенные в овраг, как выяснилось впоследствии, оказались счастливцами. Вот и полночь! К этому времени, по данным полиции, на Ходынке собралось уже больше полумиллиона человек. Стояли плотно, как стенка. К трем часам ночи из спрессованной гущи людских тел послышались первые жалобы на тесноту. Жалобы эти иногда переходили в рев, указывая на то, что в толпе уже гибнут люди…» Первые лучи солнца осветили обезображенное Ходынское поле. Множество трупов стояло (!) посреди стиснутой толпы живых. Люди старались отодвинуться от покойников, но это лишь усиливало давку. И тут пробежал слух, что уже начали раздавать подарки… Оголтелая толпа ринулась на буфеты и павильоны. Бежали, матерясь, вопя от ужаса и боли, по телам, головам, слыша хруст своих и чужих костей, но не в силах остановиться. Полицейские кордоны были мигом смяты. Одни, получив вожделенные узелок и кружку, в разорванной одежде, мокрые от пота и крови, выбирались из толпы и в беспамятстве брели прочь. Другие со стонами падали, третьи, покалеченные, ложились на траву и умирали. На Ходынском поле не оказалось воды, чтобы напоить несчастных — солдаты обливали их дармовым пивом. Не нашлось врачей, которые оказали бы помощь. Не было священников, прочитавших бы заупокойную молитву… Великий грех Из дневника Николая Второго: «До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек! Я об этом узнал в 10 ½ ч. перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12 ½ завтракали и затем Аликс и я отправились на Ходынку на присутствование при этом печальном „народном празднике“…» Однако торжества не были отменены. На Ходынском поле играл оркестр. Прибывший император был встречен громовым «ура!» и пением гимна. Празднества по случаю коронации продолжились вечером в Кремлевском дворце, а затем балом на приеме у французского посла. В Кремле гремели тосты, играли мазурку и полонез, а в это время свозили на Ваганьковский погост мертвые тела. Их было больше, чем доложили царю — 1379. Еще более 1300 человек оказалось покалечено. Стон и плач по убиенным стояли по всей Белокаменной. Однако никто из государственных мужей и не думал объявлять траур, да и негоже было портить Николаю Второму и его поданным праздник… Царь и царица пожертвовали в пользу убитых и пострадавших 90 тысяч рублей. Тысяча бутылок мадеры была разослана по больницам, где выхаживали привезенных с Ходынского поля. Вины Николая Второго в случившемся не было, но он стал символом несчастья. Многие сочли Ходынку дурным предзнаменованием. А поэт Бальмонт предсказал царю ужасную гибель: «Кто начал царствовать — Ходынкой, тот кончит — встав на эшафот». Уцелевшие в давке люди поутру отправились домой, разнося слух о чудовищной катастрофе. Народ двигался по городским улицам целый день, принося все более страшные известия, множа число раненых и погибших. Многие москвичи, наоборот, шли на Ходынку, чтобы разыскать пропавших близких. «Груды тел начали разбирать, отделяя мертвых от живых, — писал Владимир Гиляровский в репортаже, опубликованном в «Русских ведомостях». — Более 500 раненых отвезли в больницы и приемные покои; трупы были вынуты из ям и разложены кругом палаток на громадном пространстве. Изуродованные, посиневшие, в платье, разорванном и промокшем насквозь, они были ужасны. Стоны и причитания родственников, разыскавших своих, не поддавались описанию… Власовский и «князь Ходынский» Специальная комиссия, расследовавшая причины катастрофы, недолго искала главного виновника случившегося. Им был объявлен московский обер-полицмейстер Александр Власовский. Он был привлечен к суду, признан виновным и уволен с должности. Впрочем, по отзывам современников, этот господин не был виноват. К тому же он, честный служака, принес Москве очевидную пользу. Навел порядок и, как писал историк Михаил Богословский, «на место невзрачных прежних людей в городовые Власовский набирал молодых высоких солдат, выходивших по окончании срока службы в гвардейских полках. Это были силачи и великаны, стоявшие на перекрестках улиц как бы живыми колоннами или столбами. Заведена была строгая дисциплина». Власовский вводил улучшения, которые касались как внешнего порядка, так и санитарного состояния Москвы. Когда обер-полицмейстер почил в 1899 году, главной эпитафией прозвучали слова корреспондента «Нового времени»: «Теперь Москва уже не может вернуться к состоянию абсолютной грязи, из которой ее вытащил Власовский». Многие считали, что главным виновником массовых убийств был дядя царя, московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович. Но тот сохранил пост по причине, понятной даже младенцу. И был презрительно прозван в народе «князем Ходынским». Как позже выяснилось, поле оказалось непригодным для размещения почти полумиллионной толпы, собравшейся в ожидании царских подарков. К тому же никто не позаботился о безопасности пришельцев. Та самая